Страница 18 из 66
Старой сторожки, где жил американец, тоже нет, на ее месте стоит большой крест.
Надо думать, старик умер.
Пришли работники с расчетом, пока прощай.
Твой Д.»
Письмо одиннадцатое.
«Уф! И устал же я!
Встаю в шесть часов утра, прямо на лошадь и в замок на работу.
Впрочем, я забыл сказать тебе, что живу в домике, прозванном отцом Охотничьим, недалеко от замка. Мне здесь очень нравится, и я охотно привез бы сюда Риту.
Даже, признаюсь, эта мысль так меня занимала одно время, что я почти приготовил для нее здесь две комнаты.
Пришлось кое-что переменить и пристроить, но меня постигло разочарование. Рита непременно хочет въехать прямо в замок, «как владелица», пишет она. Прощай, мечта и несколько тысяч дукатов!
Работы в замке идут тихо; все приходится выписывать из города.
Сегодня весь день жарился на солнце; распланировывали с садовником куртины и клумбы.
Безобразный крест мы уничтожили и предполагаем разбить тут маленький розарий.
Ведь Рита обожает розы.
Оранжерея для роз уже готова. Сад представляет много работы. Все дубы заражены омелой, точно кто-то нарочно разводил здесь этого паразита.
Несколько лучше сохранилась восточная часть сада. Там, в скале, стоит мраморная богиня — при мне ее еще не было. Не поставил ли ее отец в память о матери; на эту мысль наводит то, что кругом лежит много старых засохших венков. За неимением других цветов они сделаны из цветов чеснока.
Приказал сжечь.
Еще странность: в склепе не нашел гробов ни отца, ни матери.
Впрочем, я очень спешил. До завтра, засыпаю от усталости.
Твой Д.»
Письмо двенадцатое.
«Сегодня ко мне явился молодой человек в каком-то фантастическом костюме и с церемонными поклонами передал мне сверток, сопровождая его вычурными приветствиями, от моей невесты.
Моя малютка вошла в роль «владелицы замка». Первое мое желание было спустить с лестницы средневекового посла, но, развернув сверток, я все забыл… передо мной была Рита! Моя умница прислала свой портрет для семейной галереи.
Она одета в тот наряд, что готовит ко дню венчания. Знаменитый гребень украшает ее волосы.
Милая, милая. Я так засмотрелся на дорогие черты, что забыл и о посланном. И только при его вопросе: «Когда же могу начать?» — я очнулся.
Оказывается, он художник. Недаром он отрастил такую гриву и оделся чучелом. По желанию Риты, он должен написать и мой портрет.
Пришлось согласиться.
Твой Д.»
Письмо тринадцатое.
«И надоел же мне этот художник! Изволь надевать рыцарский костюм — Рита же его и прислала. Видите ли, иначе не будет ансамбля с ее портретом!
Оденешься каким-то попугаем и сиди как истукан. Пишу урывками. Дел куча, а тут сиди позируй.
Утешаюсь тем, что повешу наши портреты в зале, там, как нарочно, есть пустое место.
Сад почти готов.
Сегодня чуть не вздул «косматого».
— Не делайте хмурых глаз, я их рисую! — говорит он.
О, чтоб тебя! Затем догадался, велел повесить портрет Риты и смотрю на мою голубку, любуюсь ею.
Молчит, чучело, значит, «мрачных глаз» нет.
Твой Д.»
«Ура! Рита завтра приезжает.
Почти все готово. Только мой портрет запоздал. Художник уверяет, что я так мало и так плохо позирую, что это не его вина и что принчипесса», это Рита-то принчипесса, не может на него сердиться за это.
Как жаль, милый Альф, что ты далеко и не можешь радоваться со мной.
Твой Д.»
Письмо пятнадцатое.
«Вот уже неделя, как Рита здесь. Как и было условлено, Рита приехала в сопровождении своей кормилицы, старой Цицилии, и двух молодых девушек. Только девушки эти не наемные служанки, а дальние бедные родственницы Риты.
Моя голубка очень извинялась, что привезла их без моего разрешения. А я, напротив, очень доволен: у Риты будет женское общество и она не будет оставаться одна в те часы, когда мне по делу придется отлучаться из замка.
