Страница 202 из 210
Задавая наводящие вопросы, постепенно выдавливаем из него, так сказать, чистосердечное, записав все на камеру. Бесится, дергается, злится, но рассказывает все, как миленький, как ни странно, обливаясь потом и кое-где кровью. Смотреть на него противно. А строил-то все время из себя!
— И что с ним делать теперь? — брезгливо спрашиваю у Тревис, запивая мерзкое ощущение крепким напитком.
— Слушай сюда, голубок, — информирует она ожидающего свою участь ублюдка. — Если ты хоть раз появишься возле меня, или возле нее, или задумаешь хоть как-то отомстить, то это животрепещущее видео увидят все бесстрашные. Сколько ты проживешь после этого? Усек?
— И что, мы просто так его отпустим? — сокрушаюсь я, гадая, чем бы этой пакости растатуированной от шеи до пяток еще насолить. — Ми, а у тебя маркеры цветные есть, всегда хотела попробовать себя в нательной живописи?
— Только розовые и голубые.
— А, пойдет! — и замахав нетерпеливо руками, я забираюсь на кровать.
Черт подери, мы, кажется, еб*нутые! Но через двадцать минут из комнаты Ми мы выталкиваем в коридор под всеобщий ржач, что слышно, наверное, на милю вокруг, нечто жуткое, голое, раскрашенное в яркие цвета. Кляп, кстати, мы не потрудились вытащить, чтоб он не мешал всласть предаваться нам художествам своими воплями, и теперь урод еще осатаневши хрипит сквозь свою затычку. Месснер срывается бешеным быком, люди от него отскакивают, провожая недоуменными взглядами, а мы складываемся с подружкой пополам от хохота. Нервы, злость, захлестнувшее отчаяние, надрыв в душе, но больше всего неимоверно терзающая тоска, вот-вот катализирует наш приступ веселья в бурную истерику, словно оголились все нервные окончания. Я зажимаю рот ладонью, но неукротимый смех так и бурлит, выплескиваясь наружу.
— Эй, Эванс, — не успели мы зайти обратно в комнату, как раздается по коридору зычный ор, — тебя там в Яме ищут.
— Кто?
— Почем я знаю, кажется, Дилан. Топай и сама узнаешь.
Тьфу ты, ну что опять! Дилан? Дружок Гилмора? Черт, неужели наш обормотина куда-то снова вляпался… Оставив Ми вышвыривать в окно шмотки Колина, припускаюсь в Яму, гадая, чего могло такое случиться с Джаем, и приметив мечущегося по тренировочной площадке Дилана, налетаю на него коршуном.
— Что? Что-то с Гилмором? Подрался? Живой хоть… — а выражение его лица вынуждает меня осечься на полуслове.
— Да что ему будет, — взволнованно отмахивается парень. — Я только что узнал. Сегодня с восточного полигона пришло сообщение, что наши накрыли одну из баз стервятников. Там были пленные, слышишь, один из них назвал фамилию Идрис! — бумс… сердце тяжко ударяет о грудину, и я задерживаю дыхание, боясь пропустить хоть слово.
— Что ты сказал? Повтори! — просипела я, жутко опасаясь, что ослышалась. — Повтори, Дилан!
— Люси, кажется, Риз твой нашелся.
Музыка: Aerosmith — I Donʼt Want to Miss a Thing
Яма пошла вокруг расплывающимся хороводом, проморгавшись, я отпихиваюсь от диспетчера и несусь в гаражи, к своему внедорожнику. Руки так дрожат, что не сразу удается завести двигатель. Ключ кое-как попадает в скважину, печально стонет в пальцах, еще секунда и, кажется, сломается. Чертыхаюсь и бью по рулю. Стресс и усталость дают о себе знать. Ору сама на себя — успокойся! Получается. Мотор взрыкивает, давлю на педаль, выворачиваю, с грехом пополам к воротам и выжимаю газ. Мысли бестолково мечутся в голове. Господи, неужели это правда, пожалуйста… Сердце лупит в солнечное сплетение, будто приговаривая «да быстрее же ты, быстрее…» Я сама не верю. Мне кажется! Одна мысль неприятно гложет краешек сознания — я сплю, окончательно рехнулась, может, даже умерла… А, к черту! Он живой! Нашелся, когда я уже было верить перестала. Жив и цел!
