Страница 47 из 94
Вести огромный народ через пустыню— задача неизлёгких, особенно если этот народ только что освободился израбства. Иещё подороге кСинаю Моисей услышал слова: «О,если бымыумерли отруки Господней вземле Египетской, когда мысидели укотлов смясом, когда мыели хлеб досыта! Вывели вынас вэту пустыню, чтобы уморить голодом».В ответ Бог даровал людям манну— таинственные зёрнышки, которые сами появлялись наземле каждое утро. Кроме того, настан израильтян однажды опустилась изнемогшая вовремя перелёта стая перепелов, иони смогли полакомиться дичью.
Но ещё нераз Моисею предстояло слышать жалобы народа налишения впути… Ответом всегда было чудо, исовершал это чудо поволе Бога именно Моисей— например, онударял своим жезлом вскалу, иизнеё начинал бить поток воды, столь необходимой впустыне. Настал даже такой момент, когда Моисей обратился кБогу сгорьким упрёком: «Разве яносил вочреве весь народ сей, иразве яродил его, что Тыговоришь мне: неси его наруках твоих, как нянька носит ребёнка?» Избранничество ведь всегда имеет свою цену.
Но всё подходит кконцу, окончились игоды странствий. Моисей умер вконце сорокалетних странствий навершине горы Нево, скоторой онмог увидеть обещанную землю, Палестину. Новойти вэту землю ему было несуждено.В каком–то смысле судьба Моисея подобна судьбе самого Ветхого Завета, который сквозь пустыню язычества довёл народ Израиля доНового Завета изамер наего пороге.
Зуб за зуб, или жесток ли Моисеев закон?
Казни, штрафы, соблюдение суровых законов— разве может этого требовать от человека Бог Любви? А ведь именно таким представляется многим нашим современникам Ветхий Завет, который требует «око за око, и зуб за зуб».
«Я лично прошел все стадии колебаний и сомнений и в одну ночь (в 7–м классе), буквально в одну ночь, пришел к окончательному и бесповоротному решению: отметаю звериную психологию Ветхого Завета, но всецело приемлю христианство и Православие. Словно гора свалилась с плеч! С этим жил, с этим и кончаю лета живота своего». Так писал о своем религиозном выборе человек, которого трудно заподозрить в мягкотелости и пацифизме— генерал А. И. Деникин. Он прошел несколько войн, включая гражданскую, был диктатором на огромной территории, не останавливался перед жесткими мерами по наведению порядка— и считал Ветхий Завет чрезмерно жестоким. Почему?
Вопрос о жестокости Ветхого Завета не нов, как и почти все в этом мире. Уже среди первых христиан были такие, кто утверждал: христианский Бог Любви не может иметь ничего общего с жестоким, мстительным и капризным «богом», каким рисует его Ветхий Завет. И возможно, этот «бог“ на самом деле вообще не кто иной, как сатана. Наиболее последовательно излагал эти взгляды богослов по имени Маркион.
Церковь осудила его учение как ересь. Вслед за Христом и апостолами она утверждает, что Ветхий Завет— неотъемлемая часть Священного Писания, и что Бог патриархов и пророков— Тот же Самый, что и Бог апостолов и евангелистов, и что не только Новый Завет, но «все Писание богодухновенно и полезно для научения» (2–е Послание к Тимофею, 3:16).
Однако наследники Маркиона живы по сей день. Даже среди христиан многие если и не отвергают Ветхий Завет, то относятся к нему с каким–то подозрением, как к историческому памятнику, не имеющему особого значения в наши дни. Они, безусловно, неправы: именно Ветхий Завет рассказывает нам о сотворении мира, о грехопадении, о возникновении избранного народа и его отношениях с Богом. Он подводит читателя к евангельской Вести, которая без него так и осталась бы непонятой: что за пророчества исполнились? Что за жертва была принесена? Зачем вообще понадобилось распятие и воскресение?
