Плененный любовью

Крик пронзил иллюзию спокойствия, словно кинжал. Ее сердце застыло в ледяном ужасе. Хотя она никогда не слышала, чтобы мать издавала подобные звуки, инстинктивно Кейт знала, что это она.

Кейт может и было только пятнадцать, но она навидалась достаточно войны и английских гнусностей, чтобы разум немедленно восполнил скрытую картину. Но она с силой отогнала эти мысли. «Не думай об этом. Крики означают, что она еще жива. Только это и имеет значение».

Лишь на этой мысли Кейт могла сосредоточиться, пока кралась к дому, ожидая, что ее схватят в любой момент. Ее сердце перестало стучать, и она, казалось, едва дышала, заворачивая за угол.

– Нет, прошу вас! – Перепуганный, умоляющий голос матери заставил Кейт застыть. – Пожалуйста, пощадите моего ребенка.

Кейт закусила губу, чтобы сдержать рвавшийся из горла всхлип. Ее мать была на восьмом месяце беременности, она носила ребенка ее покойного отчима. Это ее второй ребенок, которого ей пришлось ждать больше пятнадцати лет. Было сложно сказать, кто больше радовался будущему рождению малыша, Кейт или ее мать. Братик или сестренка, Кейт было не важно. У нее наконец-то будет родная душа.

«Пожалуйста, не трогайте их».

Скрючившись за оградой загона, где содержались их последние животные – свинья, старая коза, несколько кур и один злобный задиристый петух, – Кейт огляделась вокруг в поисках лучшего оружия, чем маленький нож, который она носила с собой за поясом, чтобы потрошить рыбу. Из кучи садовых инструментов, стоящих у задней двери, она схватила выглядевший наиболее угрожающим – тяпку на длинной ручке. Острый серп для срезки колосьев подошел бы больше, но здесь, посреди леса, у них не было никаких урожаев, кроме нескольких редких овощей, росших в их небольшом огороде.

Кейт услышала громкий хриплый звук, и ее воображение вырвалось на свободу. Она знала, что это значит, но все же не была готова к тому зрелищу, которое предстало перед ее глазами, когда вышла из заднего помещения, где зимой содержались животные.

Ее мать лежала на столе, где они обедали не более часа назад, а солдат в кольчуге и бело-голубой накидке навис над ней. Он стоял спиной к Кейт, но по резким движениям его бедер между раздвинутых ног ее матери, было очевидно, что он делал. Он предплечьем сдавил горло ее матери, чтобы та не могла говорить – и дышать.

Широко распахнутые глаза матери стали огромными от нового приступа паники, когда она заметила Кейт за его плечом. Кейт услышала беззвучную мольбу уходить, бежать и не оборачиваться, оставаться в безопасности, но не могла ей уступить. Мать была единственным человеком на свете, которого она любила. Кейт не могла позволить ей умереть.

Пальцы Кейт стиснули деревянный черенок, мышцы приготовившись напряглись. Уже не в первый раз она пожелала быть больше и сильнее. Она всегда была маленькой, но голод войны и английской оккупации сделали ее стройную фигуру тощей. Но Кейт тяжело работала, и вся плоть на ее костях была мышцами.

Взывая ко всем своим возможностям, Кейт высоко подняла тяпку и изо всех сил ударила солдата по голове. Но он, должно быть, почувствовал ее приближение и повернул голову, чтобы избежать удара по виску, на который она рассчитывала. Вместо этого железная тяпка стукнулась о сталь шлема, однако силы удара оказалось достаточно, чтобы он пошатнулся и слетел с матери, но, к сожалению, это не свалило его с ног.

Солдат выругался и повернулся к Кейт с выражением такой ярости и злобы, что она могла бы прожить тысячу жизней и никогда не забыть его искаженного гневом лица: темные, пустые глаза, острый хищный нос, тонкие усики и аккуратно подстриженная бородка. У него оказалось тонкое изящное лицо вельможи, а не широкая тяжелая физиономия бандита, как ожидала Кейт. Норманн, готова была спорить она. Может, не по рождению, но по крови. Но его утонченные черты не могли скрыть исходившего от него зла.

Он поносил ее и орал.

Ее мать плакала:

– Нет, Кэти, нет!

Не мешкая, Кейт снова подняла тяпку. Она была так сосредоточена на своем оружии, что не слышала, как с другого конца комнаты приблизились еще двое – солдаты, которых она не заметила, нанося удар по его плечу.