Да и при этом Франческа и Лючия милые, здоровые девушки, и их веселая болтовня оживляет наши обеды и вечера.
Кроме того, Рита говорит, что они так ее любят, что отдадут свою жизнь за нее.
Общество наше совсем маленькое. Кроме нас с Ритой и двух кузин его составляют: косматый художник, архитектор и его помощник.
Утро, хочешь не хочешь, мне приходится посвящать работе. В это время Рита и кузины усердно вышивают. Я это знаю, но что вышивается, от меня тщательно скрывают. Это мне подарок.
— Потерпи, — говорит Рита, — за это мы весь бордюр сделаем из настоящего жемчуга.
За обедом нам служат два лакея итальянца, также привезенные Ритой.
Вечер проходит в болтовне и шутках. Лючия превосходно играет на лютне; впрочем, и Рита, и Франческа также играют и поют.
Через две недели наша свадьба; мне бы так хотелось, чтобы ты приехал… Приезжай! Когда я сообщил Рите это свое желание, она пришла в восторг и от себя очень и очень просит тебя приехать.
Постарайся, Альф, доставь нам обоим это удовольствие.
Твой Д.»
Письмо шестнадцатое.
«Милый Альф, меня твой отказ сильно огорчил, но еще больше он опечалил Риту. Она даже выразилась так: «Нет на свете истинной дружбы».
И как я ей ни доказывал, что отказ приехать на свадьбу — вовсе не мерило дружбы, что, если бы нас постигло горе и мы позвали тебя на помощь, ты немедленно бы явился, она только покачивает в ответ своей хорошенькой головкой.
Ты этим не огорчайся; Рита в последние дни мрачно настроена. Она побледнела и вся зябнет, уверяет, что «немецкое солнце» не так греет, как итальянское.
А по-моему, у нас сейчас не только дни, но и ночи стоят небывало жаркие.
Этот «нервный озноб», иначе я его и назвать не могу, начался у Риты с того дня, как я по своей глупости сводил ее в склеп.
Склеп, конечно, был вычищен и проветрен.
Кстати, знаешь ли, я так и не нашел гробов ни отца, ни матери! Мне это показалось странно и даже очень.
Рита с любопытством осматривала гробницы и читала надписи: одни прекрасны по своей наивности, другие дышат тщеславием и гордостью.
Устав, она оперлась об огромную каменную гробницу, ту самую, в которую был поставлен гроб деда, привезенного из Америки.
— Как холодно здесь! — с дрожью в голосе сказала Рита, отходя от гробницы.
На ней было легкое кружевное платье с открытой шеей и руками. Только при этом восклицании Риты я сообразил, какую глупость я наделал! В жаркий день, в одних кружевах, позволил ей спуститься в склеп, где холодно и сыро.
Осел я, дурак!
Вечер прошел по обыкновению. Рита играла на лютне и пела: «guella fiamma shik…»
Она, видимо, забыла о своем неприятном ощущении. Когда все разошлись, я еще долго стоял в саду под открытым окном Риты, беседуя с ней.
Назавтра она встала бледная и утомленная, отказалась от работы и все грелась на солнышке.
На другой день повторилось то же самое.
Я хотел послать за доктором в деревню, но она категорически запретила мне это делать.
Даже кормилица, советов которой она обыкновенно слушается, на этот раз не могла ее убедить.
— Вот синьорина отказывается от доктора, а сегодня ночью я сама слышала из соседней комнаты, как она жалобно стонала, — докончила старуха.
— Что тут особенного, с неудовольствием ответила Рита, — я ночью уколола себя булавкой и от боли застонала.
И она показала мне небольшую ранку под подбородком, на шее. Ранка была совсем крошечная, почти незаметная, но на меня подействовала как удар грома. В первые минуты я даже не мог понять, почему вид этого красного пятнышка так взволновал меня.
Позже я уже сообразил причину: такое пятнышко я видел на шее моей матери!
Умерла она не от него, конечно, но тем не менее вид его на белой шейке Риты пронзил мне сердце.
Я стал расспрашивать.
— Все очень просто, — ответила Рита, — заснула я с открытым окном и ночью почувствовала, как из него дует холодом и сыростью.
— Рита, помилуй, ночь была жаркая и душная, — вскричала Лючия.