Но что же отталкивает современного читателя от Ветхого Завета? Прежде всего, его «жестокость». Ну что же, Библия— правдивая книга, и если люди всегда убивали и ненавидели друг друга, если даже самые великие праведники бывали небезупречны, она повествует об этом честно и открыто. Она— не сборник слащавых рассказов, и именно поэтому ей можно доверять.
С этим, казалось бы, все ясно. Но сомневающиеся не успокаиваются: Ветхий Завет говорит не просто о жестокости отдельных людей, он приписывает эту жестокость самому Богу. И главное обвинение, которое тут можно услышать— суровый Закон, требующий отдавать глаз за глаз и карать смертью за нарушение супружеской верности. Попробуем разобраться с этим подробнее.
Только сначала договоримся: мы не можем судить о людях, живших три тысячелетия назад, как о наших современниках. Они отличались от нас не только тем, что не имели электричества и не догадывались о существовании Америки. У них были несколько иные представления о мире, и судить о них можно только исходя из реалий того времени. Не станем же мы упрекать Колумба за то, что он, перед тем как плыть в Америку, не отыскал ее на школьном глобусе, или фельдмаршала Кутузова за то, что не бросил против Наполеона авиацию и танковые дивизии? Несправедливо упрекать древних за то, что они не обладали тем, что доступно и привычно нам сегодня. Более того, стоит задуматься: не от них ли нам все это досталось?
Любая юридическая система строится на некотором основании. Чтобы закон имел силу, он должен быть освящен чьим–то авторитетом. Сегодня, как правило, конституции ссылаются на «волю народа», которая, как мы знаем, зачастую есть не что иное, как умело примененные политтехнологии. Но в древности закон всегда понимали как дар свыше, и Ветхий Завет не был исключением.
Но в Ветхом Завете была и одна особенность. Окрестные народы считали, что боги даровали им законы просто для того, чтобы упорядочить их жизнь и обеспечить справедливость. Но на горе Синай Моисею был дан не просто правовой кодекс, там был заключен Завет, то есть договор всего израильского народа с Богом: «буду вашим Богом, а вы будете Моим народом» (Левит 26:12). Собственно, вне этого Завета израильтяне были всего лишь беглыми египетскими рабами, но, заключив его, они становились подлинным народом со своим государством, своей территорией, своей религией и культурой. Завет и выглядел как договор между царем великого государства и подвластным ему племенем: он обещает им защиту и покровительство и требует в ответ— полной верности и покорности.
Поэтому самыми страшными преступлениями в Ветхом Завете считались те, которые означали измену Богу: идолопоклонство и колдовство. Наказанием за них была немедленная смерть, точно так же, как убивают в современных государствах террористов, с оружием в руках выступивших против законной власти.
Собственно, и отношения внутри израильской общины регулировались, исходя из того же принципа: «Будьте святы, потому что Я свят» (Левит, 11:45)— этого требует от израильтян Господь, а раз так, то невозможными, недопустимыми становятся несправедливость, угнетение, разбой. Поэтому нормы уголовного права получают в Ветхом Завете такой же священный статус, как и нормы богослужения: они, по сути, становятся неразделимыми.
Итак, в ветхозаветном законе мы встречаем много наказаний за преступления против ближнего, которые кажутся нам чрезмерно жестокими. Зачем карать смертью за супружескую измену? Зачем выбивать глаз тому, кто сам кому–то выбил глаз— может быть, он нечаянно? Однако и в нашем законодательстве многое показалось бы древнему человеку жестоким— например, тюремное заключение, которого ветхозаветный Закон не знал. Как можно отрывать человека от родного дома на долгие годы? Если он виноват в краже, пусть заплатит в двойном размере, а если он убийца, то мы убьем его самого. Причем сделает это не палач–профессионал, а сама община закидает его камнями. Помните, как Иисус избавил от казни женщину, пойманную в прелюбодеянии? Он не оправдал ее, но воззвал к совести судей: «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень» (Евангелие от Иоанна, 8:7), — и они разошлись, не желая исполнять очевидное требование Закона. Да, по справедливости следовало бы ее казнить, думал каждый, но лично я не могу взять на себя такую ответственность.