Богорождённый

Он стал искать между слов, пытаясь различить код, скрытый текст. Ничего не увидев, он впал в отчаяние. И он знал, что отчаяние было предательством, что Шар питалась его отчаянием, как и всем остальным.

Он уцепился за слова отца, притянул их ближе.

Подумай обо всём, что ты видел, обо всём, что слышал и делал. Он там, Васен. У Маска есть план. Он всё это подстроил. Он где–то там. Ты просто должен его увидеть.

Голос Васена, подчинённый заклятию ночного провидца, как будто по собственной воле продолжал произносить кощунства, но разум по–прежнему принадлежал ему. Он обратился к своему прошлому, к словам, которые говорил Деррег, словам, которые говорили мёртвые на перевале, словам, которые говорил Оракул.

Оракул. Вера. Напиши историю.

Для таких людей, как мы, Васен, вера — это перо. Ею мы пишем историю наших жизней.

Историю наших жизней.

Он подумал об Орсине, скрючившемся неподалёку, возможно, мёртвом, подумал о спиралях, и вихрях, и полосах, что расчертили кожу дэвы.

История жизни Орсина, записанная на его теле.

Человек пишет свою историю в книге мира.

И в этот момент Васен понял. Мгновение слабости Шар не было записано в «Листьях одной ночи», потому что Васен не должен был прочесть о нём. Он должен был написать его, и его вера, вера в свет, надежду и храбрость, была пером.

Свет в тебе, и он пылает ярче, чем в остальных, потому что сражается с тьмой в твоей в крови.

Он улыбулся и запнулся на одном из слов, написанных на теле человека перед ним. Заклятье Ривалена вытащило из него ещё одно слово, потом второе, и на этом всё.

С болезненной медлительностью Васен провёл пальцем по земле перед собой, прочертив линию в грязи и пыли. Новое начало.

Он потянулся внутрь себя, в ядро своего существования, к свету своей души, к вере, которая поддерживала его всю жизнь, вере, которая позволила ему жить под небом, никогда не видевшим солнца.

— Свет… во… мраке, — сказал он.

* * *

Кейл! Кейл!

Ментальный голос Магадона вернул его в сознание.

Я почти тут. Источник умирает, Кейл. Когда он умрёт, Саккорс рухнет. Ривален держал Кейла в воздухе за плащ, у самого ока Шар, рядом с пульсирующими чёрными щупальцами, растущими из ока.

Но что–то изменилось.

Васен уже не произносил слова «Листьев одной ночи». И жадный, довольный рёв, исходивший из ока Шар, сменился жалобным визгом.

— Что это? — сказал Ривален, тени вихрем кружились вокруг. Он закричал на Васена полным силы голосом. — Читай! Читай её!

— Свет… во… мраке, — сказал Васен.

Ривален шагнул к Васену, потащив за собой Кейла. Вой Шар наполнял воздух.

— Конец рождает начало, тьма рождает свет, трагедия рождает триумф, — сказал Васен. — Ночь сменяется… рассветом. В очищающем свете Амонатора стоит тот, кто был Латандером.

Пока он говорил, его кожа начала сиять, все ярче и ярче.

— Стоит… в… нём.

Звук из ока Шар перерос в настоящий вопль. Свет Васена опалил тени вокруг Кейла и Ривалена. Ривален бросил Кейла и отшатнулся, закрывая глаза ладонью. Кейл моргнул, в глазах проступили слёзы.

Васен сиял всё ярче и ярче, солнце в ночи ордулинского вихря. У Ривалена вырвался крик боли. Ленты Шар корчились в лучах света, начали дымиться и распадаться, отпуская Ривена и Мефистофеля.

Свет Васена стал ослепляющим.

Скосив глаза, Кейл увидел, что кожа человека, сгорбившегося перед оком, очистилась от слов Шар. Его сын стёр «Листья одной ночи».

Сгорбленная фигура внезапно вскочила, открыла рот и исторгла из себя страницы «Листьев». Каждая страница рассыпалась в пепел, когда её коснулся исходящий из Васена свет. Изрыгнув из себя книгу, мужчина вздохнул и замертво упал лицом вниз.

Рядом с Васеном застонал и пошевелился Герак.

Кейл шагнул, чтобы помочь ему, закрывая глаза от света.

— В порядке? — спросил его Кейл.

Герак кивнул, моргая от яркого света.

