Рассказы

— Зачем? — пожал плечами рассудительный Гриша. — Ну, прокопаем, а потом?

— Залезем туда и будем сидеть!

— Ну, посидим-посидим и вылезем. Все равно не интересно.

— Тогда давай слепим из снега медведя.

— Сейчас не лепят. Надо, чтобы снег был липкий.

Между мальчишками растянулся старый кот. Лежит, зажмурив глаза, и мурлычет. Он такой жирный и ленивый, что его можно таскать за шиворот и как угодно, — он смирно свесит лапы и только кончиком хвоста шевелит.

В сенях кто-то завозился, зашаркал, потом отворилась дверь и вошел толстый Сережка в длинном до пят пальто («Это на рост сшито», — объяснял он всем), в здоровенных валенках, в шапке с торчащими ушами. Щеки его, как всегда, красные. Под мышкой у Сережки какой-то ящик, а в ящике кто-то прыгает и шуршит.

Обрадовались Гриша и Павлик, свесились с печки:

— Сережка, это у тебя что?

— Хлопушка, — басом сказал Сережка, расстегнул пуговицы и как-то сразу вылез из пальто и валенок. — Сам строил. Ловить птиц. Хорошая, ага?

Сережка всегда говорил «ага».

— А шуршит кто? — спросил Павлик.

— Птица там сидит. Живая. Только сейчас поймал. Поставил и поймал.

Сережка подал хлопушку на печку и, пыхтя, залез сам.

Осторожно приоткрыли ребята хлопушку, заглянули — верно: птица.

Кот сразу перестал мурлыкать, встал, потянулся и подошел к ящику. Его щелкнули по голове и спихнули с печки.

— Ой, какая хорошая! — всплеснул руками Павлик, всматриваясь в щель.

— Синица, — солидно пояснил Сережка. — Они сейчас голодные. Сами лезут. Вчера одна к нашему окну подлетела. Села и смотрит. Потом носом в стекло — стук, стук! Я сколько угодно могу поймать. Наделаем хлопушек и будем ловить, ага?

— Зачем ловить? — спросил Павлик.

— Просто так. Сейчас мы ее достанем.

Сережка поднял верхнюю крышку, сунул под нее руку и принялся ловить синицу. Вдруг — фрр! — синица выпорхнула, облетела комнату, бросилась в окно, но, ударившись о стекло, упала на пол. Кот моментально схватил ее и метнулся под печку.

Ребята закричали, засуетились, поспрыгивали на пол, стали совать под печь ухватом. Кот, забившись в укромный угол, злобно ворчал оттуда, но вылезать не хотел.

— Съест теперь, — набросился Гриша на Сережку, стоявшего с открытым ртом. — Через тебя все! Зачем ловил? Просили тебя ловить? Вот не буду с тобой играть!

— И я не буду, — сказал Павлик почти плача.

— Ладно, — важно сказал Сережка, влезая в пальто и валенки. — И не надо. Один буду играть. Еще получше. Ага! — И ушел, забрав хлопушку.

Из-под печки показался кот, облизнулся и мяукнул.

— Кис-кис-кис… — умильным шепотом позвал его Гриша, протягивая одну руку со сложенными пальцами, а другой незаметно беря веник. Но хитрый кот повернулся и ушел обратно под печку — наверное, спать.

— Они голодные, — выговорил наконец Гриша, — а он их ловит…

«Они» — это были синицы, а «он» — Сережка, с этой минуты уже не товарищ.

— Знаешь что? — вдруг, захлебываясь, заговорил Павлик. — Давай знаешь что сделаем? Давай сделаем птичью столовую!

— Птичью столовую? — на этот раз Гриша заинтересовался и повернулся к брату.

Скоро столовая была готова.

Прямо за огородом на круглой полянке, загороженной со всех сторон от ветра молодыми елочками, как забором, снег был расчищен, сделаны из снега столы, на них — куски фанеры. Каждое утро на столы сыпали корм: зерна и пшено, раскрошенные кусочки хлеба и кашу, остававшиеся от обеда.

Теперь уж Гриша и Павлик не скучали — все искали корм. Первыми пронюхали про столовую воробьи — целая стая, постоянно обитавшая во дворе, во главе со старым воробьем, которому кот недавно выдрал хвост. Они совсем переселились в столовую и ссорились, дрались и орали так, что было слышно во дворе. Больше всего воробьям нравились хлебные крошки и каша.

