Рассказы

— Что же ты не встаешь?

— Мне н-надо помочь…

— Это я так…

— Давай руку!

Как и нужно было ожидать, одна лыжа переломилась пополам. Неопытный Комаров прикрепил их к валенкам наглухо, и, чтоб поднять пострадавшего, пришлось валенки снять. При этом оказалось, что у него слегка вывихнута ступня. Для бывалых людей такие вывихи составляли сущие пустяки. Женька придержал Комарова за плечи, а Радик так умело дернул ногу, что в ней что-то хрустнуло, а Комаров ойкнул.

— Ну, лучше? — осведомился лекарь. Больной неуверенно кивнул.

Затем, собрав остатки лыж и поддерживая ковыляющего Комарова под мышки, они полезли по сугробам в гору, часто останавливаясь, чтоб дать отдых ноге.

— Спа-сибо, что увидели… — сказал Комаров, очутившись наверху и заикаясь все меньше. — А то б так я и лежал… И не мог встать…

— Ладно, чего там… — смутился Радик и, чтобы Комар этого не заметил, грубо спросил:

— Какой же дурак так крепления делает?

— Я д-думал, что… чем крепче, тем лучше… Не соскочат… А то они у меня… соскакивают…

— Эх, ты… Ты б хоть кого из ребят взял.

— А я стеснялся, — просто объяснил Комаров. — Я хотел сначала один попрыгать. Если упаду, никто не увидит. И смеяться никто не будет, а то некоторые смеются…

— Это ты напрасно. Одному нельзя.

Радик и Женька хорошенько отряхнулись сами, выбили снег из валенок, отряхнули Комарова, и на душе у них повеселело.

Загудел гудок на фабрике. Двенадцать! Через полчаса начало уроков.

— Ты как, можешь идти? — спросил Комарова Радик.

— Могу. Спасибо.

— Ну уж ладно, пойдем мы тебя проводим!

— Да я ничего… Я уж почти… И заикаться, видимо, перестал.

— Это что! — сказал Женька. — Это даже и сравнить нельзя, как шлепнулся я позапрошлой зимой! С такого же трамплина. Какой-то гад возьми да и посыпь его золой! Я заикался тогда ровно целую неделю!

Они проводили Комарова до самого его дома, который оказался совсем близко.

— Значит, тут ты живешь? Ничего домик, — великодушно похвалил Женька. — Будем теперь знать.

Пока Комаров собирал свои учебники, Радик с Женькой поджидали его на улице.

— А ничего, оказывается, парень, этот самый Комар, — сказал Радик.

— Да… Я и не ожидал. Кататься не умеет, а все-таки не испугался, сам съехал.

В школу они явились втроем.

Хороший конец

Развеселившиеся немного Радик и Женька совсем сникли, как только в класс вошла Анна Ефимовна.

Положив на стол журнал, она сняла очки и оглядела ребят:

— Прямо-таки исключительно редкий случай: все на месте, даже Крюков. Надо это где-нибудь записать…

Тут Радик встал и, чувствуя, как быстро и сильно краснеют щеки и уши, подошел к столу и положил перед Анной Ефимовной вчерашнюю справку из поликлиники.

Анна Ефимовна взяла ее и близко поднесла глазам:

— Что это такое?

— Это справка… насчет… ну, что мы сделали… этот самый… ну, укол…

В классе воцарилась небывалая тишина, даже Крюкое перестал шуршать чем-то под партой и во все глаза уста вился на учительницу, приготовившись либо захохотать, либо отпустить подходящее замечание.

— А зачем мне справка? — подняла брови Аний Ефимовна. — Я и так вам верю, не нужна мне ваша справка. Вы же хорошие мальчики. Вы же не позволите…

— Тогда мы не сделали… — сказал Радик так же решительно, как летом прыгал с вышки в речку. — Вот… когда вы нас посылали…

Брови Анны Ефимовны поднялись еще выше.

— Тогда что же это получается? Получается, что вы меня обманули?

Радик промолчал, а за него ответил со своего места Женька:

— Обманули…

При общем молчании Анна Ефимовна внимательно пригляделась к Радику и Женьке.

— Ай-ай-ай, и вы, наверное, думаете, что это просто замечательно?

— Что ж замечательного? — охотно согласился Радик, радуясь, что самое тяжелое уже позади.

— Ничего в этом замечательного и нету, — подтвердил и Женька.

