Страница 112 из 123
Таков был, если угодно, первый этап перестройки — плод долгой работы Горбачева в партийном аппарате и результат его сотрудничества с КГБ. Все это происходило под приятный аккомпанемент гласности, на этой стадии ее отличал лишь новый и более живой стиль подачи информации. Однако и тогда печать, радио и телевидение стали разоблачать коррумпированных чиновников брежневских времен, которые теперь стали называть периодом застоя.
Весной и осенью 1986 г. начались настоящие перемены. Они шли медленно, но не было сомнения, что они действительно начались, причем не только в стиле, но и в самой сущности проводившейся Горбачевым политики. Трудно сказать, то ли он с самого начала собирался проводить более радикальные изменения, но не мог начать их, пока не ввел в Политбюро и ЦК поддерживавших его деятелей, то ли действительно изменил свои намерения, когда уже в ходе работы осознал всю глубину кризиса, с которым столкнулась страна. В любом случае, речь теперь шла не об укреплении системы, но о радикальном ее реформировании.
Может быть, поворотным моментом стал взрыв Чернобыльской атомной электростанции в апреле 1986 г. Он выявил смертельно опасные недостатки централизованной административно-экономической системы, обладавшей устрашающими технически-:ми возможностями и бывшей при этом совершенно секретной, неряшливой и абсолютно безответственной. Чернобыль продемонстрировал опасности, которые принесла ограниченность гласности, и породил враждебность за границей и панику в самом СССР. Иностранцы были возмущены тем, что о взрыве, угрожавшем здоровью людей, можно было узнать только из зарубежных источников (первыми к повышению уровня радиации привлекли внимание шведы). Советские же граждане осаждали железнодорожные станции, пытаясь убежать от неизвестной опасности. Тысячи людей не могли получить ясного предупреждения об угрозе радиации из советских средств массовой информации. Единственным источником новостей были преувеличенные подчас сообщения западных радиостанций — даже московские власти первое время не получали достоверных сведений об истинном положении вещей.
Если Горбачев, изучая право, когда-либо проявлял интерес к свободе слова и власти закона, то чернобыльский взрыв не мог не пробудить этот интерес вновь. В его речах вдруг появилась волнующая тема: отсутствие оппозиционной партии обязывает советские власти вести себя особенно честно, быть открытыми критике и самокритике. В июне 1986 г. он встретился с делегацией писателей и заявил им, что они играют важную роль в борьбе, которую при поддержке народа Центральный комитет начал с промежуточным слоем управленцев, государственным и партийным аппаратом, который не хотел расставаться со своими привилегиями. В ответ писатели набросились на цензуру и на загрязнение окружающей среды. Это произошло на IX съезде писателей, который собрался сразу после этой встречи. Тогда же началась реорганизация толстых литературных журналов — в состав редколлегий были введены сторонники как можно более широкой, в духе Твардовского, гласности. 1988 и 1987 гг. стали настоящим праздником запрещенной литературы. До советского читателя наконец-то дошли “Мы” Замятина, “Доктор Живаго” Пастернака, “Жизнь и судьба” Гроссмана. Публикация “Реквиема” Анны Ахматовой, “Детей Арбата” Анатолия Рыбакова и “Белых одежд” Владимира Дудинцева окончательно сорвала завесу полусекретности, которая скрывала реалии жизни при Сталине даже во время хрущевской “оттепели”. Теперь явилась вся правда о том, как Сталин поносил и травил оппозицию, с какой жестокостью проводилась коллективизация сельского хозяйства и какой она вызвала голод, какие были аресты и казни, как депортировались целые народы и во что обошлись во время войны ошибки командования. В 1989 г. был опубликован даже “Архипелаг ГУЛАГ” Солженицына.
Символом новых веяний стало возвращение в декабре 1986 г. академика Сахарова из горьковской ссылки. То письмо, которое он написал в 1970 г. Брежневу, содержало, если можно так выразиться, первый набросок того, что теперь превращалось во второй этап горбачевской перестройки. В центре ее было понятие о союзе партийного руководства с научной и культурной интеллигенцией страны, в том числе и тех, кого еще совсем недавно проклинали как “диссидентов”. После возвращения Сахарова в Москву никто уже не ограничивал его — напротив, он мог свободно высказывать свои мнения по вопросам политики, даже если критиковал Горбачева и партийное руководство. Его прямота все больше и больше становилась примером для многих других, и вот уже журнал “Огонек” и газета “Московские новости” стали трибуной подлинных и широких дебатов по всем проблемам, с которыми столкнулось советское общество.
