Семья вампиров

Они прошли в церковный архив.

На полу небольшой Полутемной комнаты с крошечным пыльным окном сидел Карл Иванович. Кругом лежали целые вороха бумаг. Карл Иванович только тогда заметил гостей, когда его окликнули. Увидав Гарри, он быстро вскочил, точно ему было не 65, а 25 лет, и с сияющим лицом подал ему церковную выпись.

Там значилось, что родоначальник линии графов Дракула-Карди был привезен в гробу и опущен в семейный склеп такого-то числа и года. В чем и свидетельствуют такие-то.

— Теперь вас можно поздравить со вступлением во владение замком, — сказал Карл Иванович, увидев, что Гарри кончил чтение.

Посыпались поздравления. Гарри снял дорогой перстень и, подав его Карлу Ивановичу, сказал:

— В память о сегодняшнем дне!

Когда умолкли поздравления и пожелания и случайный свидетель, церковный сторож, получил золотой на чай, Гарри спросил Карла Ивановича: не нашел ли он что-либо об учителе?

— Дневника я еще не нашел, но не теряю надежды, — ответил старик, — а вот все эти связки еще мною не просмотрены. — И он указал на целый ворох бумаг. Затем, подавая Гарри толстую синюю тетрадь, он добавил: — Посмотрите, это так называемые «скорбные листы» из больницы. Тут есть записи о больном, вернее, сумасшедшем, записанном под именем Петера Дорича, сельского учителя. У меня есть предположение, что автор дневника и Петер Дорич одно и то же лицо. На эту мысль наводит то, что в дневнике много раз встречаются сплетенные монограммы из букв П. и Д. Затем звание сельского учителя да и многие другие мелочи.

Гарри отошел к окну и прочел «Скорбные листы из больницы».

«25 мая 1882 года по приказу доктора Брасе открывается запись для сельского учителя Петера Дорича, несмотря на то, что в больницу он не поступал.

Третьего дня доктор Брасе и я были приглашены госпожой Дорич, сестрой учителя, для осмотра ее брата Петера, которого она считает сумасшедшим.

По ее словам, она уже давно замечала странности в поведении брата, но не придавала им значения. Тем более что порядок дня ничем не нарушался и только к заходу солнца и по вечерам, в особенности когда светит луна, он становится беспокойным, не слышит, что ему говорят, и запирается в своей комнате.

Она также заметила, что он стал часто уходить гулять вечерами, чего прежде никогда не делал.

За последние дни странности усилились, но все же большей частью они проявляются по ночам.

При закате солнца учитель запирается в своей комнате и не выходит до следующего утра.

Сестра пробовала смотреть в замочную скважину и видела, что он ходит по комнате, раскинув руки, точно летит; на голове что-то вроде короны, а на плечах дамская распущенная шаль. Затем все смолкает, точно его нет больше в комнате.

Часто сапоги его бывают в грязи, но когда он уходит, она не может уследить. Дверь все время закрыта.

Ее больше всего заботит то, что брат худеет и бледнеет не по дням, а по часам. Он ничего не ест и превратился в ходячий скелет.

Все это она сообщила доктору в больнице и просила его зайти к ним как бы случайно, посмотреть и поговорить с братом.

По приказу доктора я сопровождал его в этом визите и должен вести «скорбный листок».

27 мая. Мы зашли к Доричу перед вечером. Учитель был дома и принял нас радушно, он, правда, худ, а главное, как-то истощен. Нас угощали чаем в саду. Все шло мило.

К закату солнца хозяин становился беспокойным: вставал, ходил, не отвечал на вопросы, точно их и не слышал, глаза как-то бегали по сторонам.

Наконец, схватил шляпу и палку и, что-то пробормотав, ушел из сада.

Доктор прописал бром и посоветовал выследить, куда ходит больной.

28 мая. Бром больной пьет беспрекословно, не спрашивая, что и зачем ему дают.

1 июня. Он день ото дня становится все апатичнее. Где он бывает, узнать не удалось, но установлено, что он вылезает из окна.

3 июня. Сегодня его доставили в больницу. Сестра хотела его задержать при выходе из сада, но он набросился на нее в исступлении и Бог знает, чем бы это кончилось; но, к счастью, больной запутался в распущенной шали, накинутой на его плечи, и упал.

Его связали и привезли к нам. Дан морфий.

Днем состояние спокойное, полное отсутствие аппетита и слабый пульс.

Вечером припадок бешенства и опять морфий.

