Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 70 из 94

Ступени к Евангелию

Зачем же здесь приведены все эти имена? Эти женщины, казалось бы, позорят своих потомков. В самом деле, одна родила от свекра, другая была блудницей, третья принадлежала к презираемому народу, четвертая стала невольной участницей страшного греха. Не лучше ли было навсегда забыть о них, вычеркнуть этот позор из семейной истории, а привести другие имена— тихих, скромных женщин, которые сидели дома, рожали детей, не попадали ни в какие приключения?

Нет, ведь Библия говорит о своих героях не только благоприятное— она говорит о них главное. Она не скрывает неприглядных деталей, но она показывает нечто гораздо более значительное: первые три женщины пошли на очень серьезный риск ради высокой цели, и риск их оправдался. Фамарь завлекла свекра к себе в постель— но так сохранилось колено Иуды. Раав приютила разведчиков из чужого народа, по сути, способствовала уничтожению собственного города— но так исполнился Божий замысел, и она нашла в нем свое место. Руфь рисковала всего лишь собственной репутацией, идя на ночное свидание с Воозом, но если бы вифлеемляне отвергли ее как распутницу, это означало бы для нее и ее свекрови нищенское существование до конца их дней, и, опять–таки, исчезновение их рода с лица земли.

За Вирсавию, впрочем, все решения принимал Давид. Но и она в полной мере испытала последствия его греховного выбора— смерть мужа, а затем и ребенка. Все начиналось грязно и страшно, но закончилось хорошо— именно от этого брака и родился царь Соломон.

Сквозь все четыре женские судьбы проходит одна и та же нить. Люди часто не знают, как им поступить, оказываются в страшных ситуациях, теряются перед выбором. Их судьбы, их жизненные обстоятельства могут выглядеть сомнительными, а порой и просто позорными. Но суть не в этом. Важно другое: стремятся они впустить замысел Божий в свою жизнь, или творят, чего хотят сами. Если стремятся— как Фамарь, Раав и Руфь, и даже как Давид с Вирсавией после покаяния Давида— всё образуется и встанет на свои места, и что казалось позором, послужит к славе, а что было грехом, будет прощено и брошено позади. Иногда Бог действует в этом мире через ангелов, но гораздо чаще— через людей, грешных, страстных, мятущихся и ошибающихся. Он может привести наши метания и сомнения к высокой цели, может преобразить нас и сделать нас такими, какими Он хочет нас видеть— если только мы доверим Ему это сделать.

А почему всё–таки женщины? Только ли потому, что мужских имен слишком много, и значимые теряются в ряду других, ничего нам не говорящих? Наверное, не только. Женщина может не быть вовлечена в великие события мировой истории, но семейная история— обязательно женская история. А ведь Рождество Христово, прологом к которому служат четыре женских судьбы— это прежде всего история одной семьи, история простой Девушки из Назарета, которая вопреки всем приличиям и ожиданиям окружающих приняла ту удивительную и по–своему страшную весть, которую принес ей архангел Гавриил. Это для нас она теперь Богородица, а тогда она, юная невеста Иосифа, соглашалась на внезапную беременность. В глазах всех окружающих, и даже жениха, единственной причиной могла быть только неверность, а за это ее полагалось побить камнями (милосердный Иосиф, правда, хотел ограничиться лишь тем, чтобы «отпустить» ее, то есть прогнать, расторгнув помолвку). Это был бы конец всему… и все–таки она приняла на себя эту тяжесть, пошла на этот риск— и так в мире воплотился Господь.

До Марии были Фамарь, Раав, Руфь и Вирсавия. Их поступки выглядят куда более сомнительными, чем решимость Марии, но дело даже не в этом. Они сумели довериться Богу, и не обманулись— из их трудностей и падений Он выстроил лестницу к осуществлению Своего Замысла.