Крюков, сочтя, что настал самый подходящий момент захохотать, так и сделал, но никто его не поддержал. Анна Ефимовна укоризненно глянула в его сторону, и он тотчас умолк, придав своему лицу серьезное и внимательное выражение.

— Так вас нужно наказать, как вы об этом думаете?

— Само собой…

— Обязательно, — с готовностью откликнулись Радик и Женька.

Анна Ефимовна вдруг улыбнулась:

— Скажите, пожалуйста, какие они вдруг сделались сознательные! Но если вы уж сами раскаялись, то надо вам, наверное, сделать снисхождение, теперь, кажется, такой порядок?

Радик и Женька не успели ответить, что никакого снисхождения им не надо, как со своего места отозвался Войленко.

— Конечно, сделать!

И весь класс вдруг загалдел.

— Сделать!

— Сделать, Анна Ефимовна!

— Конечно, сделать!

Крюков решил, что теперь-то уж смешно, опять захохотал, и опять его никто не поддержал, и ему осталось только с недоумением поглядывать по сторонам.

Комаров поднял руку:

— То, что они пропустили, я им объясню, вы не беспокойтесь, Анна Ефимовна!

— Ты уж объяснишь, Комарь под глазом фонарь! — вмешался Крюков. — Ге-ге!

— Что-то ты, Крюков, сегодня очень веселый, — обратилась к нему Анна Ефимовна. — Может быть, ты предчувствуешь, что в субботу в семь часов состоится родительское собрание и твой отец обязательно должен на нем присутствовать?

Крюков сразу поскучнел и начал тереть щеку:

— Отец… Вряд ли что получится. Он у меня, знаете, в субботу заболел… то есть в командировку едет…

— Я так и думала, — кивнула Анна Ефимовна. — На этот случай я заготовила маленькое письмо, передай ему, будь добр, пусть он его прочитает и распишется, что читал… может быть, и вам дать по такому письму? — обратилась она к Радику и Женьке. — О вас тоже есть что сказать, можете не беспокоиться.

— Им не надо! — опять сказал Войленко. — Они и так скажут!

Крюков тем временем со всех сторон разглядывал запечатанный конверт, бормоча:

— «Дело пахнет керосином, — заметил капитан Витема, погружаясь в задумчивое состояние…». Анна Ефимовна, а почему только мне такое письмо?

— Стало быть, тебе такая привилегия! — засмеялся Санька, — В отличие от других… Как ты капитан… И вообще…

Этот урок промелькнул для Радика и Женьки незаметно.

А после звонка к Радику подошел Войленко:

— Радик, — сказал он, как будто ничего и не было, — пойдем глянем, что-то у нас там не получается: цемент, понимаешь, плохо застывает, крошится…

Возле раздевалки Радик, сопровождаемый товарищами, увидел Желтухина, который сам с лицом, сплошь выпачканным мелом, зажав своего Стародубцева в углу, старательно пачкал меловой тряпкой и его.

— Желтухин! — строго окликнул его старший брат. — Ты чего тут вытворяешь? Что за безобразие?

— А ты что за указчик? — начал было Желтухин, но, увидев Радика с товарищами, удивился, сбавил тон и жалобно заныл:

— Все Желтухин да Желтухин… А что Желтухин. Какой грозный…

— А ты думал! А ну, иди умойся!

Желтухин и Стародубцев, то и дело оглядываясь, бочком двинулись к баку с водой и начали умывать друг друга с таким же старанием, с каким пачкались за минуту до этого.

Будущий зоокабинет был ярко освещен солнцем. Светились свежеоструганные доски, сверкало стекло, готовое для аквариумов.

Женька глянул в окно и сказал:

— Хорошая погода установилась! Я люблю, когда снег! Сильно мне такая погода нравится.

«ЭЛЕКТРОСИГНАЛЫ» НА СОРНЯКАХ

1

Шурка знать ничего не хотел: он шел на ходулях!

Это происходило во дворе дома № 25 по Электросигнальному переулку. А с высоты Шурка мог даже видеть, что делается в соседнем дворе, — такие это были громадные, невиданные ходули! Всякие мелкие ребятишки, побросав свои дела, бежали отовсюду, чтобы насладиться великолепным зрелищем: вот Шурка идет на ходулях! В раскрытом окне третьего этажа самый несчастный во дворе мальчик Боря, по прозвищу Жиртрест, которого никуда не пускали без мамы, свесился вниз, одной рукой вцепившись в подоконник, другой отчаянно отбиваясь от кого-то невидимого, пытавшегося затащить его обратно в комнату.