Страница 93 из 193
Был зверски зарублен бывший военком Фирсов: «бандиты, держа его перед толпой, спрашивали “хорош?” В это время одна из гражданок, подойдя к Фирсову, крикнула: “Он у меня отобрал корову”». — Расстреляны агент Еланского райпродкома Фомин, милиционер 9-го района Януков (45 лет, член РКП)… председателя Краишевского волисполкома Ларцева: При голосовании голоса населения разделились на две части, одна говорила “хорош”, а другая “плохой”, в конце концов все население его одобрило. Восьмой Балявкин, Краишевский волвоенком, при голосовании населения за его смерть или жизнь к нему подошла женщина и стала просить холст материи, который он отобрал у ней за укрытие брата-дезертира, убит двумя пулями в спину… Тринадцатой расстреляна жена красноармейца, гражданка с. Грязнухи Ольга Федотова, являющаяся активной работницей по борьбе с дезертирством»{860}. Аналогичная процедура действовала и в ходе других крестьянских выступлений{861}.
Работники сельских и волостных Советов были не только жертвами крестьянской мести, но и основными действующими лицами в ходе массовых крестьянских выступлений. Советская форма организации власти сохранялась на территории крестьянского движения, использовалась повстанцами для проведения необходимых им мероприятий, становилась исполнительным органом восстания{862}.
В его ходе сельские и волостные Советы активно работали на благо восставшего народа. Например, 15 февраля 1920 г. в разговоре по прямому проводу военком Самарской губернии П. Ульянов обсуждал с комиссаром Приволжского военного округа П.А. Петряевым вопрос о том, что в Бугульминском уезде Самарской губернии «арестованы шпионы с мандатами волисполкомов Мензелинского уезда, которым поручено призвать население Бугульминского уезда присоединиться к восстанию против угнетателей большевиков»{863}. Южнее Волго-Бугульминской железной дороги, как отмечалось в телеграмме сводного карательного отряда от 19 февраля 1920 г., «большинству случаев к восстанию способствуют вновь создавшиеся и часть старых советов»{864}. В отчетном докладе в ЦК РКП(б) о деятельности Уфимского губкома партии за март 1920 г., датированном 22 апреля 1920 г., освещающем ход крестьянского восстания в Бирском уезде, сообщалось: «В отдельных селениях уезда восстания были вызваны исключительно благодаря тем приказам от «Штаба Черного орла» (так именовали себя восставшие), которые получались председателями сельсоветов и передавались ими в ближайшие деревни. Этими приказами, под личную ответственность, на председателя возлагалась обязанность мобилизовать мужское население в возрасте от 18 до 48 лет»{865}.
Документы свидетельствуют, что многие работники сельсоветов, независимо от их принадлежности к «слабым» или «сильным» крестьянам, имеющимися в их распоряжении средствами защищали интересы односельчан, включая собственные и интересы ближайших родственников. Они «тормозили выполнение продразверстки», «покрывали дезертиров», смотрели сквозь пальцы на нарушения крестьянами правил помола зерна, обращались в вышестоящие органы с ходатайствами о снижении размеров госпоставок продовольствия и налогов и т. д. Эти действия обусловливались не только стремлением воспользоваться должностным положением в интересах родственников и односельчан, но и чисто объективным обстоятельством: маломощным крестьянским хозяйствам было не под силу исполнять государственные повинности. Кроме того, объективно невозможно было реализовать на практике так называемый «классовый принцип». Никто лучше работников исполкомов сельских и волостных Советов не понимал его абсурдности в условиях всеобщего обнищания: в деревне не осталось не только «сильных» хозяйств, но и, по старым меркам, середняцких, составлявших самую многочисленную группу в общей массе крестьянских хозяйств. Здравый смысл, которому следовали работники сельских Советов, состоял в соблюдении баланса интересов сельского общества и своих собственных. Оптимальным вариантом было следование общинным традициям. Проще говоря, необходимо было советоваться с односельчанами, не совершать резких и непродуманных действий, ущемляющих их интересы, и в то лее время принимать решения, создающие видимость исполнения распоряжений власти. В подавляющем большинстве случаев они так и поступали. Например, разверстку накладывали «не по категориям», как требовалось, а поровну на всех. На гужевые работы направляли тех, кто мог и должен был ехать согласно очереди, намеренно нарушая при этом законы о льготах для семей красноармейцев и т. д.{866}
Особенно массовым противодействие сельских властей продразверстке стало осенью 1920 — в начале 1921 г. Осознавая угрозу надвигающегося на деревню голода и уже столкнувшись с первыми его проявлениями, они попытались предотвратить его, часто напрямую противодействуя продорганам. При этом нередко к работникам Советов присоединялись сельские коммунисты. Так, 20 ноября 1920 г. начальник милиции Хвалынского уезда Саратовской губернии сообщил, что в Павловском районе волостные и сельские исполкомы отказались от выполнения продразверстки и «намеревались создать восстание»{867}. Понимая, что главной причиной крестьянских бед является грабительская по своему характеру продовольственная разверстка, некоторые сельские и волостные Советы выступают инициаторами ее отмены. При их поддержке проходят беспартийные крестьянские конференции, выносящие соответствующие резолюции. Например, 16 марта 1921 г. президиум Керенского укома РКП(б) Пензенской губернии постановил распустить работавшую в уездном центре беспартийную конференцию, поскольку «все резолюции, предложенные коммунистами» были отклонены. По оценке укома, конференция представляла собой «сбор кулаков, спекулянтов и эсеров», которые принимали резолюции «с пожеланием вольной торговли, отказа от трудовой повинности и т. д.»{868}
В условиях развернувшегося в регионе повстанческого движения сельские власти фактически оказались на положении заложников. В его эпицентрах они перешли под контроль повстанцев, в остальных районах занимали выжидательную позицию и не проявляли активности в борьбе с повстанчеством. Например, в докладе Бугурусланской уездной организации РКП(б) о деятельности за период с 1 июля по 15 сентября 1921 г. отмечалось: «Прощупывание волисполкомов и сельсоветов нашими разведчиками доказало полную несостоятельность и неустойчивость членов волисполкомов и сельсоветов. Как только наши разведчики спросят, где находятся коммунисты и имеются ли таковые, сейчас же дают сведения и подталкивают к скорейшему уничтожению коммунистов»{869}.
Работники сельских и волостных Советов находились под постоянным прессом вышестоящих органов власти. Их арестовывали, подвергали другим мерам наказания за невыполнение возложенных на них обязанностей. Давление усилилось во второй половине 1920 г., когда власть столкнулась с ростом крестьянского сопротивления продразверстке. За ее невыполнение волостные и сельские Советы отдавали под суд «в полном составе»{870}. Строптивые сельские Советы распускались, и вместо них, по образу и подобию комбедов, создавались ревкомы{871}. Работники сельских органов власти подвергались избиениям и насилиям со стороны действующих в уездах продовольственных отрядов{872}.