В Новом Завете Христос говорит «порядочным людям» удивительные слова: «мытари и блудницы вперед вас идут в Царство Божие» (Мф 21:32). Их часто понимают в том смысле, что эти люди, при всей своей внешней приличности, на самом деле ничем не лучше воров и проституток— и это верно. Понимают их и в том смысле, что Господь прощает любой грех, в Царствии уже не важна тяжесть былых грехов, а только беспредельность нынешнего прощения— и это тоже правильно. Но слышится в этих словах и отзвук тех самых женских историй, о которых Евангелист напоминает нам на первой странице Нового Завета: где «порядочный» человек следует за приличием и обычаем, там отверженный грешник, которому нечего терять, может неожиданно бросить всё и пойти за Истиной.





Антиглобалисты Маккавеи

Глобализм, антиглобализм— об этом есть и в Библии. Уже более двух тысяч лет назад у одних людей возникло горячее желание установить «во всем цивилизованном мире» единый порядок, язык и культуру, а другие готовы были противостоять им с оружием в руках. Как же это получилось и что из этого вышло? Об этом повествуют Маккавейские книги, которые, хоть и не входят в библейский канон, но печатаются в православных изданиях Ветхого Завета.

Древний Ближний Восток знал разные империи: ассирийскую, вавилонскую, персидскую, о них много говорится и в Библии. Древний Египет, строго говоря, империей не был, но и он стремился расширить свои границы, в Палестине его влияние было очень существенным. Поэтому, когда в 330–х годах до Р. Х. Александр Македонский вторгся со своими войсками в Персидскую державу, разгромил войско Дария и завоевал его былые владения, ничего нового в этом не было. Евреи сначала не обратили особого внимания на то, что место персов и мидян заняли македонцы и греки.

Но принципиально новым было другое: горячее желание Александра создать на просторах его новой империи единое культурное пространство. Ассирийцы, вавилоняне, персы тоже правили многими народами, но они никогда не стремились сделать их подобными себе, и сами не спешили им уподобляться. Их подданные говорили на разных языках, молились разным богам, носили разные одежды, имели разные обычаи, и всё это должно было сохраняться, даже если один народ переселяли из его родных краев в другие земли. В дворцах древних владык часто изображали вереницы покоренных царей: каждый в особой одежде, каждый со своими дарами.

Александр стремился создать нечто иное: империю, в которой сольются воедино все народы. Македонский полководец в нем уступил место персидскому царю, правившему в Вавилоне. Он побуждал своих боевых товарищей следовать его примеру и брать в жены персиянок, он набирал персов в македонское войско, он основывал по всей империи новые города, устроенные по греческому образцу. Родом македонец, он получил греческое воспитание (его наставником был Аристотель), и великолепная культура Эллады была для него очевидной вершиной мировой цивилизации. Может быть, ему казалось само собой разумеющимся, что и другим народам будет так же легко приобщиться к ней, как и македонцам, ближайшим соседям и родственникам греков.

Но какое отношение имело все это к истории библейского Израиля и Ветхому Завету? Сначала казалось, что почти никакого. Но после ранней смерти Александра его владения оказались поделены между его ближайшими соратниками; Палестину оспаривали друг у друга две династии— Селевкиды, правившие в Сирии, и Птолемеи, которым достался Египет. Это были эллинистические государства, в которых элитой стали смешавшиеся с местной знатью греки, а греческий язык, а с ним искусство, обычаи и верования стали распространяться всё шире и глубже, проникая в те уголки Ближнего Востока, где не задержались солдаты самого Александра. Птолемеи и Селевкиды могли беспрестанно воевать друг с другом, но они были людьми одного языка, одной культуры и одной религии— не только они сами, но и вся верхушка обоих государств.

Точно так же и их подданные жили теперь в похожих друг на друга городах с мраморными колоннами и храмами Зевса и Аполлона. Эти города были населены представителями разных народов (в том числе и евреями, в Александрии Египетской их было едва ли меньше, чем греков и египтян), которые активно общались друг с другом. От одного города можно было относительно быстро и удобно доехать до другого такого же, и какой бы царь ни правил там, всё те же были там бани, рынки, мастерские и площади, где гуляли такие же философы и беседовали на те же возвышенные темы. «Цивилизованное человечество», расширив свои пределы на Восток, неожиданно стало таким маленьким, а патриоты былых времен стали с гордостью называть себя «гражданами мира»— космополитами.