Страница 167 из 170
— Я тоже не хочу без тебя. Но… нам не оставили выбора. И… я не могла уйти насовсем, не простившись с тобой.
Она улыбается грустно, чуть смущенно, и все слова, все звуки, все, что окружает их, тает в одном только осознании — он видит ее, говорит с ней… Не в силах больше оставаться на ногах, он съезжает по стенке, пока не оказывается на полу. Девушка подходит, садится рядом с ним, и Тобиас чувствует плечом ее свечение, мягкое, чуть заметное тепло.
— Я знаю, что тебе плохо, очень. Я не хотела, чтобы так… все сложилось. Но уже ничего не изменишь…
— Без тебя все не так, Трис, — бормочет он, сам не понимая, что говорит. Совсем не это он хотел бы сказать сейчас, столько всего невысказанного осталось, но в голове нет ни одной мысли, все поглощает ощущение того, что она рядом.
— Я знаю, что причинила тебе боль. Но нужно, чтобы ты простил меня. И себя. Понимаешь? Это очень важно. А вот это, — она опускает глаза на ампулу, — это не выход, Тобиас. Я очень боюсь, что ты меня забудешь, будто… ничего не было. Меня не было! — ее голос срывается, и в нем явственно слышатся слезы.
— Мне кажется, даже с сывороткой я не смог бы этого сделать, — подрагивающими губами шепчет Итон. — Я так люблю тебя, Трис! Почему ты ушла? Ну почему?
— Это был единственно верный путь для меня. Та любовь, что у меня вот здесь, — она касается ладошкой своей груди, — показала мне его. А твоя покажет тебе свой путь, поверь мне. Когда ты прислушаешься к ней, отпустив от себя горе и боль, ты поймешь почему я сделала это. Это произойдет не сейчас, не завтра и, скорее всего, даже не через год, но обязательно произойдет. Нужно время только.
— Трис… — глаза большого, уверенного в себе бесстрашного, не пасующего ни перед какими трудностями, наполняются слезами, которые он сдерживает изо всех сил. — Я прошу… Не уходи…
— Я не могу, Тобиас. Поверь, если бы я могла не уйти, я ни за что не ушла бы. Я только с тобой хотела быть, и я была. До последнего вздоха, только с тобой.
Он смотрит на нее и не может наглядеться, будто это можно сделать впрок. Все что он хотел — это любить и быть любимым, разве это много? Разве это такой невыполнимый запрос, а ведь он хочет и умеет любить! Зачем, почему судьба подарила им мгновения рядом только затем, чтобы отнять? Почему каждый раз, когда он думает, что сможет изменить свою жизнь, стать счастливым, у него отнимают последнюю надежду…
— Все бы отдал, только бы обнять тебя сейчас… — вырывается у него, но только судорожный вдох становится ему ответом.
— Я тоже… — сквозь слезы она улыбается ему, и ее рука непроизвольно поднимается, чтобы привычным жестом огладить его щеку. Дотрагивается… и остается в таком положении, потому что оба чувствуют прикосновение. Длинные прохладные пальчики ощущают грубоватую, гладко выбритую щеку мужчины… Это чудо, это все нереально, но это есть…
Двое всего несколько секунд ошарашено смотрят друг на друга, а потом резко поднявшись на ноги, потеряв дыхание и остатки рассудка, бросаются в объятия, самые нужные и дорогие. Тобиас прижимает к себе ту, что потерял, потерял навсегда, но сейчас все, что он знает – она в его объятиях, и в данную минуту он чувствует себя настолько живым, что больше ничего и не надо. Слез сдержать уже совсем не выходит, щека ее, вся мокрая и соленая, прислоняется, вжимается в любимую грудь, поглощая большими глотками ощущения его близости, стук его сердца, тепло любимого тела.
— Я люблю, люблю тебя, Тобиас! И пока ты меня помнишь, я буду жива, понимаешь?
— Понимаю… Трис, прости меня, я… мне было не под силу справиться с этой болью…
— Ты справишься, ты обязательно справишься. Ты очень сильный, храбрый, бесстрашный воин, — она отстраняется и берет в ладошки его лицо. — Боль пройдет, любимый. А я останусь. Ведь самое страшное, что с нами может случиться, это забвение. Я умру по-настоящему, если ты меня забудешь, будто меня никогда и не было. Нас не было. Нашей любви.
