Ветер в лицо

Зайдя в редакцию, она рассказала Ване о происшествии в переулке, о том, что эта история зафиксирована официально в протоколе милиции.

Тот подпрыгнул на месте от радости:

— Тебе за это пальчики целовать надо!.. Вот так улов! Но это же сенсация. Это же может получиться такой фельетон, который перепечатают все столичные газеты. Бегу, бегу, бегу... Диктую прямо машинистке. В сегодняшний номер!

От восторга он размахивал руками, как ветряная мельница. Чуть не сбил со стола настольную лампу. Волосы на голове так подскакивали, что, казалось, это отделяется от тела его голова, подскакивает вверх и снова оседает на свое место.

Вернувшись домой, Вера заметила, что дверь на Лизину половину приоткрыта. Она, конечно, не удержалась от соблазна заглянуть в Лизины комнаты. Что это?.. Лиза стояла перед зеркалом и про себя улыбалась. На ней была та розовая кружевные блузка, которую они обе любили. Лицо у Лизы было такое счастливое, каким его Вера никогда не видела.

Она зашла в комнату, спросила, отчего это сестра так радуется. Лиза смутилась, покраснела, бросилась ей на шею.

— Сестричка!.. Как я счастлива!..

Вера пристально посмотрела ей в глаза и весело засмеялась:

— Ну, все ясно!.. Кто же он?

— Коля Круглов!.. И он меня любит.

Лиза рассказала об их встрече на дороге, об овраге, о лунной ночи над Днепром, о дороге домой по степной равнине среди моря цветов, трав и хлебов. Нет, она после этого с ним не встречалась — Коля много работает, он что-то пишет. Но в субботу они поедут с ним на лодке по Днепру! Обязательно поедут. А все эти дни они виделись только на заводе и однажды по дороге домой...

Простая, искренняя, заполоненная своим счастьем Лиза не заметила недоброго огонька, блеснувшего в Вериных глазах. Откуда было знать Лизе, что Вера уже давно прицеливалась к Коле значительно внимательнее, чем к кому-либо? Ведь Вера никогда не делилась с нею своими предпочтениями и намерениями. И если раньше Круглов стоял в ее воображении в ореоле неприступности, то теперь она уже была далеко не той девчонкой, что теряется, краснеет, не может сказать слова. Солод не тронул ее души. С ним приятно, весело. Но Круглов... Колька Круглов — это совсем другое. Он был для нее не только выгодным женихом. Рано или поздно он должен принадлежать Вере. Хоть на день, хоть на час! А если Вера давала себе такую ​​клятву, она не забывала о ней. Ничто не могло остановить ее — ни страх, ни совесть, ни людская молва. Какое ей дело до людей?..

Вера нежно, ласково простилась с сестрой, пожелала ей хороших снов и ушла к себе. Ей не хотелось, чтобы сегодня снова приходил Солод.

20

Нет, Валентина не была спокойной, как это казалось со стороны. В ней происходила большая внутренняя борьба, борьба между умом и сердцем. Ум ей говорил, что Сотник — подлый человек, если мог так легкомысленно растоптать ее лучшие чувства, если не нашел в себе мужества приехать к ней и сказать ей в глаза, что больше ее не любит, или хотя бы написать ей об этом, если полностью сознательно заставил считать себя мертвым и поклоняться его памяти. Зачем ему был нужен этот жестокий, непревзойденный по подлости обман? Десять лет носить в себе святыню, греться ее теплом, обращаться к ней в самые тяжелые минуты жизни, и вдруг узнать, что эта святыня была лицемерной...

Что же может заполнить пустоту, которую почувствовала в своей жизни Валентина? Федор? Но Федор не мог заменить того Виктора, которого она носила в сердце в течение десяти лет. Он мог жить только рядом с ним, как его друг, как часть его самого. А когда исчез Виктор, исчез в том виде, каким она его представляла, в ее душе образовалась глухая пустота, и Федор, хоть бы как она этого ни хотела, не способен был ее заполнить.