Конечно, эта невиданная до сих пор прямота нравилась далеко не всем тем, кто голосовал в свое время за Горбачева. Перестройку хотели все, но не обязательно в таких формах, которые она теперь приняла. Но Горбачев проявил решительность и искусство, устраняя своих оппонентов и переводя их на низшие должности, одновременно продвигая на самый верх своих сторонников. За три с половиной года, прошедшие после его избрания, он убрал из Политбюро всех бывших сотрудников Брежнева — Тихонова, Романова, Кунаева, Алиева и под конец даже Громыко. Одновременно он выдвинул людей Андропова, таких как Егор Лигачев, Николай Рыжков и Виктор Чебриков, и собственных избранников, вроде Эдуарда Шеварднадзе, который стал министром иностранных дел, и Александра Яковлева, назначенного секретарем по идеологии. Одни из его протеже, Борис Ельцин, был переведен из Свердловска в Москву и поставлен во главе московской парторганизации. Он досаждал Горбачеву своими прямолинейными атаками на привилегии партийного аппарата и коррупцию, царившую там. Ельцин был исключен из Политбюро в октябре 1987 г.
В феврале 1986 г. состоялся XXVII съезд партии. С точки зрения Горбачева, он собирался слишком рано, чтобы радикально реформировать политическую систему. Для этого он летом 1988 г. созвал партийную конференцию. В первые годы советской власти такие конференции часто собирались для решения важных вопросов в промежутке между съездами. После 1941 г. конференции не созывались. Эта, девятнадцатая по счету, действительно приняла решения, гораздо более важные, чем любое из утвержденных XXVII съездом. Начался процесс демократизации партии, что прежде всего означало выборы на партийные должности из многих кандидатов при тайном голосовании. Конференция также приняла решение провести всеобъемлющую реформу законодательной власти. Высшим законодательным собранием должен стать Съезд народных депутатов. Депутаты избираются всенародным голосованием, в количестве 2250 человек, отчасти от территориальных образований, отчасти от национально-этнических, отчасти от общественных организаций — Коммунистической партии, комсомола, профсоюзов, Комитета советских женщин, Академии наук и творческих союзов. Допускалось, но не было обязательным выдвижение нескольких кандидатов: если таковые имелись, им гарантировалось право проведения дискуссий по конкурирующим программам. Съезду народных депутатов было поручено избрать главу государства, Президента Советского Союза (этот пост был, естественно, предназначен для генерального секретаря Коммунистической партии) и новый Верховный совет из 450 членов, которому Съезд делегировал свои обязанности по рутинной законодательной работе.
Это запутанное государственное устройство должно было дать власти Горбачева некую легитимность, источником которой был сам народ, и в то же время нешуточно ослабить политическую власть неономенклатурной элиты. Таким образом, двойное устройство новых законодательных собраний в некоторой степени сковывало их работоспособность, а задачи перед ними стояли огромные. Второй этап перестройки означал самые радикальные перемены во всех сферах жизни советского общества, что прежде всего относилось к установлению власти закона. XIX партийная конференция провозгласила “верховенство закона во всех сферах жизни общества”. В принятом ею постановлении говорилось о том, что “первостепенное внимание необходимо уделить правовой защите личности, упрочить гарантии осуществления политических, экономических, социальных прав и свобод советских граждан”. Советское государство уже провозгласило свою приверженность принципам Декларации прав человека ООН и начало с того, что освободило большинство “узников совести” в течение 1987 г. Оно также создало свою Комиссию по правам человека, во главе которой встал политолог-реформатор Федор Бурлацкий. Теперь были приняты законы, защищавшие граждан от произвольного ареста, гарантировавшие неприкосновенность жилища и частной корреспонденции, свободу слова и печати, право получать информацию и создавать любые добровольные ассоциации граждан, включая те, что преследуют политические и экономические цели. Следовало также реформировать судебную процедуру, чтобы добиться независимости судов от властей и обеспечить гражданам эффективную защиту в ходе следствия и. суда.