Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 10

Дословно: «Однажды Юрий Завадский крикнул в запале Раневской: «Вы своей игрой сожрали весь мой режиссерский замысел!» – «То-то у меня ощущение, что я наелась дерьма!» – парировала «Великая старуха». Симпатии стороннего наблюдателя – явно на стороне Раневской. Завадский предстаёт этаким беспробудным бездарем, что просто завидует её таланту.

Но тут не всё так просто, как кажется на первый взгляд. В своих бойких шутках Фаина Георгиевна широко, даже размашисто, применяла гиперболу, сгущала краски… и от души окатывала своих визави из ушата остроумия. Не факт, что от злости… скорее – просто от особого (наперекор!) восприятия мира. Или из идейных соображений. Или из бескорыстной любви к меткому, острому слову… Даже нет смысла гадать. Хотя народная пословица «Ради красного словца – не пожалею и отца» – создана же отнюдь не случайно!

Юрий Александрович Завадский. Известный актёр… и традиционно – любимец женщин. По воспоминаниям современников (особенно – современниц): был просто «необычайно хорош собой». В знаменитой постановке Вахтангова «Принцесса Турандот» – он неизменно играл красавчика Калафа. По утверждению многих коллег – сердцеед, окружённый толпами восторженных воздыхательниц. Знатоки театральных нравов Москвы того времени рассказывали, что у дверей его квартиры спозаранку разворачивались нешуточные баталии: дежурившие в подъезде поклонницы спорили, кто первым предложит «Юрочке» только что купленные свежие булочки – к утреннему чаю…

Марина Цветаева посвятила Завадскому целый цикл стихов, «Комедьянт». Да и в жёнах у него последовательно ходили первые красавицы Советского Союза: прославленная актриса Вера Марецкая, непревзойдённая балерина Галина Уланова…

Как театральный режиссёр стал известен в столице с 1924 года – в тот момент Раневская ещё заканчивала свои выступления в небольшом «Передвижном Первом советском театре» и готовилась к перебазированию в Баку, в местный «Рабочий театр».

…Да, не похож как-то яркий образ театрального «баловня судьбы» – на скучного администратора, лишь по воле случая дорвавшегося «порулить театром».

Авторитет Юрия Александровича – непререкаем. Получил «заоблачное» звание Народного артиста СССР в 1948 году, будучи к этому времени уже аж трижды лауреатом Сталинской премии! В театре его практически боготворили… Но не Раневская. Ведь когда Завадский стал «народным» – она уже год, как сама гордо носила звание «заслуженной». Да, её «три Сталинских» – ещё впереди. Но, нужно сказать, ждать их оставалось не так уж и долго. Все три она получит в течение последующих трёх лет. Но зато за плечами – целых 17 фильмов в активе. Для того времени – просто неимоверное количество! Все самые «узнаваемые» роли – уже сыграны. Именно Раневскую узнают на улице, а открытки с её изображением продают в киосках… а Завадского – увы! Он ведь в кинематографе не снимается. А как театрального актёра – ну да, москвичи, те, кто «в теме», по большей части помнят и любят. Но… так ли уж по многим городам и весям красавец Завадский сумел проехаться с выездными гастролями?

…Раневская спорит с ним безжалостно. Тот отвечает с не меньшим ожесточением. Две глыбы, две скалы. Громада – на громаду. За Завадским – непререкаемый «административный ресурс». Никто из труппы не хочет получить «разнос», но зато все хотят получить роли. За Раневской – личное обаяние, недюжинный интеллект вкупе с непревзойдённым чувством юмора… и смех. Обычный смех, который порой разит гораздо больнее начальственных полномочий.

Типичный пример «позиционной творческой войны». Раневская методично, раз от разу опаздывала на репетиции. Вряд ли кому-то ещё это так сходило бы с рук. В какой-то момент Завадскому такое положение дел надоело… да и надо же продемонстрировать, «кто в доме хозяин»! Велел труппе: «Если хоть ещё раз опоздает – то просто Раневскую не замечать!» Бойкот, мол, объявим! Сильный ход…Ну, и что поделать – все покорно согласились: с начальством не поспоришь, ему виднее!

Далее – лучше прямой цитатой:

«Вбегает, запыхавшись, на репетицию Фаина Георгиевна:

– Здравствуйте!

Все молчат.

– Здравствуйте!

