Страница 46 из 193
Таким образом, исходя из приведенных в докладах ответственных продработников Самарской губернии фактов, можно заключить, что Советское правительство само спровоцировало в Поволжье «вилочное» восстание, поскольку поставило перед местным руководством нереальные задания по продразверстке и заставило выполнять их, не считаясь ни с какими объективными обстоятельствами.
Вот лишь некоторые документы, иллюстрирующие эту мысль. 14 января 1920 г. Самарский губпродкомитет и уполномоченный ВЦИК по реализации урожая, руководствуясь директивами сверху, издают приказ № 181, предусматривающий с помощью чрезвычайных мер к 1 марта 1920 г. обеспечить выполнение продразверстки на 80%.{457} О содержании этих мер было указано в направленном в Наркомпрод отчете орготдела Самарского губпродкома «О своей деятельности с 1 августа 1919 г. по 1 марта 1920 г.». «С момента издания губпродкомиссаром приказа № 181 (14 января 1920 г.), — говорилось в нем, — хлебная кампания вступает в новую фазу, т. е. период извлечения излишков у крестьян твердыми революционными мерами на основе продовольственной диктатуры. Вышеназванным приказом было дано райпродкомам право ареста и конфискации скота как отдельных граждан, уклоняющихся от разверстки, так и саботирующих волисполкомов с правом образования ревкомов»{458}. Здесь же в докладе сообщалось, что «за саботаж и уклонение от разверстки» за время хлебной кампании, по приблизительным расчетам, было арестовано «как должностных лиц, так и отдельных граждан», 447 человек{459}. То же самое происходило в Уфимской губернии{460}.
По своим масштабам «вилочное восстание» не уступало «чапанной войне» и характеризовалось теми же показателями. В истории гражданской войны оно стоит в одном ряду с такими крупнейшими крестьянскими движениями, как «антоновщина», «Западно-Сибирское восстание», «махновщина».
«Вилочное восстание» (Восстание «Черного орла», «Мензелинское восстание», «Бирско-Белебеевское восстание») проходило с 7 февраля по 20 марта 1920 г. на территории Казанской, Самарской и Уфимской губерний. Его главная причина — недовольство крестьян продразверсткой. Восстание началось 7 февраля в с. Новая Елань Троицкой волости Мензелинского уезда Уфимской губернии после поголовного ареста крестьян продотрядом и содержания их в холодных помещениях. 7–26 февраля восстание («Мензелинское») распространилось на тридцать три волости Мензелинского, Чистопольского и Бугульминского уездов. 26 февраля основные очаги сопротивления в данном районе были ликвидированы, и с 29 февраля по 20 марта эпицентр восстания («Бирско-Белебеевское») находился в Белебеевском, Бирском и Уфимском уездах Уфимской губернии и восточной части Бугурусланского уезда Самарской губернии. В Мензелинском уезде восстанием были охвачены следующие волости: Антанивская, Акташевская, Афонасовская, Багряшская, Старо-Кашировская, Новоспасская, Ерабашинская, Троицкая, Токмакская, Заинская, Языковская. В эпицентре восстания находились селения Амикеево, Акташ Верх, Абдулино, Буты, Бикулово, Байсарово, Беливское, Баканово, Баланы, В. Юшады, Гремячка, Дербедени, Заинек, Зюбаирово, Елховка, Кашаево, Кузайкино, Корчашкино, Кабан-Басрык, Караелга, Казакларово, Костеево, Ляки, Медведево, Матвеевка, Меллитамак, Карповки, Новая Елань, Нуркеево, Н. Челны, Ново-Мазино, Нагайбак, Нов. Усы, Нов. Малькени, Нов.Бишево, Ольгино, Останково, Сарсас-Таралы, Сухаревка, Тлянчи-Тамак, Тукаево, Тат.Азибей, Чайгуново, Шигаево, Шуганы, Языково и др. В Бугульминском уезде Самарской губернии восстание охватило волости: Кичуйскую, Шемшинскую, Черемшанскую, Урсалинскую, Старо-Кувакскую, Нижне-Чермилинскую, Кузайкинскую, Спиридоновскую, Альметьевскую, Морд. Ивановскую, Морд. Кармальскую, Каратаевскую, Микулинскую, Четырлинскую, Ново-Письмянскую, часть Глазовской и др. В его эпицентре находились селения: Нижние Сухояши, Уразаево, Азнакаево, Кудашево, Татсуган, Тетьвили, Алферовка, Чумадурово, Большая Федоровка, Казембетово, Башимунча, Каминка, Монашкино, Иниковский поселок, Фаивка, Тимошево, Федоровка, Димитриевка, Тефелево, Обдовка, Зверевка, Байряки, Каклы-Елга, Челны (Чалпы) и др. В Чистопольском уезде Казанской губернии восстанием оказались охвачены четырнадцать волостей (Ерыклинская, Ново-Шешлинская, Кутеминская и др.), селения Суворовка, Аверьяновка, Каргалы и др. В Бирском уезде Уфимской губернии восстанием было охвачено тринадцать волостей. Его эпицентрами стали селения: Байсарово, Ивачево, Яркеево, Москово Дюртели, Матвеевка, Исенбаево, Илишево, Московка, Ивановка, Топорнино Покровской волости и др. В Белебеевском уезде Уфимской губернии к восстанию присоединилось семьдесят четыре селения Аткаево-Бакалинской, Заинской, Найгалановской, Ивлевской, Ново-Юзеевской, Куручирской, Тюгеняковской, Нагаевской, Бакалинской, Чукады-Тамаковской и других волостей, селения Байсарово, Сарлы и др.{461}
Повстанцы выдвинули следующие лозунги: «Да здравствует советская власть, бей коммунистов», «Да здравствует Красная Армия», «Долой большевиков-угнетателей», «Долой коммунистов», «Да здравствует вера в Бога», «Да здравствуют тт. Ленин, Троцкий и советская власть», «Громи ссыпные пункты», «Да здравствуют социал-демократы большевики», «Долой выкачку хлеба», «Бей жидов и коммунистов, спасай Россию», «Да здравствует Совет», «Да здравствует вольная торговля, свободные выборы», «Долой продотрядников», «Да здравствует свободная торговля», «Да здравствует советская власть с чернорабочими, да здравствует крестьянская власть», «Долой хлебную разверстку, долой трудовую повинность», «Долой гражданскую войну», «Да здравствует всенародное учредительное собрание», «Долой грамоту», «Долой коммуну, долой войну», «Долой русских учителей», «Бей советских работников»{462}.
