Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 23

– Это Василия надо благодарить за то, что он выследил неуловимого князя, – сказал Митько с набитым ртом. – Хоть раз половец оказал услугу русу!

– В моих жилах течет половецкая кровь, и я этим горжусь, – ледяным тоном возразил Василий.

– Не обижайся, старый дружище, – произнес Митько, брусничный сок красной струйкой тек по его щекам и подбородку. – Ты – совсем другое дело. Твой отец был половцем, но бился на нашей стороне! К тому же твоя мать из русов.

– Да перестаньте же браниться! – с раздражением сказал Артемий.

– Я получил сведения от юного половецкого холопа, который работает у кузнеца, – продолжал Василий. – Мальчик выдает себя за глухонемого, но я заговорил с ним на его родном языке, и он проникся ко мне доверием. Он сообщил, что однажды, подковав лошадь Олега, он привел ее к богатому дому. Олег вышел и щедро заплатил ему, затем вернулся в дом, где, по всей видимости, чувствовал себя вольготно. Он не опасался мальчика, поскольку считал его глухонемым и поскольку у того нет друзей в городе.

– Вы смогли найти этот дом и узнать, кому он принадлежит?

– Разумеется, боярин. На этот раз, – глаза Василия заблестели, – наш петушок не зря прокукарекал!

– Я одержал одну из самых полезных побед, – согласился Митько.

И он подробно рассказал о том, что поведала служанка юной боярышни.

– Но зачем окружать такой таинственностью столь банальное приключение? – удивился Артемий, осушая кубок с медовухой.

– По моим источникам, – заявил Митько, надувшись от важности, – проблема заключается в следующем. Прокоп, отец нежной возлюбленной Олега, принадлежит к одной из старинных семей Рши. Он сражался на стороне великого князя, но никогда не входил в его близкое окружение. Я узнал, что он владеет большими земельными наделами, скотом, холопами. Однако всего этого недостаточно, чтобы Владимир счел брак выгодным. Олег это понимает. Союз с Подлипой, пусть она и красавица благородных кровей, будет неравным браком, на который Мономах никогда не даст согласия. Вот почему Олег посещает дом Прокопа в строжайшей тайне, а юная боярышня ручьями льет слезы.

– Вы уверены, что это единственная причина, которая удерживает Олега в Рше?

– Других причин мы не обнаружили.

Артемий задумчиво нахмурил брови. Неужели старая боярыня права? Только разговор со сводным братом Владимира мог дать дополнительные сведения. Если дознавателю удастся разговорить Олега, интуиция поможет понять, действительно ли молодой человек влюблен так, что не боится гнева Владимира. А пока перед дружинником стояла более насущная задача. Надо было незамедлительно посетить пустынь, где хранитель библиотеки провел позапрошлую ночь, до того как погиб от руки неизвестного убийцы. Тело будет покоиться в часовне до тех пор, пока старший дружинник не даст разрешение перевезти его в Смоленск, где хранитель библиотеки будет похоронен со всеми почестями, как требует занимаемое им положение.

Вытерев рот расшитой льняной салфеткой, Артемий встал из-за стола. Он с особой тщательностью проверил, не остались ли на его светлых усах следы недавней трапезы. Усы, который дружинник носил по варяжской моде, как и его покойный отец, спускались двумя длинными прядями. Это было единственным проявлением тщеславия, в котором можно было бы упрекнуть отважного воина. Боярин вернулся в свою комнату, где выбрал светло-желтый расшитый плащ, похожий на плащи отроков. Закрепив его на правом плече большой серебряной фибулой, Артемий вернулся к своим спутникам.

– Настало время посетить монахов, – коротко объявил боярин. – Василий, ты будешь меня сопровождать. А ты, Митько… Ты переоденешься и спрячешься у дома боярина Прокопа. Проверь, по-прежнему ли Олег там, тайком наблюдай за домом и следуй за Олегом по пятам.

– Нет ничего проще, – весело ответил Митько. – Благодаря моей новой подружке, молоденькой служанке боярышни, я отныне получил доступ в дом Прокопа.





– Я же сказал: тайком! – сказал Артемий, неодобрительно глядя на отрока.

– И никакого сна, старый дружище! – насмешливо произнес Василий.

