Страница 10 из 11
Используя безначалие и сумятицу, румынское командование срочно угоняло за Дунай автомашины советских марок. Два эшелона ушли вчера. Еще два готовились уйти сегодня ночью.
Я позвонил в штаб погранвойск, размешавшийся здесь же в городе. Отказался говорить с адъютантом. Приказал полковнику — командующему — ожидать представителя «Главного русского штаба» у себя, через двадцать минут.
Умываться не хватило времени, и я вышел из машины грозный-грязный, как земля от неба, отличающийся от лакированных румынских офицеров.
В просторном светлом дворе уже выстроилось в ожидании командование. Я откозырял, знаком пригласил командующего в его собственный кабинет. И с места в карьер потребовал приостановки отправки эшелонов. Полковник резонно согласился на условия перемирия. Попросил письменного распоряжения.
Я почувствовал, что залез в дебри дипломатии. Однако отступать было уже поздно.
Условились, что ему позвонят. И я умчался в Констанцу, где находился Бочаров, вершивший тогда судьбы Добруджи.
Мы встретились в отеле «Империал», где жило наше командование. В вестибюле грели самые чистые простыни в Румынии. Во дворе выколачивали атласные одеяла.
В этот же вечер в Чернаводы выехали мотоциклисты — закрывать переправу через Дунай.
Болгария
Если в Югославии симпатии к нам носили преимущественно советофильский характер, то в Болгарии на первый план выступило русофильство. Один из наших генералов, расположившийся в прибалканском городишке, посмотрел на ежедневные демонстрации и послал адъютанта к властям — посмотреть «що це за держава». Власти отвечали: наша ближайшая цель — установление советской власти в Болгарии. Наша дальнейшая цель — полный коммунизм. Однако не это было главным в отношении к нам болгарского народа. Эпиграфом к главе о русофильстве поставлю рассказ об Ангеле Мажарове.
Он был старшиной видинских адвокатов. Высокий старик, он носил окладистую седую бороду. Его чувства к нам носили православный характер не по содержанию, а по догматичности формы.
В 1937 году Мажаров, вместе с делегацией славянского общества, посетил Белград. Однажды в кафе, где сидело человек двадцать болгарских и сербских интеллигентов, зашли штурмовики-туристы. По-гитлеровски подняли руки, приветствуя публику. Тогда над столом поднялся старик. Он сказал:
— Я пью за пятипалую славянскую ладонь — и он пересчитал, начиная с мизинца, Болгарию, Югославию, Чехословакию, Польшу, Россию. Сейчас мы разрознены, и персты наши смотрят в разные стороны. Но настанет время, когда они сожмутся в кулак и русский палец прикроет остальные и мы ударим по тевтонскому хайлю, да так, что ни один немец не станет махать руками при встрече с нами.
7 сентября две армии приготовились к прыжку через болгарскую границу. Седьмому отделению[48] было приказано отпечатать двадцать тысяч листовок. Болгарских шрифтов не было. Печатали по-русски, догадываясь, что болгары поймут. Однако листовки оказались напрасными. Навстречу нашим танкам выходили целые деревни — с хлебом, с солью, виноградом, попами. После румынской латыни танкисты быстро разобрались в малеванных кириллицей дорожных указателях. Перли на Варну, на Бургас, на Шумен. Утром 8 сентября шуменский гарнизон арестовал сотню немцев, застрявших в городе. Вечером того же дня шуменский гарнизон был сам арестован подоспевшими танкистами. 9-го, когда я приехал в город, в немецком штабе еще оставались посылки — кексы, сушеная колбаса, мятные лепешки. Ночью мы долго стучали в наглухо запертые ворота. Промучившись более часа, я перелез через забор и вскоре пил чай с пирожками в гостеприимной, хотя и осторожной семье. Меня спрашивали: «Как же вы вошли? Ведь ворота остались запертыми!» Я отвечал: «Что такое ворота для гвардейского офицера». Какой-то гимназист с дрожью в голосе говорил мне: «Так нехорошо! Вы — не братушки».