Позади Кейла в унисон закричали Ривален, Ривен и Мефистофель. Кейл обернулся и увидел, что свет Васена вырывает из них божественность, упавшую длинной тенью на землю позади них. Все трое стояли на цыпочках, выгнув спины, распахнув рот в безмолвном крике.

В голове Кейла раздался голос Магадона.

Что происходит? Что это за свет, Кейл? Он прекрасен.

Кейл посмотрел на Васена.

Это мой сын, Магз. Это мой сын.

— Отрежь их, — сказал Васен. — Клинком Пряжи. Отрежь их, Эревис.

Кейл бросился через площадь и подхватил своё оружие. С меча текли тени, но свет Васена поглощал их так же быстро, как порождал клинок. Сначала Кейл направился к Ривену.

Тень божественной силы протянулась за убийцей, соединяясь с ним у пяток. Кейл высоко поднял Клинок Пряжи и рубанул, разрывая звено между человеком и богом. Клинок задымился и пошёл пятнами, но сделал своё дело. Ривен вздохнул и осел на колени.

Божественная искра, освободившись от связи с Ривеном, скользнула по площади, изогнулась дугой, тёмной чертой на земле, освещённой пылающим светом сына Кейла.

— Ты в порядке? — спросил его Кейл.

Бледный Ривен смог только кивнуть.

— Быстрее! — поторопил Васен.

Кейл подошёл к Мефистофелю, затем к Ривалену, отделив обоих от их божественных сил.

После того, как Кейл отсёк божественность Ривалена, Клинок Пряжи был готов вот–вот сломаться.

— Нет! — крикнул Ривален.

— Да, — сказал Кейл и сильным ударом сбил его с ног. Шадовар рухнул лицом на площадь, и Кейл услышал, как его зубы заскрежетали по камню.

Тени божественной силы, которые Кейл отрезал от Ривалена и архидьявола, скользнули по площади, как и тень Ривена, вытянулись дугами, соединяясь друг с другом, складываясь в тёмный круг на камнях — символ Маска.

Око Шар вертелось вихрем, стонало о силе, которой жаждало, о силе, что позволит ей воплотиться и начать пожирать мир. Между этой силой и оком стоял только свет Васена Кейла.

— Что теперь? — окрикнул Кейл сына.

— Кто–то должен принять её! — отозвался Васен. — Вестник должен воплотиться! Я не смогу сдерживать это, и если свет угаснет, она поглотит всё, и тогда…

Ему не нужно было ничего больше объяснять. Кейл понял. Для этого его вернули обратно, для этого Маск сделал так, чтобы он выжил, когда должен был умереть.

Мефистофель, должно быть, тоже понял, потому что он встал на четвереньки и пополз к божественной силе.

Кейл бросился к архидьяволу, но прежде чем он достиг его, в бок раненого, ослабевшего изверга внезапно вонзилась стрела. Стрела вошла по самое оперение, и дьявол застонал.

— Это за Фэйрелм, — крикнул Герак.

Лучник стоял рядом с Васеном, наложив новую стрелу и натянув тетиву.

Прежде чем Мефистофель смг сделать ещё один шаг, Герак снова в него выстрелил. Дьявол снова застонал.

— За Элли, — сказал Герак.

Но Мефистофель не падал. Сплёвывая кровь сквозь сжатые клыки, он полз к божественной силе.

— А это за меня, — сказал Герак, выпустив третью стрелу, которая попала дьяволу в горло.

Мефистофель задохнулся, поднялся на колени, выгнл спину, забрызгивая площадь своим чёрным ихором.

Кейл воспользовался этой возможностью. Он шагнул сквозь тени во тьму позади изверга.

— Я тоже тебе кое–что задолжал, — сказал он и вонзил Клинок Пряжи в спину Мефистофеля так, что лезвие вышло из груди. Хлынула кровь.

— Я просрочил выплату на сто лет, — сказал Кейл и повернул меч в ране. Орудие треснуло в его руках, оставив осколок в теле дьявола.

Мефистофель, пытаясь засунуть свои внутренности обратно через дырки в своём теле, захлёбываясь собственными телесными жидкостями, попытался заговорить, исторг только влажное бульканье, а затем исчез вместе с застрявшим в нём осколком Клинка Пряжи.

Кейл выругался, когда архидьявол сбежал. Он посмотрел через площадь и обменялся кивками с Гераком.

Стоя в свете веры своего сына, лишившись собственной веры, Кейл смотрел на три тени, нарисовавшие круг на камнях площади. Его собственная, обычная тень, протянулась перед ним, почти касаясь их.