Страница 30 из 43
"С 10.00 до 14.30, – пишет сам Шарон, – мы уничтожили 50 Т-54 и "центурионов", два артиллерийских дивизиона, противотанковые и зенитные батареи и более 300 машин. Противник потерял тысячу человек.
Это была поистине "Долина смерти". Выехав оттуда, я почувствовал, что состарился. Сотни убитых; повсюду горящие танки. У каждого было чувство, что человек – ничто. Из-под гусениц танков вздымался песчаный вихрь. Стоял страшный шум. Грохот орудий и танков сливался с треском наших вертолетов, эвакуировавших раненных, и ревом тяжелых транспортных самолетов "Стратокруйзер", сбрасывавших нам на парашютах горючее, воду и боеприпасы.
Между тем, стрельба и бои продолжались, вражеские машины с горючим и боеприпасами горели. Везде валялись трупы…"
Сбросив горючее, еды и боеприпасы, израильские самолеты, прежде, чем улететь на "большую землю", покачивали закрылками, салютуя Шарону и его солдатам в знак восхищения их мужеством и воинским искусством. Но сам Шарон, как видно из его воспоминаний, испытывал смешанные чувства по поводу своей победы и того грандиозного поражения, которое он нанес египтянам.
9 июня в Синае, по сути дела, все было кончено – силы ЦАХАЛа, оккупировав весь полуостров, вышли к Суэцкому каналу и замерли на его восточном берегу.
За Шароном был прислан специальный самолет, доставивший его в Тель-Авив, на заседание генштаба, сразу после которого он должен был вернуться к своей бригаде. Однако Арик улучил время, чтобы хотя бы на несколько минут заскочить домой и обнять жену и детей.
– Что с тобой? – спросила его Лили, спешно накрывая на стол, чтобы накормить мужа обедом. – На тебе лица нет!
– Я видел трупы… Много трупов… Много трупов людей, которые только что были живы – и вдруг стали мертвы, – ответил Арик.
– Наших? – замерла Лили с тарелкой супа в руках.
– Нет, – покачал головой Шарон. – Но какая разница?! Все мы – и арабы, и евреи – люди. Каждый имеет право на жизнь… Мне плохо, Лили!
Вернувшись из Тель-Авива, Арик отвел свою бригаду вместе с захваченными пленными вглубь Синайской пустыни, велел разбить там палаточный лагерь с полевыми банями и кухнями и приказал всему личному составу вымыться, побриться, устроить стирку, надраить ботинки и оружие.
Рассказывают, что в эти дни, проходя по лагерю, Шарон однажды случайно увидел, как кто-то из младших командиров ударил пленного египтянина. Он немедленно отправил этого командира на 35 суток на гауптвахту, а затем объявил общее построение.
– Я требую, – сказал Шарон перед строем, – чтобы вы все с уважением относились к нашим пленным. Они сражались с нами как мужчины с мужчинами, и заслуживают уважения…
Тем временем начальник генштаба Ицхак Рабин поспешил напомнить Ариэлю Шарону, что он – не только комбриг, но и глава Центра боевой подготовки генштаба. А потому, считал Рабин, Шарон должен заняться всеми вопросами, связанными с размещением и обустройством лагерей дислоцирующихся на территории полострова израильских частей, содержанием пленных, улаживанием взаимоотношений с кочующими по пустыне бедуинами, а также набросать план будущего стационарного расположения сил ЦАХАЛа на Синае. Словом, Рабин попросту спихнул на Шарона всю ту огромную организационную работу, которая неминуемо ложится на плечи победителей. И Арику потребовалось несколько недель на то, чтобы решить все порученные ему вопросы.