Братушка — слово, рожденное во времена походов Паскевича[49] или Дибича[50], рикошетом отскочило от нашего солдата и надолго пристало ко всем «желательным иностранцам». Братушками называли даже австрийцев и мадьяр.
В Болгарии наши интеллигенты, воспитанные на формулах Покровского[51], увидели вторую сторону российской внешней политики. На горных дорогах, за крутыми поворотами они читали мемориальные доски скобелевских времен[52], огромные, вечные, врезанные в камень, напоминавшие следы Будды. Особенно способствовали развитию русской гордости храм и музей в Плевне. Дивизии делали тридцатикилометровые крючки, чтобы провести бойцов через их тишину. Несколько месяцев в окрестностях Плевны искали человеческие кости. Мыли их, чистили. Довели до праздничной, пасхальной белизны. Сложили в аккуратные горки, увенчанные черепами. Накрыли толстыми стеклами, засветили изнутри лампадами. И вот мы смотрим на результаты этой работы — все выдержано в верещагинских тонах[53], сгущенных, затемненных отсутствием южного солнца. В музее — мраморные доски, на них золотом высечены имена всех офицеров, павших в Плевненской битве. Эти памятники строил архитектор Заимов[54]. Свое русофильство он передал сыну — генералу болгарской армии. Незадолго до нашего прихода генерал Заимов[55] был расстрелян по приговору Военного суда.
В сентябре один из наших генералов, беседуя с рущукским обкомом, посоветовал ему учитывать факт пребывания Красной Армии в стране. В ответ на это секретарь обкома предъявил ему протоколы подпольных заседаний — за пять месяцев до нашего прихода обком обсуждал методы работы в условиях, которые сложились после 8 сентября[56].
У болгарских коммунистов был вождь — настоящий вождь[57]. Национальным компартиям необходимы такие люди — с ореолом общенародной, а не только партийной славы. Тельман, видимо, был таким: объективно, а не субъективно — знаменем, а не человеком. Объективно и субъективно такими людьми являются Ракоши, Тито, Катаяма[58]. Таких вождей, закаленных и прославленных в подполье, не хватает странам мирной демократии — англосаксонской и скандинавской.
Два болгарских офицера, по пьяной лавочке, крепко ругавшие «своих» коммунистов, по-хорошему оживились, когда я заговорил о Димитрове.
— Как он ответил Герингу, когда тот на суде обозвал его темным болгарином[59]. Он так и сказал всем этим немцам: «Когда ваши предки носили вместо знамен конские хвосты, у наших предков был золотой век словесности. Когда ваши предки спали на конских шкурах, наши цари одевались в золото и пурпур».
По-видимому, долгий неприезд Димитрова в Болгарию объясняется не только тем, что он чересчур символизирует свою партию, но и тем, что он слишком крупен для такой страны. Это человек первого места — премьер, президент, диктатор.
В сентябре 1944 года я осматривал в Разграде[60] лагерь пленных немцев — главным образом, дунайских пловцов, бежавших сюда из Румынии. Всего — сто два человека. Партизаны, еще не привыкшие быть субъектами, а не объектами пенитенциарной системы, кормили их четырьмястами граммами хлеба в день, давали еще какую-то горячую баланду. Фрицы роптали, и братушки смущенно консультировались у меня, правильно ли они поступают. В Югославии такие нахалы, как эти фрицы, давно уже лежали бы штабелями. Такова разница национальных темпераментов, а главным образом, двух вариантов накала борьбы.
48
«Седьмому отделению было приказано…». — 7-е отделение политотдела армии — подразделение, занимавшееся разложением войск противника, изучением политической обстановки и связями с политическими партиями, общественными и религиозными организациями, подготовкой рекомендаций командованию.