Тобиас отчаянно вглядывается в ее лицо и уже не думает о реальности происходящего. Только что он хотел совершить самое ужасное, что можно придумать. Забыть ее, это значит перечеркнуть все, что она дала ему, все что она изменила в нем, того человека, каким он стал и то чувство, которое он испытывает к ней. Чуть склонив голову, он прикасается губами сначала к ее щеке и чувствует, что она мягкая, теплая. Дыхание рвется на жадные вдохи, и сдерживать слезы уже не получается. Он закрывает глаза и целует самые необходимые на свете губы, открывающиеся ему навстречу, ощущая солоноватый привкус собственных, уже неконтролируемых эмоций.
— Люблю тебя, — шепчет он срывающимся голосом, не размыкая поцелуя. — Я никогда тебя не забуду…
— Я знаю, — отвечает ему Трис. — Верю тебе, любимый…
Тепло разливается в груди и не дает погрузиться обратно в тоску. Трис начинает исчезать, и он распахивает глаза, чтобы последние секунды побыть с ней, насладиться ею.
— Мне пора, — шепчет она. Тобиас знает, что солнце почти закатилось за горизонт, маленький краешек торчит только, но он не сводит взгляда с исчезающей иллюзии, такой реальной и близкой. — Ты просто живи. Проживи эту жизнь за нас обоих. Пожалуйста.
— Обещаю. Я люблю тебя, Трис.
— Я тоже тебя люблю! — Последние слова растворяются в воздухе, оставив после себя только привкус соли на губах. Тобиас еще долго сидит, глядя в окно, где сумерки сгущаются с каждой минутой, и чувствует, что в его груди больше нет той удавки, которая не давала ему мыслить хоть сколько-нибудь здраво. Как он мог быть настолько слабым, чтобы помышлять о стирании памяти, когда воспоминания — это то, ради чего мы все и живем в этом мире? Он сидит, прислонившись прямо к стене своего дома в Отречении и пытается вплавить в себя ощущения нежного маленького тела, мягких податливых и соленых губ.
Я никогда не забуду тебя, Трис. Клянусь.
Взгляд падает на пресловутую ампулу, валяющуюся прямо на полу возле его руки. Тобиас поднимается, хватая склянку, и с размаху запускает ее в стену.
— Ого! — слышится голос со стороны входа, а у парня перехватывает дыхание. Но это оказывается вполне себе реальная Кристина, удивленно рассматривающая пятно на штукатурке и осколки от склянки, крошевом покрывающие пол. — Я-то не хотела верить Меттью, когда он сказал, что ты украл сыворотку, а оно вон как, оказывается.
— Да. Я украл, — низким охрипшим голосом проговаривает Тобиас. — Но передумал. Я не хочу ее забывать.
— Вот теперь я узнаю своего грозного инструктора Четыре. Хорошо, что ты одумался, она не заслужила забвения…
— Что? Что ты сказала?
— Забвение… Мы говорили с ней, после… смерти Уилла. Она сказала, что пока любовь горит в сердце, Уилл будет жив в моей памяти. Они заслуживают этого, Тобиас. Правда, ведь?
— Она правда так сказала?
— Ну да, а что тут такого? По-моему, очень даже мудро. Всем нам нужно пройти через это — боль потери, и пытаться смириться с жизнью без любимых. На это нужно мужества едва ли меньше, чем на то, чтобы отдать свою жизнь за кого-то…
Тобиас смотрит на девушку невидящим взглядом и пытается осмыслить все то, что произошло с ним. Когда умерли родители Трис, он видел, что она переживала, но они не говорили об этом в таком ключе. Он знал, что она испытывала боль, и старался помочь ей, как мог… но видеть ее страдания было почти так же невыносимо, как и чувствовать их, поэтому он старался сделать все, чтобы она не погружалась в свою боль до конца. Он старался быть ей семьей, хотел ею стать. Парень не понимал тогда, что невозможно заменить любимых, можно только попытаться помочь пережить эту боль, отпустить, простить их за то, что мир без любимых теряет свои краски.
Кристина подходит ближе и треплет Тобиаса по плечу. Ее прикосновения — совсем, даже близко не похожи на те, что дарила ему Трис, но он должен преодолеть в себе тоску, потому что он обещал ей прожить эту жизнь достойно. И он сделает все, что может, чтобы выполнить свое обещание, сколько бы мужества и сил ни потребовалось для этого.