Вдобавок ко всему, Израиль и мир, наконец, начали узнавать подробности хода Шестидневной войны и в один из дней на базу Арика в Бир-Гафгафе прикатил целый автобус с журналистами – все уже знали, что именно он является одним из главных героев, принесших Израилю победу, и все газеты мечтали взять у него интервью. Никто больше не вспоминал о том, как когда-то все взахлеб обсуждали трус ли командир десантного полка Арик Шарон, или не трус, а если трус, то какой – "последний" или "не последний"? Как когда-то после операции в Газе, Израиль захлебывался от восторга и любви к Арику, которого сравнивали то с Ганнибалом и Цезарем, то с Суворовым и Наполеоном…
На устроенной Ариком в штабе своей бригады пресс-конференции, один из журналистов спросил Шарона о том, как он сам объясняет тот факт, что в течение шести дней Израиль одержал победу над семью арабскими армиями и захватил территорию в четыре раза, большую, чем ту, которую он занимал до войны.
В свойственной ему манере Шарон избежал прямого ответа на этот вопрос.
– Я вам лучше расскажу анекдот, – сказал он. – В камере израильской тюрьмы в 1955 году встречаются сирийский и египетский офицеры. Сириец спрашивает египтянина, как же так получилось, что их мощная армия потерпела поражение от горстки евреев: "Ох уж эти евреи! – отвечает египетский офицер. – Они воюют совсем не так, как мы к этому готовимся!". Я думаю, египтянин был прав: мы действительно воевали совсем не так, как, по их мнению, мы должны были воевать, не по их плану. И этим все объясняется.
Нужно сказать, что и в те дни, и в последующее время Ариэль Шарон часто размышлял над причинами столь сокрушительного поражения египтян в Шестидневной войне. И приходил к выводу, что решающую роль в этом поражении сыграла не виртуозность его плана ведения кампании (хотя план, конечно же, был хорош), не недостаточная выучка египетских солдат (эта выучка была отнюдь неплохой), и, безусловно, не преимущество французской и американской боевой техники над советской – напротив, советские танки, пушки и самолеты по своим ТТХ27 нередко превосходили западные.
Нет, все дело было именно в "человеческом факторе".
Шарон любил вспоминать, как он встретился вскоре после войны с попавшим в плен египетским бригадным генералом Ахмедом Абд Эль-Наби, командовавшим теми самыми танками "Сталин", которые его солдаты нашли брошенными в пустыне. Эль-Наби привезли на командный пункт Шарона в Бир-Гафгафе и там египтянин вручил ему свою визитную карточку. Первое о чем его спросил Шарона, был, разумеется, вопрос о том, почему Эль-Наби бросил танки и артиллерию, которая вполне могла бы оказать достойное сопротивление израильтянам и, по большому счету, предотвратить бойню у Нахле.
Ахмед Абд Эль-Наби ответил, что известие о взятии израильскими войсками Абу-Агейлы застало его врасплох. Не зная, где находятся израильтяне, какими силами они располагают, он решил со всеми своими людьми бежать, не задерживаясь даже для подрыва танков.
"Вы расстроили все мои планы!" – с горечью сказал Эль-Наби, и Шарон увидел в этих его словах одну из самых больших проблем египетской армии: в отличие от израильтян, египтяне могли воевать только по заранее составленным схемам. Как только в этой схеме появлялся сбой, как только ситуация требовала от них принять самостоятельные решения, начать импровизировать, действовать по обстановке, они мгновенно терялись, а затем и вообще впадали в панику.
Еще одной крупной проблемой египетской армии было, по мнению Шарона, недостаточная близость в отношениях между офицерами и солдатами. Точнее, в ней вообще не могло быть и речи о подобной близости: египетские офицеры вели себя по отношению к подчиненным как господа по отношению к слугам, призванным беспрекословно выполнять их приказы. И в то же время офицеры совершенно не чувствовали ответственности за своих солдат.
В израильской же армии ситуация была прямо противоположной: в ней практиковались почти панибратские отношения не только между солдатами и их непосредственными командирами, но и нередко между солдатами и генералами. В этом тоже были свои "минусы", но их, по мнению Шарона, было куда меньше, чем в той системе взаимоотношений, которая царила в египетской армии.
Беседуя с Эль-Наби, Шарон спросил его, о чем он разговаривал со своими подчиненными в предвоенные дни, какие вопросы задавал, встерчаясь со своими солдатами. Эль-Наби был в шоке – ему и в голову не приходило, что он должен о чем-то беседовать с подчиненными и, уж тем более, зачем-то встречаться и на равных говорить с солдатами.