Страница 4 из 6
И. В. Сталин и Н. С. Хрущёв в президиуме на Х съезде комсомола. 1936 г.
На этом фоне началась реализация масштабного проекта – превращение Москвы в «образцовый социалистический город». Именно так была сформулирована перспектива городского развития в постановлении пленума ЦК ВКП(б) в июле 1931 г. Ее практическое воплощение в жизнь предполагало строительство метрополитена, перепланировку городского пространства, расширение русла Москвы-реки и строительство канала Москва – Волга, возведение жилья и детских учреждений. Генеральный план реконструкции Москвы был утвержден в июле 1935 года. Он осуществлялся под непосредственным руководством и наблюдением Сталина, а отвечали за его реализацию городские руководители – сначала тройка Каганович, Хрущёв и Булганин, а после перехода Кагановича на другую работу – двое. Хрущёв с января 1935 г. укрепил свои позиции в качестве партийного лидера Москвы, заняв сразу два поста – первого секретаря МК и МГК ВКП(б), Николай Булганин с 1931 по 1937 г. возглавлял Моссовет.
Хрущёв и Булганин, «отцы города», как в шутку называл их Сталин, поначалу не очень ладили между собой. Хрущёву казалось, что Булганин ведет свою линию и мало советуется с ним. В этих претензиях и обидах чувствуется комплекс провинциала – все-таки Булганин, работая в столице с 1922 г., мог уже вполне считать себя москвичом. Авторитет Булганину прибавляло и то обстоятельство, что до назначения на пост председателя исполкома Моссовета он почти пять лет руководил весьма солидным столичным предприятием – Московским электрозаводом. За это Николай Александрович был награжден орденом Ленина – еще один повод для некоторой ревности со стороны Хрущёва, получившего ту же награду позднее, за строительство метрополитена. Факт настолько запал Никите Сергеевичу в память, что он упомянул о нем в своих мемуарах: «Помнится, Булганин имел орден Ленина под десятым номером. Это в ту пору очень подчеркивалось. У меня был орден Ленина с номером где-то около 110». Потом отношения между «отцами города» наладились и стали вполне дружелюбными – особенно когда Хрущёв понял, что Булганин вовсе не претендует на первые роли в тандеме. Опыт совместной работы пригодился в дальнейшем: тандем Хрущёв – Булганин снова появится на политической сцене 20 лет спустя.
А пока Хрущёв полностью погрузился в московскую жизнь и ее проблемы. Он работал не покладая рук в своем стиле: с утра до вечера его видели в шахте строящегося метро, на заводе или в детском саду, на строительстве набережной или нового моста. В шахтах и тоннелях метрополитена Хрущёв чувствовал себя как рыба в воде – сказывался донецкий опыт. Он вникал во все детали технологического процесса, а порой выступал с дельными предложениями по его совершенствованию. И, конечно, не забывал о своих обязанностях партийного руководителя – убеждал, нажимал, подстегивал. Первая линия метро была открыта 1 мая 1935 г., Хрущёв вместе с Кагановичем и другими почетными гостями проехал на первом поезде. «У нас метро работает прекрасно, – говорил некоторое время спустя Никита Сергеевич и добавлял: – лучше английского».
Не так успешно пошли дела в столице со строительством жилья, хотя московские строители никак не могли пожаловаться на отсутствие внимания со стороны первого секретаря. Жилищный кризис – одна из острейших городских проблем, решением которой занимался Хрущёв. Доставалось от него руководителям Моспроекта, которые «не поняли политического значения жилищного строительства в Москве». Упрекал Хрущёв проектировщиков в том, что они «пошли по пути упрощенчества, строительства коробок и успели обезобразить некоторые дома и участки». Думал ли тогда Никита Сергеевич, что через двадцать лет сам станет горячим пропагандистом коробок, и войдут они в историю под его именем, окрещенные народом хрущёвками?