4 июня. Утром — спокойно. Стащил чернила и бумагу, что-то пишет и прячет. Приказано не трогать.

Вечером заблаговременно морфий.

Спит.

Неделя под тем же режимом.

Больной прибавил в весе.

12 июня. Начал становиться беспокойнее. Доктор предполагает влияние наступающего полнолуния, хотя окна хорошо закрыты.

Приемы морфия увеличены.

Беспокойство усиливается, и морфий уже действует не сразу, а с промежутком времени после приема.

18 июня. Начинается бурный период. Обрили голову и надели смирительную рубашку.

При борьбе ему нечаянно оцарапали шею, не знаю только чем; ранка небольшая, но сочится кровь. Приказано мазать цинковой мазью. Больной дает прикасаться к ранке, не сопротивляясь, но при этом хитро улыбается.

Припадки по-прежнему падают на вечер и первую половину ночи.

Днем спокоен.

Кормим почти силой.

Сестра и доктор хлопочут о перевозе больного в город. Здесь нет никаких приспособлений, даже удобной комнаты. А на действие морфия все меньше и меньше надежды.

20 мая. Полнолуние.

Ночной прием морфия.

Спит.

21 мая. Наутро больной исчез. Окно открыто, а железный крест, наколоченный на него по приказу доктора, отогнут с одной стороны. Гвозди вытащены.

Поиски по всей деревне не привели ни к чему.

Следы, которые видны благодаря выпавшему с вечера дождю, ведут к озеру. Озеро обыскали. Оно мелко, и трупа нет.

С восходом солнца начнут поиски в лесу.

22 мая. Ничего, ни малейших признаков. Дали знать по окрестностям, сообщили в полицию.

При очистке палаты нашли в печной трубе листки, писанные рукой учителя. От сажи и небрежного письма многое прочесть нельзя; вот лишь несколько отрывков, которые я сумел восстановить.

Записки учителя

«…Темные силы на меня ополчаются… бороться… дракон силою своих чар опутал меня, и я упал… Но, будь покойна, я приду. Приду… говорят мне: вы в больнице, вот это господин доктор; ладно, я понимаю отлично обман… Это твой муж заключил меня, он думает, можно заключить дух!

Ха-ха-ха, ведь я дух, дух… и… я чувствую, наступает час, золотые нити тянутся ко мне, впиваются в голову, в сердце… тяжело. Боже, как тяжело… Приду, при…

Место на шее, куда ты любишь меня целовать, горит, а они мажут его мазью, думают обмануть меня!.. Твой принц, твой милый скоро придет…

46 брундурза. Я был прав, что сижу в тюрьме. Теперь это больше не скрывают, приколотили железную решетку на окно… Ха-ха… я все понял… это не твой муж, а Вельзевул. Он колет меня жалом, а потом уносит мой ум и сердце. И я их должен всюду искать…

70 теофоля… Сегодня нашел в трубе.

…Ну да ладно, все рыцари страдали за своих дам…

…Меня хотят купить. Одели тогу римского императора и остригли волосы для короны.

…Глупые, не видят, что гвозди уже вынуты… Ни корона, ни порфира меня не удержат… Я знаю путь к тебе и приду…

20 трумеля… Вчера он опять воровал мое сердце… Но я догадался и спрячу его сегодня под подушку, а сам прикинусь спящим!.. Жди.

…Близко счастье… Тихо… все спят…»

Учителя не нашли. Доктор предполагает, что он зашел далеко в лес и под влиянием морфия уснул. А затем погиб от зубов волков или лисиц. Одежды его тоже не нашли. Сегодня по нему панихида. Мир его праху.

Фельдшер Фриц руку приложил».

— Странно, все очень странно, — пробормотал Гарри, передавая книгу доктору.

Когда доктор кончил чтение, Карл Иванович, сказал:

— В церковной книге тоже есть запись о смерти сельского учителя Петера Дорича с пометкой: «Причина неизвестна».

— Вообще некоторые здешние церковные книги в своем роде раритет, — продолжал Карл Иванович. — Так, в том году, когда был похоронен ваш родственник, в них значится много умерших, все больше молодежь и все с пометкою «причина неизвестна» или «от сердца», что, собственно, означает то же самое, то есть причина неизвестна. Видимо, была эпидемия, но так и не определено какая. А через пятнадцать лет эта эпидемия повторилась и опять не была определена, — докончил Карл Иванович, снимая очки.