Осколки

А, тем временем, рассказывает переговорщик любопытствующим. Ну пустили меня к нему. Сидит хилый старикашка, в чём только душа держится, и тремя пальчиками дрожащими в меня тычет. Ну я ему свой палец и показал, мол я в тебя одним тыкну, ты с кресла свалишься. А он ладошку тянет. Да кто же бьёт открытой ладонью? Показал я ему кулак и думаю, всё, конец мне, хоть поем напоследок. Достаю хлеб, а старик так глазками в него и вперился… Жалко мне стало старика. Отломал ему половину, а он мне стакан воды протягивает. Ну я ему бутылку вина и отдал, мол знай наших, мы не жадные. Тут он совсем повеселел и служку позвал, а служка и перевёл мне, что иди успокой ваших, погрома не будет. Знал бы, так сразу бы ему хлеб и вино отдал, а не сидел бы не мучился там.

Вот такая притча. И кто бы мог подумать, что не пройдёт и пятидесяти лет, как я сама стану участницей подобного диалога.

По дороге на рынок, я заказала буханку хлеба в кафе и сидела, пила кофе, в ожидании пока её порежут и запакуют. За соседним столиком расположилась ухоженная светловолосая дама, лет пятидесяти +, на первый взгляд. Когда я садилась, она попыталась помочь мне отодвинуть столик и произнесла нечто, напоминающее приветствие, на которое я, естественно, вежливо ответила. То, что произошло дальше было неожиданным и смешным.

Дама повернулась ко мне лицом и стала что-то быстро и настойчиво говорить на незнакомом языке. Я то и на знакомых языках, случайных людей на улице, не всегда с первого раза понимаю, а тут сколько ни вслушивалась не смогла уловить ни одного мало-мальски похожего на что-либо знакомое, слова. Увидев тщетность моих попыток, дама начала добавлять в ткань речи слова, отдалённо напоминавшие мне французский язык, из которого я, кроме пуркуа, тет-а-тет, бонжур, мерси, оревуар и ещё нескольких подобных словечек, больше ничего не знаю. Недоумение на моём лице, однако не охладило её пыл, и в речи стали появляться словечки похожие на знакомую, по общению с компьютером, терминологию. А когда она произнесла слова библе и Егошуа, только нежелание обидеть человека заставило меня сдержать смех. Но ведь это и в самом деле было смешно: дама, на трёх незнакомых мне языках, пыталась сагитировать меня в какое-то религиозное христианское течение.

«Егошуа» – не осторожно повторила я, выловив знакомое слово из мутного конгломерата её речи, и она ухватилась за него, как утопающий за соломинку. «Шведи» – указала она на себя, а затем палец обернулся в мою сторону – «Телявив?». «Тель-Авив» – подтвердила я. Затем она произнесла фразу, в которой рассказала мне что-то о троице. Я поняла это по словам «Егошуа», «Фатер» – знакомому мне из немецкого языка, «спирит» и энергичным взмахам рук, изображающих крылья. А потом опять перечислила троицу, загибая пальцы и добавив в текст слово «Элогим».

Я хотела сказать ей, что сколько бы имён ни давали, Бог только один, и, повторив действие дамы с загибанием пальцев и словами Егошуа, спирит, Фатер, показала ей один палец – Элоим. Чем несказанно её порадовала, поскольку, как я осознала по её поведению чуть позже, она восприняла это как концепцию триединства.

Затем она, весьма настойчиво, пыталась подарить мне малюсенькие, отливающие золотом брошюрки, уверяя, что это «но мани», и раз пять повторила «но мани», на разные интонации, удивляясь, что на меня эта волшебная фраза не подействовала. Я изобразила руками большую стопку книг – Библия – и указала на себя. «Но мани», – ещё раз попробовала отдать мне брошюрку собеседница.

Расстались мы лучшими друзьями, каждый со своим пониманием содержания, если так можно выразиться, беседы.

И только уже в автобусе, возвращаясь с базара, я вспомнила притчу, рассказанную мне родителями много лет тому назад, и поняла – ведь это не выдумка, не сказка. Если подобное могло случиться со мной в 21-ом веке, то в начале 20-го оно и подавно могло произойти.

Контргамбит

Домысливание рассказа знакомой о перестановке мебели и ремонте в квартире, после кратковременного отъезда матери

Я провожала маму на вокзал, предвкушая, как обрадую её, когда она возвратится. Мама любит побурчать, что дома ни для чего нет места, что, когда окно распахнуто, дверца шкафа полностью не открывается, что за столом темно и, даже днём, без настольной лампы ни читать, ни писать невозможно… и что меня, из всей квартиры, интересуют только собака, компьютер и кровать.

Времени было мало и я мысленно планировала, что и как надо сделать, чтобы ей понравилось. Во-первых, освежить стены, белая краска визуально расширит помещение. Стол перетащить к окну, шкаф поставить поперёк, создав позади него уголок для кровати… Сказано – сделано, неделя отгулов на работе и квартира изменилась до неузнаваемости.

Я гордилась своей работой. Но мама, против моего ожидания, войдя в дом, не произнесла ни слова, только как-то странно на меня посмотрела.

– Мама, ну как тебе? – не удержалась я.

– Да уж постаралась, вижу… – я восприняла это, как похвалу. Но ненадолго…

Когда, на следующий день, я вернулась с работы, вся мебель была на своих прежних местах. «А стенам мы потом возвратим их нормальный цвет, когда у тебя время будет» – сказала мама.

Наши в городе. Великий и могучий…

Полупустой автобус отъехал от конечной остановки и дама, сидевшая на первом сидении справа от водителя, пожаловалась супругу: «Здесь сильно дует по плечам от кондиционера. Давай пересядем». Однако, на новом месте, они просидели недолго, из-за бьющего через стекло солнца, и ушли в самый конец автобуса. А на их место, впереди, сел солидный седовласый мужчина.

– Водитель, – через какое-то время раздался голос дамы, – можно сделать сильнее кондиционер, совсем нет воздуха!

– Дама, – отозвался мужчина с переднего сидения, – здесь дует сильно! А в зад Вас никто не посылал! Вы сами пошли!

– Как Вы смеете?! – возмутилась дама.

– Он имел в виду, что ты сама переместилась в конец автобуса… – успокаивал её муж, переводя с русского на русский.

Злобствование

Люди склонны навешивать ярлыки, часто автоматически, на подсознательном уровне. Это и понятно, таким образом систематизируется окружающая реальность и в ней легче становится ориентироваться. Однако, в ряде случаев, такое неосознанное восприятие играет с нами злую шутку, заслоняя то, что имеется на самом деле.

Натолкнула меня на эти размышления, написанная одним человеком фраза: «…увы, так много злобствующих и брызжущих слюной людей в преклонном возрасте».

Это высказывание – яркий пример ярлыка, в котором злобствование связывается с возрастом, несмотря на то, что каждый из нас, по жизни, неоднократно сталкивался с его проявлением людьми разных поколений, однако:

– в детях мы отмечаем его, как изъяны воспитания;

– в подростках – как трудности переходного периода;

– у молодёжи – как издержки самоутверждения;

– у людей зрелого возраста – как реакцию на возросшие нагрузки…

А, между тем, это – всё то же свойство характера, не зависящее ни от возраста, ни от положения человека, причём такие люди, как правило, склонны к угодничеству там, где это способствует их выгоде.

Однако ярлык «завешен», превращён в штамп, и удобно всплывает из подсознания каждый раз в конфликтной ситуации, когда мы, в ответ на скрытый крик о помощи, отмахиваемся: «А, старческий маразм…».