Страница 9 из 193
В рассматриваемом ракурсе заслуживает внимания статья В.В. Самошкина о вожде «антоновщины» Александре Степановиче Антонове, в которой содержится взвешенная и аргументированная характеристика этой героической личности{105}.
Отмечая положительную тенденцию в изучении главных деятелей крестьянского повстанчества в России в рассматривамый период, тем не менее, можно согласиться с точкой зрения В.Л. Телицына о необходимости расширения рамок исследований за счет «составления социально-психологического портрета русского бунтаря-традиционалиста (рядового участника, инициатора и руководителя)»{106}.
В 1990-е гг. и в начале XXI века произошел настоящий прорыв в изучении крестьянского движения в России в годы Гражданской войны на региональном уровне. В немалой степени этому способствовало участие историков из регионов в международных проектах «Крестьянская революция в России» и «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД».
В ходе реализации этих проектов в ряде российских регионов наметилась тенденция изучения истории крестьянства и аграрной политики государства в русле их научных традиций. Участие в проектах способствовало также творческому росту их непосредственных исполнителей. В частности, докторские диссертации успешно защитили С.А. Есиков (Тамбов), В.В. Кондрашин (Пенза), Н.С. Тархова (Москва){107}.
С.А. Есиков в своей диссертации убедительно доказал, что объективной основой «антоновщины» — крестьянского восстания в Тамбовской губернии в 1919–1921 гг. было аграрное перенаселение. Именно оно создало почву для крестьянского недовольства и в конечном итоге — для«общинной революции» 1917 г.{108}
Следует особо подчеркнуть, что наибольший вклад в разработку истории крестьянского повстанчества в Советской России в годы Гражданской войны на региональном уровне внесли именно тамбовские историки{109}. В рамках проекта «Крестьянская революция в России» в 1994 г. ими подготовлен к печати сборник документов по истории «антоновщины», отвечающий самым высоким научным требованиям{110}. В 2007 г. он переиздан и дополнен новыми важными материалами{111}. В многочисленных статьях С.А. Есикова, Л.Г. Протасова, В.В. Самошкина и других дана развернутая характеристика причин, хода и результатов одного из самых мощных в годы Гражданской войны крестьянских восстаний{112}.
В частности, С.А. Есиков, обращаясь к проблеме взаимоотношений советской власти и тамбовского крестьянства в период с 1917 по 1921 гг., заключает, что осуществившаяся в этот период в Тамбовской губернии аграрная революция оказала глубокое воздействие на судьбу крестьянского хозяйства. Традиционное вмешательство государства выразилось в чрезмерной регламентации хозяйственной деятельности, слишком обременительной для крестьян. Продразверстка превратилась в преимущественно одностороннюю связь города с деревней. Сказывались и негативные последствия первой попытки социалистической перестройки сельского хозяйства. В итоге неокрепшие ростки рыночно ориентированных хозяйств были практически уничтожены. Основная масса крестьянских хозяйств замыкалась рамками натурального производства. В итоге события аграрной революции 1917–1921 гг. отбросили крестьянское хозяйство Тамбовской губернии по основным показателям на несколько десятков лет назад — на уровень 1880-х гг., и в этом смысле, по мнению С.А. Есикова, можно согласиться с В.П. Даниловым и говорить об архаизации хозяйства{113}.
Тамбовскими историками введен в научный оборот большой массив источников, показывающих крестьянскую позицию в событиях 1919–1921 гг. (воззвания антоновцев, программа и устав Союза трудового крестьянства и т. д.). Впервые дана взвешенная и аргументированная характеристика личностей руководителей движения, в том числе А.С. Антонова{114}.
