Богорождённый

— Что–то ужасное случилось в Ордулине, — говорили одни. — Грядёт вторая Буря Теней, на этот раз в Кормире.

— Саккорс упал.

— Шар ходит по Торилу, — заявляли другие.

— Нет, — возражали третьи. — Маск переродился.

— Нет, вы ошибаетесь, — вмешивались четвёртые. — Маск никогда не умирал.

Герак никогда никого не поправлял. Девять адских кругов, он был там и до сих пор не знал, чему стал свидетелем. Он только знал, что это было слишком. С тех пор он проводил своё время в различных общих комнатах в окрестностях Дэрлуна, выпивая и пытаясь не думать об увиденном, о том, где он бывал. У него было предчувствие, что увиденное в Ордулине — это только начало, и что Торилу ещё предстоят неприятные деньки.

Ему и самому предстояли неприятные деньки. Фэйрелма больше не было, Элли больше не было, их ребёнка больше не было. И он… он не знал, что делать. У него не было семьи, не было дома, не было ничего, кроме следующей кружки эля и пьяного сна без сновидений. Он считал Васена и Орсина товарищами, даже друзьями, но эти двое обладали уникальной связью, и он знал, что никогда не сможет её разделить.

Дождь превратился в мелкую морось. Он хлюпал по грязи, прокладывая путь между фургонами и пешеходами в капюшонах. Впереди он увидел раскрашенную деревянную вывеску, качавшуюся на ветру. «Дно кружки», гласила она. Его тип пивной. Ему нужно было побриться и принять ванну, но сначала нужно было выпить.

Он полез в карман штанов, пересчитал оставшиеся там медные и серебряные монеты. В кармане звенело достаточно металла, чтобы продержаться ещё несколько дней. Он ускорил шаг, направляясь к таверне.

От раздавшегося из переулка сбоку голоса он застыл, как вкопанный.

— Герак.

Герак обернулся, моргнул, по коже пробежали мурашки. У входа в переулок стоял Ривен. На нём был его плащ, его сабли, его ухмылка, его козлиная бородка, и его присутствие затмевало собой всю остальную улицу. Переулок позади него погрузился в глубокую тень, такую тёмную, что Герак ничего в ней не видел.

Ривен окинул его понимающим взглядом единственного глаза и пустой глазницы.

— Куда направляешься?

Герак оглянулся вокруг. Никто, казалось, не замечал присутствия бога. Он подошёл к Ривену, осторожно, как мог подойти к опасному животному.

— Чего тебе нужно? — спросил он.

— Ты паршиво выглядишь.

— Я в порядке. Просто собирался опрокинуть стаканчик, вот и всё.

Ривен ухмыльнулся.

— Судя по твоему виду, не первый.

— Может и так, — отозвался Герак. — Тебе–то что? Бог явился читать мне лекции о моих привычках?

Задним числом он осознал, что огрызается на перерождённого бога: перед ним стоял Маск.

— Мне знакомы эти привычки, — ответил Ривен. — Ты только что сделал большое дело, видел разные чудеса, так? Но теперь всё кончило. И у тебя нет ни семьи, ни дома, куда можно было бы вернуться. Ты чувствуешь себя одиноким, пустым. Нет даже тех, кого ты мог бы назвать друзьями, по крайней мере, хорошими друзьями.

Герак запротестовал, но Ривен поднял руку и кивнул, обрывая его.

— Я знаю. Ты хочешь сказать, что Васен и Орсин — твои друзья, и ты прав. Но ты знаешь, как обостоят дела. Эти двое, они как братья. А ты — как появляющийся время от времени дальний родственник. Они рады тебе, но ты им не нужен. Ведь так?

— Думаю, примерно так, да. Знакомо?

Ривен кивнул.

— Да, я знаю, каково это. И когда дела обстоят таким образом, когда у тебя нет никого, днище пустой кружки для эля кажется хорошим другом. Это путь, на который ты встал. Ты же видишь сам.

Герак не ответил, но он видел это. Прекрасно видел.

— Знаешь, что спасло от этого меня?

Герак услышал какое–то движение в тенях позади Ривена, тихое ворчание. Он сразу же узнал его. Девочки Ривена вышли из тени, встав по бокам от хозяина. Они заморгали от естественного света первичного плана, задрали носы к непривычным запахам, которых, должно быть, не чувствовали уже несколько десятков лет. Настроение Герака сразу же улучшилось. Он опустился на колено и протянул руку. Собаки посмотрели на Ривена, как будто спрашивая разрешения.

