Страница 91 из 124
Во многих районах кражи совершались в тайном сговоре с представителями местных властей, прежде всего колхозного руководства, большинство из которых к тому времени являлись выходцами из крестьян. Власти именовали это местничеством (следованием местным интересам), а в большинстве случаев — вредительством, саботажем или проникновением кулаков в управленческий аппарат. Образование в 1933 г. политотделов МТС и совхозов стало следствием осознания невозможности положиться на местных партийцев{1100}. Несмотря на то что иногда действительно имели место кражи, в период голода местные власти, как и их избиратели, старались сдержать натиск центра, отстоять свои интересы и выжить. Согласно донесению, председатель одного из колхозов заявил своему начальству: «Мы вас не признаем, хлеб — наш, и мы распоряжаемся как хочем»{1101}.[105] В значительной мере саботаж был направлен против чрезмерных и, по сути, невыполнимых требований по заготовкам. Уже в 1931 г. руководители колхозов, противившиеся выполнению заготовок, могли попасть под действие статей 109, 111 и 112 Уголовного кодекса по обвинению в злоупотреблении служебными полномочиями или пренебрежении служебными обязанностями{1102}. Тем не менее в колхозах Украины и Северного Кавказа (как и в других частях страны) местные и районные власти возмущались непомерными обязательствами по госпоставкам{1103}. Так, члены руководства колхоза в Тихорецком районе Северного Кавказа попросту раздали зерно голодающим крестьянам, а затем подделали отчетную статистику{1104}. Председатель колхоза «Трудовик» Костромской области на всеобщем заседании объявил: «План у нас выполнен на пятьдесят процентов, и этого хватит… Все равно на сто процентов не выполнить, а потому от дальнейших заготовок надобно отказаться…»{1105} В Западной области один из коммунистов по фамилии Бонадыкин смело выступил против заготовок, заявив вышестоящим чиновникам: «Посягать на колхозную собственность никому не позволю»{1106}.
Многие из членов колхозного руководства и даже районных чиновников старались дать крестьянам, работавшим в колхозах, хотя бы минимум средств для выживания. В колхозах часто искали способы создания запасов зерна, чтобы обеспечить пропитанием нетрудоспособных жителей (детей и стариков) и отложить часть на черный день{1107}. В октябре 1931 г. правительство издало указ, запрещавший создание запасов до того, как будет выполнена норма по заготовке зерна{1108}. Власти заявляли, что колхозники в первую очередь обеспокоены своим потреблением и «эгоистичными целями» в ущерб поставкам зерна, которое шло на экспорт и на питание для рабочих в городах и для солдат Красной армии{1109}. Уполномоченный Колхозцентра Аристов сетовал осенью 1931 г. на то, что колхозы на Северном Кавказе заботятся о выполнении Госплана по заготовкам только после того, как обеспечат себе достаточно хлеба и корма для скота{1110}. Председатель крымского колхоза «Новый труд» отказался отдать излишки зерна, а вместо этого сформировал запасы в размере 50 пудов на каждых двух жителей колхоза. Его поступок расценили как саботаж{1111}. Власти относили любую попытку создания подобных резервов к тому, что они называли «капиталоманией»{1112}, видя в подобных действиях саботаж или ухищрения для защиты интересов крестьян, а значит — антиправительственную деятельность.
Чиновники утверждали, что «кое-где проводники кулацкой идеологии, играя на частнособственнических инстинктах отсталых элементов, пытаются осуществить кулацкий лозунг: “Сначала хлеб себе, а потом государству”»{1113}. Предполагалось, что кулаки, стремясь подорвать систему изнутри, пропагандируя приоритетность выживания крестьян, проникали в колхозы и руководящие органы. По заявлениям правительства, на Северном Кавказе, на Украине и особенно на Кубани, а также в других частях страны местный и районный чиновничий аппарат «сращивался с кулачеством», распространяя разговоры о нехватке зерна и продовольственных затруднениях{1114}. Подобное «сращивание» послужило причиной массовых чисток в местных органах самоуправления в 1932 и 1933 гг.{1115} В колхозах действительно использовался целый ряд уловок, чтобы сохранить часть зерна. В некоторых случаях им удавалось удержать некоторую долю излишков с помощью поддельных отчетов или заниженных оценок ожидаемого урожая{1116}. Иной раз в ход шли бухгалтерские хитрости, когда делали два комплекта документов или просто не записывали часть активов{1117}. Поступали официальные жалобы, что административные работники колхозов завышают или фальсифицируют размеры выплат на трудодни, вписывая так называемые мертвые души, чтобы увеличить нормы потребления, или применяя метод распределения прибыли «по едокам», обеспечивающий минимальные средства к существованию{1118}. Также в колхозах могли в обход закона разрешить рыночную торговлю до того, как выполнены все нормы по заготовкам{1119}. Иногда руководство просто-напросто раздавало зерно голодающим, тем самым становясь участником того, что власти именовали «разбазариванием зерна»{1120}.