49
Паскевич Иван Федорович (1782–1856) — русский военный деятель, генерал-фельдмаршал, в 1853–1856 гг. — главнокомандующий русской армией на Дунае.
50
Дибич-Забалканский Иван Иванович (1785–1831) — генерал-фельдмаршал, в русско-турецкой войне 1828–1829 гг. — главнокомандующий русской армией.
51
Покровский Михаил Николаевич (1868–1932) — историк, политический деятель, академик АН СССР (1929), автор официально принятого (до 1934 г.) учебника «Русская история с древнейших времен». Пытался осветить историю России с позиций вульгарного марксизма, оценивал русско-турецкую войну 1877 года как империалистическую акцию, прикрываемую пропагандистской фразой об освобождении славянства.
52
«…скобелевских времен». — Имеется в виду освобождение болгар от турок (1876–1878 гг.). Скобелев Михаил Дмитриевич (1843–1882) — русский военный деятель, генерал от инфантерии. Отличился в русско-турецкой войне, особенно в боях под Плевной и в сражении при Шипке. Успешные действия войск под командованием Скобелева принесли ему большую популярность в России и Болгарии.
53
«…верещагинских тонах». — Верещагин Василий Васильевич (1842–1904) — русский живописец. Особенных успехов достиг в батальной живописи. Говоря о «верещагинских тонах», автор имеет в виду известное полотно «Апофеоз войны» и картину «Шипка-Шейново».
54
Заимов Стоян (1853–1932) — болгарский патриот, архитектор военно-исторических памятников, создатель музеев в Плевне в память героев Освободительной войны 1877–1878 гг. («Иерусалимы болгарской признательности» России).
55
Заимов Владимир (1888–1942) — генерал, сын архитектора Стояна Заимова. После нападения Германии на СССР вел активную борьбу против монархии и фашизма в Болгарии. В 1942 г. был приговорен к смерти фашистским военным судом и расстрелян в Софии.
56
8 сентября. — В этот день советские войска вступили на территорию Болгарии; 9 сентября был свергнут фашистский режим.
57
«…у болгарских коммунистов был вождь». — Автор имеет в виду Георгия Димитрова (1882–1949), деятеля международного и болгарского рабочего движения. Димитров приобрел международную известность после того, как в 1933 г. был арестован по провокационному обвинению в поджоге германского рейхстага и на Лейпцигском процессе разоблачил гитлеровскую провокацию. В 1945 г. возвратился в Болгарию и до конца жизни находился на постах Ген. секретаря компартии и Председателя Совета министров Болгарии.
58
Ракоши Матьяш (1892–1971) — деятель международного и венгерского рабочего движения. В бытность Ракоши Первым секретарем компартии в Венгрии были проведены массовые репрессии, послужившие одной из причин восстания 1956 г. в Будапеште.
Броз Тито Иосип (1892–1980) — с 1940 г. Генеральный секретарь ЦК компартии Югославии, маршал Югославии, в 1941–1945 гг. Верховный главнокомандующий Народно-освободительной армией Югославии.
Катаяма Сэн (1859–1933) — деятель международного и японского рабочего движения.
59
«Как он ответил Герингу, когда тот на суде обозвал его темным болгарином…». — Речь идет об ответе Димитрова на оскорбление, брошенное Герингом на Лейпцигском процессе: «Задолго до того времени, когда германский император Карл V говорил, что по-немецки он беседует только со своими лошадьми, а германские дворяне и образованные люди писали только по-латыни и стеснялись немецкой речи, в „варварской“ Болгарии Кирилл и Мефодий создали и распространяли древнеболгарскую письменность».
Геринг Герман (1893–1946) — рейхсмаршал, министр авиации в фашистской Германии, один из главных военных преступников. На Нюрнбергском процессе приговорен к смертной казни, в тюрьме покончил жизнь самоубийством.
60
Разград — город на одном из притоков Дуная северо-восточнее Русе.