Численность повстанческих отрядов колебалась в пределах 26 000–30 000 чел. На вооружении у них находилось 1268 винтовок, 2 пулемета, 1 орудие (из которого не стреляли). Силы карателей составляли: 6700 штыков, 816 сабель, 63 пулемета, 6 орудий, 2 бомбомета, бронепоезд{463}.
В селениях действовали повстанческие штабы и военные комендатуры, которыми проводилась, как правило, принудительная мобилизация мужского населения от 16 до 50 лет. В восстании приняли участие отдельные представители партии эсеров{464}.
Важнейшей качественной характеристикой восстания «Черного орла» стал многонациональный состав его участников: татары, русские, башкиры, немцы и др. Значимость данного факта заключается в том, что «вилочное восстание» позволяет рассмотреть одну из важнейших проблем Гражданской войны — отношение крестьян национальных районов к национализму «национальных правительств» и национальной интеллигенции и белых, боровшихся против большевиков. Поволжье — один из многонациональных районов России. В 1920 г. «вилочное восстание», как это видно из приведенной в хронике характеристики его территории, охватило в основном районы компактного проживания татарского и башкирского населения. Большинство среди повстанцев составляли татары. Однако, как свидетельствуют источники, данное восстание не имело под собой национальной почвы. В его основе было прежде всего недовольство крестьян продовольственной политикой советского государства. В подтверждение высказанного заключения приведем извлечения из нескольких, как нам кажется, очень важных документов. Так, в выписке из протокола совещания ответственных работников татаро-башкир г. Уфы, созванного Татаро-Башкирской коллегией при губкоме РКП(б) 17 марта 1920 г. «в связи с обвинением татарской интеллигенции в руководстве крестьянским восстанием в губернии в феврале-марте 1920 г.», приведено выступление на совещании члена Уфимского губисполкома, временного сотрудника политотдела ВОХР Г. Касымова. Касымов убедительно доказал, что причиной восстания был «продовольственный вопрос, а также злоупотребления местных властей своим положением». «А потому, — заключил он, — придать этому восстанию национальный или религиозный характер невозможно, ибо восставшие татары и башкиры убивали своих народных учителей и мулл, желая уничтожить весь культурный элемент татаро-башкирского населения. Если бы это восстание носило национальный характер, и если бы им руководила бы татарская интеллигенция, то повстанцами, безусловно, были бы предъявлены национальные требования и т. д.»{465} Эту же мысль Касымов развивал в направленном в губисполком 19 марта 1920 г. докладе «О поездке в Белебеевский уезд в связи с контрреволюционным восстанием в Уфимской губернии против советской власти». «В Белебеевском уезде, — пишет он, — восстание вспыхнуло вначале в Нагаевской и Бакалинской волостях, где мусульман почти нет. Восстанием руководили не мусульманская интеллигенция, а кулаки, спекулянты, колчаковские офицеры, бывшие урядники и бежавший из рядов Красной Армии кулацкий элемент — дезертиры….В местах с мусульманским населением, охваченных восстанием, мусульманская интеллигенция, начиная с учащихся и кончая муллами, арестовывалась, избивалась и уничтожалась. Пример: в одной Старо-Калмашевской волости убито около 75 интеллигентных мусульман, из них — до 5 мулл. Товарищи, побывавшие в лапах повстанцев, единогласно утверждают, что при расправе с коммунистами и интеллигенцией приговаривали: «Вы, коммунисты — безбожники, вы нас грабили, отобрали скот, хлеб и наших детей. Нас оставили голодными и нагими» и т. д. Но что ни один повстанец ни единым словом не обмолвился о нации (миллят). Вышеприведенные факты ясно свидетельствуют, что восстание в Уфимской губернии не носит характер национального, и стремление придать ему таковой и обвинение мусульманской интеллигенции в руководстве им — роковая ошибка, даже преступление… Действительными причинами этих вспышек восстания является следующее. 1. Продовольственный вопрос. Ошибки, допущенные нами при проведении продовольственной политики»{466}. В контексте рассматриваемой проблемы очень важным документом является доклад уполномоченного политотдела Туркестанского фронта Петрова «О причинах восстания в мусульманских селах Белебеевского уезда Уфимской губернии, датированный мартом 1920 г. В нем также отрицается национальная подоплека «вилочного восстания». В частности, в докладе говорится: «Из всех перечисленных вопросов ни одного национального и вообще из всех частных разговоров с мусульманами, как отдельными лицами, так и группой, с их стороны не было ни одного слова сказано, которое относилось бы к националистическому чувству, …ни о каком восстании на национальной почве не может быть и речи»{467}.