Уловки и жульничество имели место не только в колхозах — то же самое происходило на элеваторах и железнодорожных станциях, куда свозилось зерно для государства. И колхозники, и единоличники иногда преуспевали в получении фальшивых документов, подтверждающих, что они выполнили обязательства по поставкам зерна{1121}. Также поступали донесения о манипуляциях с объемами, о зерне, спрятанном в двойном дне вагонов (предположительно для тех, кто работал на железных дорогах), и даже о пропаже целых вагонов зерна{1122}. Некоторые из них относятся к периоду 1934 и 1935 гг., когда, согласно официальным заявлениям, кражи якобы пошли на спад{1123}. Во всех этих случаях действия местных властей подпадали под категорию предательства, поскольку они ставили «местные интересы» (что часто было эвфемизмом, подразумевающим вопрос выживания крестьян) над государственными{1124}.
С согласия местных властей или без него, в первой половине 1930-х гг. крестьяне продолжали сопротивление проведению госзакупок зерна, однако реже, чем в конце 1920-х гг. Осенью 1930 г. были случаи, когда колхозники ставили условия, на которых хотели бы обменять зерно, например получение промышленных товаров или, гораздо чаще, обеспечение прожиточного минимума{1125}. Крестьяне, как единоличники, так и колхозники, пытались спрятать запасы; иногда на это шли даже целые колхозы{1126}. В 1931 г. в Ольховском районе Нижневолжского края женщины иногда не давали подвезти телеги к зернохранилищам{1127}. В одной из деревень Татарии жители выразили свое отношение к мероприятиям по поставке урожая государству, устроив импровизированную казнь курицы, которую затем оставили висеть, прикрепив к ней записку. Записка гласила: «Она не выполнила норму по яйцам. Она не может производить столько, сколько требует государство»{1128}. По словам российского историка И.Е. Зеленина, в 1932 и 1933 гг. среди крестьян наблюдалось массовое недовольство, особенно в районах Северного Кавказа и Украины. Они отказывались выходить на работу а на собраниях протестовали против норм заготовок{1129}. Как отмечает крупный эксперт по периоду голода В.В. Кондрашин, в то время акты активного сопротивления наблюдались очень редко, что в значительной степени обусловливалось страхом крестьян. Основными, хотя и нечастыми, формами протеста были внезапные нападения на транспорт, перевозящий зерно, повреждение мостов и редкие бунты{1130}. Иногда крестьяне пытались препятствовать доставке зерна к элеваторам. В конце 1935 г. члены колхоза «Челябинск», бывшие партизаны Красной армии, заявили: «Как мы партизаны, как мы много боролись, так мы хлеба государству давать не должны»{1131}. В 1934 г. в Карелии против непомерных квот на собранный урожай протестовали все колхозы Тепло-Огаревского района. В колхозе «Красный Октябрь», в который входило 200 дворов, все единогласно проголосовали против выполнения норм. Собрание продолжалось всю ночь и даже следующий день. Утихомирили жителей только после того, как власти начали производить аресты участников собрания по обвинению в «спекуляции»{1132}. Когда Примерный устав сельскохозяйственной артели 1935 г. был наконец вынесен на обсуждение, крестьяне в одном из колхозов вычеркнули пункты, касающиеся выполнения обязательств перед государством, вероятно, ошибочно посчитав, что Устав представляет собой некое взаимное соглашение{1133}.[106]
105
(Он получил 2 года тюрьмы.)
106
(Чаще крестьяне воспринимали условие «вечного пользования землей» как возврат к крепостному праву.)