Страница 12 из 193
В то же время, представляется, что составители сборника искусственно оторвали 1918 г. от последующих событий, лишив тем самым читателя возможности увидеть крестьянское движение в регионе в динамике, на протяжении всех лет Гражданской войны. Думается, что выводы авторов были бы более убедительными, если бы они дали сравнительный анализ положения деревни при большевиках и Самарском Комуче.
Следует отметить документальные публикации о поведении крестьянства в Саратовской и Самарской губерниях в период революции 1917 и Гражданской войны, подготовленные А.Г. Рыбковым, П.С. Кабытовым, Н.Н. Кабытовой, Н.А. Курсковым и А.Б. Щелковым{154}.
Среди них наибольший интерес представляют документальные подборки и комментарии: Самарская уездная «Конституция» (март 1917 г.), материалы Первого Самарского губернского съезда (конец марта 1917 г.), материалы об организации власти в сельской местности, о настроениях крестьянства накануне выборов в Учредительное собрание, деятельности Комуча в области аграрной политики, «чапанном восстании», мятеже Сапожкова, вилочном восстании{155}. Данные документы свидетельствуют о политической самодеятельности крестьянства в революции и Гражданской войне, их стремлении отстоять свои коренные интересы, среди которых главными были земельный вопрос и продовольственное обеспечение.
В дополнение к вышеназванному сборнику документов в 2002 г. П.С. Кабытов и Н.А. Курсков выпустили книгу «Вторая русская революция: борьба за демократию на Средней Волге в исследованиях, документах и материалах (1917–1918)»{156}. Авторы попытались донести до читателей точку зрения проигравших большевикам в 1917–1918 гг. в Самарской губернии представителей революционной демократии, деятелей демократических органов в губернии в 1917–1918 гг.: Ивана Михайловича Брушвита и Прокопия Диомидовича Климушкина. В этой книге заслуживает внимания статья авторов о деятельности Самарского земства и земельных комитетов по подготовке аграрной реформы в Самарской губернии для Учредительного собрания. Эта деятельность совершенно справедливо оценивается позитивно, поскольку она была направлена на выработку оптимального варианта решения земельного вопроса в губернии.
Значение этой публикации и других работ П.С. Кабытова и Н.А. Курскова состоит в том, что они попытались разобраться в потенции так называемой «демократической альтернативы» большевистской революции, аргументированно объяснить причины ее поражения. Для этого они обратились к истории деятельности не только возникших в ходе революции органов народовластия, но и к деятельности в 1917 г. традиционных органов самоуправления — земств, которые также представляли крестьянское сословие и пытались по-своему направить деятельность крестьянских комитетов в русло демократической подготовки и проведения аграрной реформы. Кроме того, они показали динамику создания и деятельности комитетов.
Авторами сделано очень важное для историографии проблемы открытие о том, что в Самарской губернии волей демократических органов, а не большевиков, еще до принятия Декрета о земле были отданы крестьянам во временное пользование на законном основании помещичьи и частновладельческие земли. Весьма убедительно прозвучали и объяснения авторами причин утаивания в советское время документов, характеризующих этот важный эпизод в истории революционных событий 1917 г. в Самарской губернии{157}.
В этой связи следует напомнить, что в современной историографии акцентируется внимание на «Распоряжении № 3» Тамбовского Совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов, губернского комиссара Временного правительства от 13 сентября 1917 г., якобы единственном, санкционировавшем ликвидацию помещичьего землевладения до ленинского Декрета о земле{158}. Теперь ясно, что дело было не так. В Самарской губернии ситуация была аналогичной.
Авторы еще раз подтвердили факт решающего влияния стихийного движения крестьянства на результаты деятельности демократических органов власти в губернии, которые, опираясь на земство, предлагали рациональную — с точки зрения демократических принципов — реформу власти и решение аграрного вопроса. Они логически заключают, что «требования, на реализации которых настаивало большинство самарских крестьян, привели в конечном счете к свертыванию зачатков демократии, к утрате возможностей влиять на политическую власть в губернии и в стране, к установлению большевистской литературы, к уничтожению выпестованной полувековой земской работой и столыпинскими преобразованиями демократической части самарского крестьянства»{159}.
Исследователи с сожалением констатировали печальный факт утраты богатейшего архива Самарского губернского крестьянского совета, который мог бы дать немало интересных материалов для понимания крестьянской позиции в 1917 — начале 1918 гг.{160}
Среди работ историков Поволжья на заданную тему следует особо выделить публикации Н.Н. Кабытовой. Обобщающей работой, в которой подведены итоги ее многолетних исследований событий русской революции в центральных губерниях Поволжья сквозь призму проблемы власти и общества, стало учебное пособие «Власть и общество российской провинции в революции 1917 года»{161}.
В специальной главе исследования автор показала роль аграрного движения в поляризации общественно-политических сил: значение общинной революции и «правотворчества» крестьянских объединений. Кабытова подтвердила концептуальное положение отечественной историографии последнего десятилетия о том, что вовлечение в революцию крестьянства привело к качественно иной расстановке политических сил.
Другим важным выводом ее исследования стало положение о том, что крестьяне стремились использовать возникающие в ходе революции общественные объединения вне зависимости от их политической ориентации и целей деятельности, для осуществления «черного передела». Для этого они пытались приспособить и земства, оказавшиеся не готовыми к радикальному решению аграрного вопроса в силу своей общесословной природы, а также другие формы общественной самодеятельности. Как бы подводя итоги развития земского движения в России Кабытова констатирует печальный факт: попытки Временного правительства использовать в 1917 г. земства в качестве основы новой российской государственности не нашли поддержки в ходе социальной революции, так как земства не поддержали общинно-уравнительных притязаний большинства крестьян.
Еще один вывод концептуального значения автора состоял в том, что именно разраставшееся крестьянское движение обусловило радикализацию власти, кризис либерализма и демократического варианта решения насущных российских проблем, в том числе аграрного вопроса.
Очень важным, на наш взгляд, хотя и дискуссионным, является вывод Кабытовой о том, что главная причина поражения «демократической альтернативы» большевизму в регионе была обусловлена противодействием архаичных потребностей большинства социума западным общедемократическим принципам регулирования социальных отношений, другими словами — прочность традиционных устоев. В данном контексте следует вспомнить развернувшуюся в историографии 1990-х г. полемику между американским историком М. Левиным и В.П. Даниловым. По мнению Левина, в результате победы общинной революции и «черного передела» произошла архаизация деревни, ее откат на дореформенные позиции, поскольку были ликвидированы все результаты рыночного, капиталистического развития сельского хозяйства России{162}. Данилов утверждал обратное: по его мнению, ликвидация помещичьего хозяйства была фактом прогресса, а не регресса. Поэтому нельзя говорить об архаизации деревни после революции и Гражданской войны, поскольку в результате был ликвидирован этот пережиток крепостничества{163}.