Никто не обращает внимания. Она в третий раз:





– Здравствуйте!

Опять та же реакция.

– Ах, нет никого?! Ну, тогда пойду поссу

Занавес!.. Не просто смех, но предполагаю – надмирный хохот разрушил все условные бойкоты в мановение ока. И где теперь этот хвалёный «административный ресурс»?

Думаю, что «душка» Завадский – который привык, что все женщины (поголовно, вне зависимости от возраста) смотрят на него с плохо скрываемым обожанием – стал крайне обескуражен таким к себе отношением. Вроде бы, на первый взгляд, безобидные предположения Раневской, намертво приклеившиеся к прославленному театральному деятелю: «Завадский родился не в рубашке, а в енотовой шубе!» или «Завадскому дают награды не по заслугам, а по потребностям. У него нет только звания «Мать-героиня»! Но ведь особо и не «полютуешь»: завистники (да и не только!) сразу же обвинят в отсутствии чувства юмора, а того и гляди – просто в «недалёкости».

Хотя со стороны Фаины Раневской – такая позиция является не более, чем способом активной защиты. Она не держала зла. И неслучайно на смерть Завадского написала следующие строки: «Я знала его всю жизнь (…) И я грущу, тоскую о нём, мне жаль, что он ушёл раньше меня. Я чувствую свою вину: ведь я так часто подшучивала над ним». Здесь ключевое слово: «подшучивала», кто бы чего ни говорил!

Хотя это вовсе не значит, что все шутки Раневской несли некую беззубую, ванильно-ироничную «доброту». Нет, порой это довольно желчные, обидные остроты. Мало кто желал бы получить их на свой счёт… И опять сама что это? Старческая злость и традиционная зависть к более молодым? Недовольное брюзжание неудачницы, не получавшей достаточного количества ролей – ни в кино, ни в театре? (Порой именно так пытаются проинтерпретировать многие словесные «перлы» Раневской её нынешние недоброжелатели.)

Или, всё же, некий праведный гнев, попытка хоть что-то изменить в «паскудной» реальности, что её окружала?

«В театре меня любили талантливые, бездарные ненавидели, шавки кусали и рвали на части», – напишет Раневская в воспоминаниях. И если внимательно прислушаться к самой Актрисе, то увидим, насколько её раздражал – именно «в принципе», как поругание вечной идеи Высокого Искусства – непрофессионализм околотворческих приспособленцев: «Сегодняшний театр – торговая точка. Контора спектаклей… Это не театр, а дачный сортир. Так тошно кончать свою жизнь в сортире!»

И, если рассматривать совсем пристально, понимаешь, что «сортирные» определения возникают не из каких-то личных отношений, не из-за того, что «что-то сложилось или нет», а именно по профессиональному признаку. Раневская любила всё мерить по самому высшему, «по гамбургскому» счёту. Никаких поблажек – ни для себя, ни для коллег.

«Ведь знаете, как будто бы Станиславский не рождался. Они удивляются, зачем я каждый раз играю по-новому…»

…Думаю, что и своим непредсказуемым чувством юмора Раневская также озадачивала коллег. Потому как не секрет – и в артистической, и в литературной среде существует целый пласт стареющих «остроумцев» обоего пола, расхаживающих по разного рода презентациям и творческим мероприятиям с заранее заготовленным набором дежурных шуточек и «не раз испытанных» на практике актёрских баек. Первое впечатление человек производит довольно сносное… ну, а дальше – когда при третьей встрече вынужден в третий раз выслушивать одну и ту же остроту, даже выраженную с одинаковой интонацией! Хочется просто ругаться матом… как, впрочем, не раз это делала и сама Фаина Раневская!

«Я не признаю слова «играть». Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно». И всё – по максимуму! На сцене – проживать жизнь, а в жизни – чувствовать себя как на сцене, под пытливым взглядом заклятых приятелей и просто коллег по театральному цеху. Ведь любое её действие – завтра может быть разнесено злопыхателями и любопытствующими по всем артистическим центрам необъятной страны Советов. Не давать повода! Столько историй о Раневской сохранено и описано её современниками… но вот не нашёл ни одной, где бы она представала в неприглядном свете, где бы её обвиняли в подлости, в низменной мести… да и вообще – в обычном злонамерении! Представляли в парадоксальном свете, в виде непредсказуемой, не от мира сего – можно найти, при желании.