Потом прилетела стайка аккуратных синичек. Желтогрудые, черноголовые, белощекие, они поскакали по веткам, с любопытством оглядываясь, и одна за другой слетели на столы. Облюбовав маленькие обрезки сала, синицы склевали их и разлетелись по яблоням, оглашая сад радостным цвиканьем.

Постепенно столовая наполнялась: прилетел снегирь с красной грудью, толстый и сонный, похожий на Сережку. Он поклевал немного и потом сидел надувшись и важно скрипел что-то — видно, только для своего удовольствия.

Откуда-то явились хлопотливые серенькие птички, наспех пообедали и опять улетели по каким-то своим делам.

Раз приходил, осторожно ступая по снегу и после каждого шага брезгливо отряхивая лапы, кот. Распугав птиц, он обследовал столы и поспешно побежал домой — наверно, у него мерзли лапы.

Гриша и Павлик сидели в уютной голубой пещере, вырытой в сугробе, и сквозь специально сделанную щель наблюдали: столовая была хорошо видна.

Кроме постоянных воробьев, которые наклевались гречневой каши и теперь, вереща изо всех сил, бестолково скакали по веткам, в столовой было еще много разных птиц.

Гриша и Павлик любовались и радовались:

— Смотри, смотри! Вон еще снегирь! Еще больше, чем тот… да?

— А синиц-то одна, две, три, четыре, — старательно загибал пальцы Гриша, но сосчитать не мог, так как в школу еще не ходил и умел считать только до десяти, а синиц было больше.

— А шумят! Это они рады и разговаривают, верно? Вот бы узнать, о чем они разговаривают!

— Я знаю, — сказал Гриша, — они разговаривают: «Хорошая столовая?» — «Хорошая». — «И кто ее только сделал?» — «Не знаю». — «Надо полететь другим сказать».

— Верно, — восторженно подхватывал Павлик. — Полетят и, если какую другую птицу увидят, скажут: «Есть хочешь?» А она скажет: «Хочу». А те скажут: «Ну, полетим в столовую». — «А где столовая?» А столовая-то здесь!

— Павлик, смотри, — Сережка…

И в самом деле: через огород, проваливаясь выше колен в снег и метя его полами пальто, шел Сережка.

Выбравшись на полянку, Сережка остановился. Глядя на столовую, он шмыгал красным от холода носом, тер его варежкой.

Так стоял он долго и все смотрел, смотрел…

Потом повернулся, торопливо затопал по своим следам обратно и тяжело перевалился через плетень.

— Он, наверное, сломать хочет! — схватил Павлик Гришу за рукав.

— Не сломает, — сказал Гриша. — А мы-то? Дадим, что ли?

Скоро Сережка появился опять. Он тащил сноп конопли, такой большой, что едва обхватывал руками. Отдуваясь, свалил его на полянке.

— Сережка! — тихо позвали Гриша и Павлик. Сережка вздрогнул, обернулся, посмотрел по сторонам.

Гриша и Павлик не вытерпели и захихикали:

— Сережка, ты что делаешь?

Тут уж Сережка увидел в щели Гришины и Павликовы глаза и, как ни в чем не бывало, сказал басом:

— А, вон вы где. А я думаю — кто? Это — конопля. Щеглам. Они хлеб не клюют. Конопляные зерна любят.

— Лезь к нам, Сережка!

— Ладно, — сказал Сережка. — Вместе будем играть, ага?

ШМЕЛИНАЯ ПАСЕКА

Чемоданы, еще не открытые, стояли в передней. Бабушка радостно охала. Мама сидела на стуле, не успев снять измятый в вагоне пыльник. А Толя уже бежал по саду.

В конце сада был высокий забор. В заборе — скрытая кустами сирени дыра. За дырой — другой сад. Там жил Юрик, самый лучший Толин друг. Толя с мамой целый месяц были в Крыму, а Юрик жил дома, скучал, писал Толе письма и просил скорее приезжать.

Дыра была по-прежнему на месте. Никто ее не заколотил. Только сирень разрослась гуще. Толя лег на живот, пролез в соседний сад, встал, стряхивая с себя налипшие травинки и комочки земли, и увидел Юрика.

В зарослях черемухи и сирени скрылась маленькая лужайка. Никто про нее не знал, кроме Толи и Юрика. Они всегда там играли. Это была очень уютная лужайка, вся в желтых одуванчиках и беленьких кашках.