В объяснении причин «антоновщины» большинство тамбовских ученых разделяют точку зрения В.П. Данилова. В то же время они особо акцентируют антигосударственный характер крестьянского протеста: суть «антоновщины» состоит в противостоянии государства и крестьянства в силу того, что государственная политика в деревне «была объективно и субъективно антикрестьянской»{115}. С.А. Есиков и В.В. Канищев заключают, что крестьянство восставало против государства только тогда, когда: 1) последнее чрезмерно вторгалось в сферу интересов крестьян; 2) явно не оправдывало их социальных ожиданий; 3) показывало крестьянам некоторую слабость. Сочетание этих трех моментов и наблюдалось в 1919–1921 гг.{116}
В результате всестороннего изучения источников тамбовские исследователи пришли к важному для историографии проблемы выводу о непричастности к организации антоновского восстания руководства партии эсеров. Таким образом, на примере одного из самых крупных крестьянских восстаний периода Гражданской войны был развеян один из основных мифов советской историографии. Тамбовчане заключают, что влияние эсеровской идеологии на поведение руководителей восстания прослеживается, и отдельные эсеры могли принимать в нем участие. Но о непосредственной организации и руководстве правыми эсерами «антоновщины» не может быть и речи. Движение носило стихийный характер{117}.
Тема «антоновщины» затрагивалась и в других работах, вышедших в свет в рассматриваемый период. Но все они заметно уступали по глубине исследования вышеназванным публикациям тамбовских историков{118}.
Наряду с тамбовской группой аграрников существенных, на наш взгляд, результатов в разработке проблемы крестьянского повстанчества в Советской России добились историки Урала{119}. Среди них, в первую очередь, следует выделить Д.А. Сафонова. Впервые в историографии он предпринял попытку на примере южно-уральской деревни дать целостную картину крестьянского движения, начиная с пореформенного периода и до его завершения в 1922 г. Им составлена безупречная в научно-методическом плане хроника крестьянского движения на Южном Урале с 1855 г. по 1922 г. включительно{120}.
Работы Сафонова основаны на серьезной источниковой базе центральных и местных архивов. Им введены в научный оборот уникальные документы различных крестьянских повстанческих групп и организаций региона периода Гражданской войны (воззвания «Черного орла — земледельца», «Зеленой армии», «Голубой армии», А. Сапожкова, В. Серова и др.).
Сафонов разделяет точку зрения тамбовских историков, что в основе крестьянского протеста, в том числе в 1920–1921 гг., лежал «длительный процесс конфликта государства и крестьянства, борющегося за свою хозяйственную самостоятельность». «Меняются условия, меняется власть, но суть проблемы остается прежней»{121}.
Обращаясь к истории крестьянского движения на Южном Урале в 1920–1921 гг., Сафонов поддерживает вывод В.П. Данилова о трансформации Крестьянской революции в Крестьянскую войну против большевистского режима, называя ее «Великой крестьянской войной». Он дает развернутую аргументацию данного положения и характеризует особенности этой войны: «Возможно говорить о наличии в России в эти годы очередной крестьянской войны, так как события 1920–1921 гг. попадают под это определение в равной степени и с точки зрения марксистской историографии, и с позиций современного крестьяноведения. Налицо массовость участия, значительность территории, охваченной движением, существование программы действий у восставших. Следует отказаться от жесткой схемы российской историографии, согласно которой крестьянские войны жестко связывались с феодальным строем. Надо смотреть на проблему шире и видеть в крестьянских войнах протест против государства, а в действиях крестьян — стремление к созданию условий для свободного существования. Поэтому с этой точки зрения основа для новых крестьянских войн сохраняется и в дальнейшем, после утверждения капитализма и исчезновения феодальной эксплуатации… Крестьянская война 1920–1921 гг. отличалась от предшествующих тем, что в ней не было единой, лидирующей силы. Здесь мы не видим ни одной харизматической фигуры вожака сродни Разину или Пугачеву. Невозможно выделить какой-либо регион, который можно было бы объявить центром крестьянской войны. Зато, в отличие от других войн, мы наблюдаем выступления крестьян практически повсеместно. И хотя организационное единство между ними в большинстве случаев отсутствовало, зато есть единство причин, единство требований — в общем, единонаправленность протеста. Именно уникальный размах крестьянского протеста позволяет говорить о “Великой крестьянской войне”»{122}.