Генеральный план реконструкции Москвы предусматривал не только новое строительство, но и разрушение старых построек. В их число попали памятники московской старины и храмы. Хрущёв, конечно, не был инициатором процесса разрушения старой Москвы – такого рода решения принимались на другом уровне. Но и никакого сожаления по поводу утраты культурного наследия столицы он не испытывал. С иронией отзывался партийный руководитель Москвы о «старых большевиках», которые по этому поводу «пускали слезу». «Они, – наставлял Хрущёв, – уподобляются героям «Вишневого сада»… Нельзя интересы всего города приносить в угоду лицам, живущим на этом клочке».
В августе 1933 г. МГК ВКП(б) и Моссовет приняли решение о сносе некоторых зданий, «затрудняющих уличное движение». В число обреченных попала тогда и знаменитая Сухарева башня. Хрущёву, подписавшему этот документ, по-видимому, даже не приходила в голову мысль, что можно найти инженерное решение для сохранения исторических памятников. Он знал только, что за процессом наблюдает Сталин, а это было главное. «Сталин следит за Москвой буквально как за любимым ребенком, от его глаз не уходит ни одна мелочь», – умилялся Никита Сергеевич.
«Сомнения, – говорил Хрущёв, – черта не наша, не большевистская». Шел 1937 год. Сомнения в то время вообще могли дорого стоить. В стране постепенно набирала обороты кампания по окончательному разгрому оппозиции и разоблачению «врагов народа». Отправной точкой для начала кампании послужило убийство С. М. Кирова в Ленинграде 1 декабря 1934 г. Москва стала всесоюзной сценой для демонстрации расправы с «оппозиционерами», большинство из которых таковыми давно не являлись.
В преддверии основного действа в Москве прошла большая партийная чистка: в 1935 г. из партии было исключено 7,5 % коммунистов. В августе 1936 г. в Октябрьском зале Дома Союзов открылся первый показательный процесс, его главными фигурантами стали Зиновьев и Каменев. Потом состоялись еще два московских процесса – в январе 1937 г. и в марте 1938 г. На скамье подсудимых оказались Радек, Пятаков, Сокольников, Бухарин, Рыков, другие известные деятели большевистской партии. Большинство обвиняемых были приговорены к расстрелу и казнены после суда. Хрущёв в своих публичных выступлениях называл обвиняемых «продажными наймитами», «агентами германского и японского фашизма» и призывал к «беспощадности к врагам».
Летом 1937 г. репрессии принимают массовый характер. Формально целевыми группами репрессивных акций объявляются две категории – кулаки и уголовники, которые вернулись из мест высылки и якобы являются «зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений». Такая ориентировка была дана в постановлении Политбюро от 2 июля 1937 г. Тем же решением руководители местных органов ВКП(б) и НКВД получили указание взять на учет эти категории – «чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны». Поскольку учет на местах был поставлен плохо, то в раскинутый широкий бредень попали самые разные люди, по одному только подозрению во «враждебной деятельности».
Первый секретарь МК ВКП(б) Хрущёв уже 10 июля 1937 г. докладывал Сталину: по городу Москве и Московской области учтено 41 305 бывших кулаков и уголовников, из них предлагалось 8500 человек (6500 уголовников и 2000 кулаков) отнести к 1-й категории, то есть приговорить к расстрелу. Для руководства акцией была создана тройка, в состав которой помимо представителей НКВД области и прокуратуры вошел и Хрущёв (которого вскоре сменил второй секретарь Московского комитета партии А. Волков). Следующим шагом стало появление приказа НКВД № 00447 от 30 июля 1937 г., который установил так называемые лимиты на аресты, а заодно расширил круг лиц, подлежащих репрессиям, включив в него обобщенную категорию «другие антисоветские элементы». Лимит по Москве и Московской области был определен в 35 тысяч человек, из них рекомендовалось приговорить к расстрелу – 5 тысяч.
Первый секретарь МГК ВКП(б) Хрущёв на трибуне. 1935 г.