— Давайте, — сказал Ривен, и они подошли к Гераку, принялись облизывать его руки. Он погладил их по бокам, потрепал по мордам.

— Хорошие девочки, — сказал Герак. — Хорошие девочки.

— Они не могут пойти со мной, — сказал Ривен, и Герак сделал вид, что не слышит надрыва в его голосе. — И даже если бы могли…

Герак посмотрел на Ривена.

— Ты хочешь, чтобы я?

Ривен не отрывал взгляда от своих девочек. Тени кружились вокруг них. Он кивнул один раз.

— Не знаю, сколько им осталось, но хочу, чтобы они провели как можно больше времени на солнце, у себя дома, не у меня.

Герак опустил взгляд, услышав это. Его глаза увлажнились.

— Их дом — рядом с тобой.

— Больше нет, — отозвался Ривен. — Теперь он с тобой. Позаботься о них, стань для них домом, и они станут домом для тебя. Никаких больше кружек с элем. Не разочаруй меня, Герак. Я буду следить.

— Не разочарую, — с улыбкой ответил следопыт, почёсывая собак.

— Прощайте, девочки. Вы спасли меня, и вас люблю.

Долгий миг Герак молчал. Наконец, он поднял взгляд и спросил:

— Как их зовут?

Но Ривен уже исчез.

* * *

Орсин оставил Васена и Эревиса, чтобы в одиночестве поговорить со своим богом. Он выбрал путь через долину Розы, следуя по тому же пути, по какому когда–то провёл их Васен, пока не оказался перед тёмными водами теневого озера. Над Сембией по–прежнему висел саван мрака, которым заволокли небо Шадовар, но в нём появились прорехи, красные линии лучей заходящего солнца. Долина и воды озера были опутаны тенью. Высокие сосны позади него шептались под лёгким ветерком. Жужжали насекомые.

Орсин чувствовал, как прожитые им жизни сливаются с нынешней, как будто все они были прелюдией к этой, к его финалу. Его народ верил, что душа перерождается снова и снова в разное время и в разных мирах в попытке улучшить себя или достичь своей цели. Возможно, дух Орсина наконец достиг своей цели, когда помог Васену в его битве. Он с трудом мог представить свои следующие жизни, и уж точно не мог представить себе жизнь более насыщенную.

В прежние дни он поклонялся мёртвому богу. Но бог переродился у него на глазах. Орсин был паствой из одного человека, но теперь долго это продлится.

Он вытащил священный символ из–под рубахи и поднял его в одной руке. Диск казался тёплым, живым. Он шагнул в тень сосны, на краю тенистого озера, и своим посохом начертил молитвенный круг. Он опустился на колени и стал молиться.

— Владыка теней, — произнёс он. — Услышь мои слова.

Потрясение сменилось улыбкой, когда он услышал в голове голос Ривена.

Ладно, теневой ходок, только встань сперва с растреклятых колен.

* * *

Сложив руки за спиной, Теламонт Тантул смотрел на Тултантар из стеклостального окна. Анклав одиноко парил в небе империи. Надежды Ривалена подняли Саккорс из глубин Внутреннего моря, а его амбиции и нигилизм обрушили город на землю.

Империя потеряла город, но Теламонт потерял двух сыновей. За последние две тысячи лет он плакал лишь дважды. Первый раз — когда узнал о смерти Алашар, а второй — когда узнал, что её убийцей был его собственный сын.

Снаружи поднимались из мрака башни, купола и крыши Тултантара.

— Я не знаю, что ждёт нас в будущем, Хадрун, — сказал он через плечо.

Его самый доверенный советник прочистил горло.

— Ваше всевышество?

— Мир изменился и продолжает меняться. Наше влияние становится всё меньше. И я потерял двух своих сыновей.

— Да, ваше всевышество. Продолжать ли нам… программу с Избранными?

Теламонт вздохнул, кивнул.

— Да. Берите в плен любых Избранных. Допрашивайте всех. Кто–то должен что–то знать. В любом случае, думаю, их сила пригодится нам, когда мы лучше разберёмся в происходящем.