Страница 7 из 20
Пронзившее забвение Вечности, пронзившее буквально, ибо боль нестерпимая, не какая-то там физическая, а настоящая душевная, но в душе потерявшей все хорошее, светлое, доброе, что противостоит, мукам на земле, тем самым, которым мы больше всего не хотим быть подвластны, поскольку физическое все же терпимо и преодолимо.
Еще немного, и что-то липкое, густое, жгучее и душащее заполнит мое здешнее естество, погубит беззащитную душу, неприкаянную, а значит никому не нужную…, никому не нужную, кроме… – вот и враг, в объятиях которого я гибну, а соответственно, против него и Спаситель! «Господи!» – вымолвила моя душа, и что-то взметнулось… «Господи!» – повторила она более уверенно, и окруживший меня визг, бешенная суета (наконец-то я понял, что это такое), и глобальная ненависть из-за моего обращения к Имени этому, раздирают меня, разнося на мириады чего-то, но боль утихает, и уверенность возвращается. Пока она лишь надежда, но укрепляющаяся: «Господи, спаси!». Внезапно от того, чем я был, метнулись несколько существ, они исчезали, вырывая свои когти из места, где я чувствовал свою пульсирующую жизнь. Я повис, и начиная приходить в «сознание», почувствовал присутствие Ангела:
– Так нужно…
– Но почему это смогло произойти?
– Ты болен…, испорчен, буквально нашпигован навыками греха…
– Но ведь здесь нет греха…
– Память о нем остается у неприкаянных душ, именно поэтому такие, как ты лакомый кусок для бесов.
– И что же делать? Ведь я чуть не погиб!..
– Ты же спасся молитвой – молись…
– Чем же я привлек их?
– Гордыней – разве не ты подумал, глядя на человека: «Я бы справился».
– Не знаю…
– Еще немного и ты сам будешь отвечать за тебя, я лишь буду поддерживать все, что будет исходить из добрых кладовых твоей души…, хотя и останусь твоей опорой в этом мире… Нам нужно продолжить, ты еще многое должен понять…
– Аааа…
– Никаких вопросов, все равно ответы будут полезны, когда ты получишь их сам. Слушай себя…
– Но как же я пойму, что делать, а что нет?
– «Жертва Богу – дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит»…
– Жертва?!…
Кухня была наполнена не столько ароматами, их не чувствовалось в этом измерении, сколько неуверенностью, овладевшей внутренним состоянием. Сейчас она выражалась в нежелании принимать решения в отношении друг друга – оба стояли на грани, всегда в таком случае висящего в воздухе скандала. Нашептываемое бесами, представляло само собой набравшийся список взаимных претензий, на деле не стоявший и яйца выеденного, но он был, и казался важным…
Я заметил раздраженность темных существ затянувшейся сценой. Их внимание привлек и я, но теперь, зная, что им нужно, чтобы уничтожить меня навечно, мной овладело спокойствие, благодаря узнанному противоядию. Хотя не скрою, до сих пор во мне чувствовалось оледенение при воспоминании момента, когда они, учуяв гордыню, вцепились и уволокли в геенну – еще немного и рассказывать было бы не о чем и не кому…
Никто не может им сопротивляться, оставшись без Создателя. Попусти Господь, хотя бы одному полную свободу и на земле через мгновение не осталось бы ни одного Его творения. Гибель их – мечта князя мира земного, врага человеческого, когда-то самого красивого из всех ангелов, а ныне отца ненависти и злобы…
Мартын, поджав под себя ноги и скрестив их под сиденьем шикарного стула, ковырял пальцем сколупнувшийся край столешницы. Свободной от этого рукой, согнутой в локтевом суставе, он опирался о стол же. Ему казалось, что основная часть диалога пройдена на сегодня удачно – без сор и скандалов, хоть и не удалось избежать напряженности. Решив все же разорвать грузящую тишину, он постарался переменить тему:
– Знаешь, а ведь…, все таки, не понял я до конца «Солдата»! Что-то есть, о чем он не договаривал. Верить, конечно, верю, но все, как-то, глубже представляется…, и от куда эта симпатия, буквально сшибающая с ног. Ну скажи на милость, как может быть так, что я постоянно, вспоминая о нем, ловлю себя на мысли, что он не может быть преступником? Ну не укладывается у меня в голове, что он мог это сделать…, нууу, то, что сделал…
– Да у вас…, у оперов, вообще, немногое в головах укладывается… – Окончив эту фразу, Валя сама не поверила, что такое сказала – она даже думала о другом. Но в голове, чьими-то усилиями, быстро пронеслось: «В самую точку! У него укладывается в голове, что можно преспокойно сидеть и ничего не делать. Хоть бы спросил о внуках или…. да обо тебе бы что-нибудь спросил!». Остальные два беса принялись шептать и науськивать соответственно своим привычкам. Валентина продолжала, не успокаиваясь:
– Конечно…, вот «Солдат» бы твой никогда не позволил бы такого… Ты меня в ресторан когда водил?