Солдат издал болезненный рык:

– Уберите от меня эту маленькую дрянь!

Один из солдат схватил Кейт за руку, другой выхватил у нее тяпку. Мерзавец, насиловавший ее мать, поднял руку в стальной рукавице и сильно ударил Кейт по лицу, прежде чем она успела отвернуться. Но она все же с удовлетворением отметила кровь, струившуюся по его руке. По крайней мере, ей удалось его ранить.

Ее мать закричала и рванулась к Кейт, пытаясь закрыть ее своим телом. В этот момент начался настоящий кошмар. Несколько мгновений, которые будут снова и снова повторятся в голове Кейт. Все произошло так быстро, но все же секунды текли как часы.

Уголком глаза Кейт заметила вспышку серебра, и злодей выхватил свой меч из болтавшихся на поясе ножен. Она открыла рот, чтобы закричать, чтобы предупредить, но было слишком поздно. Лезвие одним ужасным движением пронзило тело матери. Потрясение на лице женщины сменилось ужасом и болью, продолжавшейся, казалось, бесконечно долго.

– Люблю тебя… отец… прости… – Ее голос таял, она пошатнулась и упала на землю.

Кейт с первобытным криком вырвалась из державших ее рук, чтобы подхватить тело. Но второй солдат остановил ее прежде, чем она успела добраться до матери. Кейт дралась, как дикая кошка, но он оказался слишком силен.

– Что будем с ней делать, капитан? – спросил он монстра, только что зарезавшего единственного оставшегося у нее на свете человека.

Мерзавец нагнулся, чтобы вытереть свой меч о платье ее матери, оставляя кричащий красный след на светлой ткани.

– Прикончите безродную дрянь. Я бы попользовался ею, но мне нужна женщина, а не жалкий щенок в штанах. Найдите мне бабу, – приказал он первому солдату.

Схвативший Кейт человек потянулся за мечом. Он держал ее словно тисками. Хотя она знала, что все безнадежно, но все же пиналась и кричала, пытаясь освободиться.

Капитан наблюдал за ней с хищной улыбкой на лице, явно наслаждаясь ее страхом.

– Погоди, – произнес он. – Я хочу, чтобы ничтожная соплячка поплатилась за то, на что осмелилась. Бросьте ее в старый колодец на улице. – Его улыбка стала шире, белые зубы оскалились, как у волка. – Пусть помучается, прежде чем сдохнет.

Прошла вечность. Кейт не знала сколько часов миновало. Когда она отправлялась на рыбалку, было утро, а небо потемнело уже довольно давно. Последние угли от устроенных солдатами пожаров давно догорели.

Все пропало. Ее мать. Малыш. Ее друзья. Ее дом. Остался только пепел и эта ужасная яма смерти.

Кейт сдалась и больше не пыталась выбраться. Хотя свобода была всего в шести драгоценных футах от нее, все уступы, за которые можно было зацепиться руками и ногами, рассыпались под ее весом. Она пыталась упереться спиной в стену, но ее ноги были недостаточно длинными, чтобы, растянувшись, взобраться наверх.

Усталая, замерзшая и промокшая, она понимала, что надо беречь силы. Кто-нибудь придет и спасет ее. Кто-нибудь ее найдет.

Но сколько еще пройдет времени?

Каждая минута в этой дыре была пыткой. Сердце учащенно забилось в груди. Кейт ненавидела темноту, а ледяной страх стал соратником ее горя.

«Здесь нечего бояться, Киска Кэт[2]. Темнота не причинит тебе вреда».

Смеющийся голос – такой знакомый даже после стольких лет – всплыл из темноты словно призрак, преследующий ее жестокими воспоминаниями.

Что заставило ее вспомнить о нем сейчас? Отец, ее настоящий отец, который прогонял ее кошмары, когда она была ребенком, но который бросил ее, когда ей было всего пять лет. Он-то уж точно не придет за ней.

Из глаза покатилась слеза, и Кейт тут же смахнула ее рукой. Этот человек не заслуживает ее слез.

Глаза нестерпимо горели. Поначалу Кейт удавалось держать злость на привязи. Но на следующий вечер ярость вернулась. А на следующий – превратилась в панику, которая на следующий стала обидой. А на пятый обернулась самым ужасным чувством из всех – отчаянием.

2

От англ. «cat» – кошка.