И все-таки бывший Виктор не исчез из ее души. Он исчез только из ее сознания. Она понимала, что его нет, что он оказался совсем другим и поэтому недостоин занимать место, которое ему было отведено, но с тем, бывшим Виктором, она все еще не могла попрощаться, выгнать его из своего воображения. Он еще жил в ней. Жил наперекор реальности и сознанию. Жил любимый, желанный, как живет в человеке мечта, давно уже ставшая нереальной... Валентина знала, что ничего хорошего выйти не может, но это было именно так.

Лида как-то в лаборатории спросила у нее:

— Почему ты не хочешь посоветоваться с Виктором?.. Возможно, то, что он знает, мы не знаем, а то, что мы нашли — ему не известно.

— Нет-нет. Видеть его не хочу. Тем более не хочу принимать от него помощь... Пусть другие члены комиссии. Правда, у них не такой профиль. По стали — он...

— А может, ты ему тоже поможешь? – Не успокаивалась Лида.

Валентина подняла на нее затуманенные голубые глаза.

— Но я не могу его видеть. Ты понимаешь?..

— Боюсь я за тебя, — серьезно сказала Лида. — Боюсь, что за твоей обидой кроется другое чувство. Ну, признайся — ты его действительно так ненавидишь? И чем — только умом, а может, и сердцем?..

Валентина склонилась Лиде на грудь, и теперь ее глаза были не только затуманенными — туман превратился в горячую соленую росу и покатился по ее щекам слезами.

— Лидочка! — Сдавленным голосом произнесла она. — Мы росли с тобой вместе. Мы ничего не скрывали друг от друга... Люблю. Ненавижу и... люблю. Увидела его — и все пробудилось с новой силой. Чувствую: если бы он взял меня за руку — пошла бы за ним. И ненавижу себя за это. Простить себе этого не могу. Ведь я не имею права его любить. Он так недостойно поступил себя со мной. А Федор стал отцом моего сына. Я пообещала, что он усыновит Олега, как только уедет Виктор. Может, это и неправильно, но... Не могу спокойно слышать даже этой фамилии.

Лида обласкала подругу. На ее глазах тоже появились слезы.

— Валя! Успокойся, Валя. Он действительно недостоин твоей любви. Тебе надо преодолеть себя.

— Ты счастливее меня, — сказала Валентина, немного успокоившись. — У вас с Солодом все иначе. Но почему же вы откладываете?

— Ты думаешь, нам безразлично, что происходит с тобой?.. Успеем. Мы не такие уж наивные молодые... Пусть уедет, тогда.

Валентина благодарно посмотрела на подругу, а потом неодобрительно покачала головой:

— А может, и мне возле вашего счастья теплее стало бы?..

В воскресенье, проснувшись по привычке рано, Федор застал Валентину за вышиванием. Она склонилась над тем днепровским пейзажем, который уже с неделю лежал в ящике ее туалетного столика. Федор понимал, что увлечение Валентины вышивкой и домашней работой не случайно, что оно имеет свои причины, но говорить с нею об этом не хотел.

У Валентины был неплохой художественный вкус. Она по-своему переработала размеченную на бумаге крестиками картинку. Пейзаж у нее получался не спокойный, безоблачный, а тревожный, бурный. С севера наплывала тяжелая, темная туча, прямо в днепровскую волну ударила молния, а дубы на берегу тянулись зелеными ветвями к воде, будто им не хватало влаги, потому что молния подожгла один дуб, и он окутывал их горячими языками своего пламени. Спасение только там, в воде...

Откуда это и что это значит? Эта загадочная символика напугала Федора. Он вспомнил, как бежала Валентина к заливу в тот день, когда увидела фото Виктора в журнале, как он загородил ей дорогу уже у самой воды.

Он подошел к Валентине, обнял ее, прижал к груди. Она не вырывалась, но и не обнаружила ничем своей радости, не ответила искрящейся улыбкой на его ласку, как это бывало раньше. Словно он обнимал не Валентину, а какое-то подвижное, но неживое ее подобие. Видимо, Валентине в этот момент было неприятно чье-либо прикосновение. Однако и сейчас Федор не обнаружил ничем ни своей тревоги, ни своего раздражения. С деланной, хотя и естественной на первый взгляд, нежностью в голосе сказал:

— Валя!.. Как хорошо у тебя получается!

— Правда? — Подняла к нему невеселые глаза Валентина.