– Валют, так ты ж все свои деловые встречи там проводишь, сама ж говорила, что они тебе надоели, и это…
– Нет, ни это, и не то! Это все не то! А если бы цветами торговала, ты бы мне их тоже не дарил?!.. – Мартын тоже был окружен «нашептывающими» и еле сдерживался, хотя мысли становились все злее, и казалось, имели, все больше смысла и обоснований: «Ты только посмотри, так и рвется руль взять себе! Феминистка проклятая! Собрала себе контору одних баб, строит из себя нравственный идеал. Ты же знаешь, как она защиту «стряпает». Каких только отморозков и мерзавцев не защищала. Вот ты ловишь, а она…» – Почему-то Мартын брякнул:
– Что ты мне все перечишь, почему ты все хочешь сделать наоборот? Всю жизнь…, нашу эту, ты как будто, мстишь за что-то!…
– Да что ты говоришь?! Я мщу… А…
– Да если бы не я, у тебя работы бы не было!… – Теперь Мартын осознал, что мысль будто бы не его, но где-то в глубине, почему-то, она ему понравилась. Правда, он сразу пожалел о ее озвучивании. Женщина подняла руку с ножом, немного подержав его так, положила, как топор на плечо, взмахнула челкой и вдогонку, дунула ей вслед, в надежде, что она не сорвется обратно, опустила голову и посмотрела исподлобья. От этого взгляда муж снова вытянулся и толкнул вазу, чуть не разбив ее.
Резко и глубоко вдыхая, супруга ткнула ножом в кастрюлю, тот утонул не найдя предполагаемой опоры, и вывалился из руки. Попытка его сразу достать, привела к ожогу – рука дернулась, задела край кастрюли, которая не преминула сорваться с нагревательной поверхности и грохнуться об пол, разнося, словно взрывной волной, труды предыдущего получаса!
Валентина, визжа, подпрыгнула, пытаясь избежать брызг кипятка, но приземлилась точно на пролитое и скользкое, разумеется, поскользнулась, и «села» почти на «шпагат», сильно подвернув ногу и ударившись мягким местом о перевернутую дорогущую кастрюлю…
Все это стоило падшим ангелам ювелирных и сверх грандиозных усилий. Их сплоченность была удивительна, поскольку обычно они тянули каждый в свою сторону, дабы выслужиться перед своим сюзереном, что и вылезло прямо сразу, ибо вместо продолжения они начали драться за признание своих заслуг…
Валя в бессознательном, почти, состоянии, произнесла непонятное:
– Ты мне… – Чего Мартын не разобрав, постарался поспешить на помощь, но поспешив, оттолкнулся ногами от пола, в надежде вылететь из под стола и броситься к жене. Оттолкнувшись, он поскользнулся на пролитой жиже, ударил в вазу концом тапочка, аккурат отлетевшей в нижнюю часть застекленного кухонного шкафа, благодаря чему стекло раскололось и, как-то повлекло за собой часть дорогого сервиза, рассыпавшегося своими осколками аккуратной кучкой, прямо между ног хозяйки.
В дополнение, срываясь задницей с краешка стула, Силуянов ударился подбородком о столешницу, сработанную в ручную из особо твердой породы дерева, клацнул зубами, чуть не лишившись языка, и сотрясши мозжечок о край стула, без сознания, растянулся на полу.
Ликовали теперь бесы, занимавшиеся его душой, но тщетно, поскольку вся злоба, вырвавшаяся наружу у обоих, прошла мгновенно, ведь сама по себе она не существует, хотя смачная тирада женщины, искусно владеющей своим речевым аппаратом, оборвалась ровно в тот момент, когда она поняла – муж ее не слышит или вообще игнорирует жизнь. Этого потерпеть она не могла, вскочила, заранее придерживаясь за мебель, и гонимая сразу тремя, по своему, податливыми демонами, рванула в его сторону.