Митько открыл было рот, чтобы ответить, но Василий проворно вышел вслед за Артемием, который уже звал конюха.

Глава IV

Выехав из города, всадники помчались по большой дороге, а затем свернули на узкую тропу, убегавшую в лес. Однако вскоре деревья поредели, а тропинка стала подниматься в гору. Пустынь располагалась на высоком берегу Днепра, реки, позволившей Рше менее чем за сто лет стать важным пунктом на водном пути торговых караванов. Небольшой скит со временем разросся. Артемий вспомнил, что видел пустынь издали, когда приезжал в Смоленск с флотом Владимира. С середины реки главное строение пустыни выглядело незабываемо. С этой стороны частокол из толстых бревен был не так высок, и можно было любоваться изящным силуэтом небольшой белой церкви с четырьмя голубыми куполами, усеянными звездами, на темном фоне леса.

Всадники долго ехали по взбиравшейся вверх тропе, прежде чем добрались до высокой стены из массивных дубовых бревен, за которыми виднелись купола с крестами. Василий постучал тяжелым железным молотком, прикрепленным к широким воротам, в которых была вырезана маленькая узкая дверь. Ею обычно пользовались монахи.

Почти сразу в небольшом окошке появилось бородатое лицо в черном капюшоне. Артемий назвал свое имя и причину приезда, и монах, не мешкая, торопливо открыл ворота. Всадники въехали на территорию пустыни, спешились и отдали лошадей на попечение привратника.

Пустынь расположилась на самом высоком месте берега. Кельи монахов – небольшие деревянные строения, с виду примитивные, но ладно сработанные, – примыкали к высокому частоколу по всему периметру. Слева можно было видеть деревянную часовню с куполом. Справа, у стены, противоположной главным воротам, над рекой, располагались кухни и службы. Однако где бы ни находился человек, его взгляд неизбежно приковывал центр, где возвышалась прекрасная белокаменная церковь. Она была возведена на месте деревянной часовни, построенной двенадцатью монахами, основавшими пустыни, и ее строительство продолжалось в течение двух лет.

Артемий залюбовался строгими формами здания, фасад которого делили на три части пилястры, заканчивавшиеся традиционными сводчатыми арками.

Подойдя ближе, дознаватель заметил изображения Бориса и Глеба, князей, павших мученической смертью и недавно канонизированных[12]. Почти забыв о цели своего визита, увлекаемый лишь желанием полюбоваться внутренним убранством храма, старший дружинник поднялся по трем высоким ступеням, не без труда открыл тяжелую деревянную дверь, окованную железом, и вошел. Василий последовал за ним.

Четыре стройных, крестообразных в плане пилона поддерживали высокие своды, расписанные фресками. На алтарной преграде была икона Иисуса с двумя архангелами. На северной стене можно было увидеть прославление Богородицы, а западную стену делили между собой фрески, выполненные в чисто греческом стиле и изображавшие двенадцать апостолов, и фрески, символически напоминавшие о двенадцати главных праздниках Православной церкви.

Но внимание дознавателя привлекли фрески на западной стене, посвященные, по обычаю, Страшному суду. Леса, возведенные в правой части стены, свидетельствовали о том, что работа еще не закончена. Артемий подошел ближе, чтобы посмотреть на произведение. Насколько традиционным был сюжет, настолько манера неизвестного художника отвечала его собственной оригинальной концепции, резко отличаясь от стиля других фресок.

Изображения Судии Христа в окружении ангелов и вереницы праведников, ведомых Петром и Павлом в рай, занимали мало места по сравнению с оставшимся пространством, отданным грешникам, которых два ангела бросали в огонь. Фреска поражала изобилием деталей и необычным реализмом. Лица, искаженные ужасом и страданиями, измученные тела, оторванные члены, развевающаяся разорванная одежда резко выделялись на ярко-красном фоне. В своем падении грешники, казалось, цеплялись друг за друга. Но их словно засасывал вихрь, создаваемый чудовищным персонажем, оскал зубов которого, впрочем, выражал вполне человеческую жестокость.

12

Наиболее достоверной датой канонизации считается 20 мая 1072 г. – при участии Ярославичей, князей Изяслава, Святослава и Всеволода, а также киевского митрополита Георгия, других архиереев и киевского монашества.