Еду и еду, наплевав на опасность столкнуться со стервятниками, но оружие под рукой. Нельзя о них забывать. Мотор внедорожника уютно урчит и шины с шорохом пожирают бездорожье милю за милей, а у самой ладони взмокли от напряжения. Риз был в плену, может ранен, или еще что… Но он жив! Это самое главное. В ворота полигона я вкатываю на жутком взводе нервов, когда солнце уходит, а небо наливается синевой. И не заметила, сколько была в дороге, кажется, бесконечно. Почему время в такие моменты становится резиновым? Сердце громко и больно выстукивает в груди, руки трясутся. Господи, сейчас я его увижу. Сейчас… Уф! Скорее бы!
Впереди, у казарм какие-то бесстрашные, силуэты в сгущающихся сумерках уже слабо различимые. Машина замирает, а я выбираюсь из салона и бегу вперед, чувствуя какой-то прямо сумасшедший прилив энергии, потому что одна фигура в черном внезапно срывается мне навстречу. Ноги вдруг заплетаются от нервного перенапряжения, но остановится просто не могу. Это он! Риз! К нему толкает меня каждый удар сердца. Я спотыкаюсь, падаю, поднимаюсь и бегу снова. Голова кружится. Кричу во весь голос, зову… Дыхание шумно рвется из груди, что я сама себя не слышу. Он стремительно приближается, еще ближе, а потом мы встречаемся с ним глазами… Обычно ореховые, с расширившимися в полусумраке зрачками, они кажутся почти черными, и смотрят внимательно и ласково. Нет, это не сон, все по-настоящему. Камень с души свалился… блин, да у меня сердце чуть не лопнуло!
— Риииз!!! — и через секунду я падаю в его руки, чуть не снеся мужчину с ног и висну на крепкой шее, со всей силы обхватив ее руками. Слезы сами текут по лицу. — Риз, живой… Живо-о-ой! Хороший мой, любимый… нашелся, — горланю, как свихнувшаяся, и всхлипываю, и плачу, захлебываясь словами, а он смеется, шепчет что-то бессвязно, полуприкрыв золотистую радужку ресницами. Сильные руки тесно прижимают меня к себе и я зарываюсь носом в него, вдыхая такой любимый, какой-то особый, его личный запах. Любимый до боли в груди. Вдыхаю так жадно, словно запах и правда может рассказать, где же он был столько времени. Его сердце колотится, как сумасшедшее… — Ты в порядке? Не ранен? Скажи мне, — мотает головой, улыбается. — Почему ты молчишь, Риз?
— Люси, ты просто меня оглушила. Я люблю тебя, слышишь… — срывающийся голос и пальцы стирают слезы с щек, приподнимая вверх мое лицо. Спазм перехватил горло и губы дрожат так, что ни слова не вымолвить. Киваю болванчиком, знаю. Я же чувствую, теперь точно чувствую, словно в меня вернули недостающую часть жизни. Видеть его после пережитого ада — все равно, что возродиться вновь.
— Я не верила, что тебя больше нет. Не могла поверить… и искала… так долго, — обхватываю его чертовски утомленное лицо ладонями, притягивая к себе, забираясь пальцами в отросшие пряди непослушных волос и целую подставленные губы бесконечно долго, кажется, целую вечность, никак не в силах остановиться. Они обветренны, немного жесткие, но такие невозможно нежные, любимые и вкусные. Те самые. — Счастье ты мое, как же я скучала!
— Я знаю, девочка моя, я тоже скучал. Люси… я наговорил тогда, под влиянием Оракула… я не хотел этого.
— Риз, — отрываюсь на мгновение, чтобы заглянуть в чуть повлажневшие сияющие глаза с отблеском солнца в радужке. — Это все теперь не имеет значения. Важно только то, что ты вернулся.
И снова тянусь, беспорядочно касаясь губами заросшей темной щетиной щеки, перецеловывая заострившиеся от усталости скулы, глаза, нос, просто осоловевшая от счастья, снова и снова, до умопомрачения, сама себе до конца не веря, что это не сон. Что я прикасаюсь к нему, чувствую его тепло, слышу шумное дыхание… вижу любовь в его глазах. Это чудо… настоящее чудо — он жив и здоров.
— Ты вернулся, ты шел ко мне… Мне снилось, что я слышу твой голос, что ты зовешь меня… и я искала… Почему я больше не слышу тебя мысленно? — спрашиваю я, осторожно обводя контур его лица и меня затапливает всепоглощающее блаженство. Он улыбается, жмурится от удовольствия, как кот, которого гладят. Ловит губами мои пальцы, и смотрит пристально, будто и сам не верит, что это реальность.
— Способности стали пропадать после уничтожения Оракула, поэтому мне не удавалось связаться с тобой. Я успел сгенерировать защитное поле перед взрывом, но на него ушли все мои силы, и потом долго пришлось восстанавливаться. И они совсем пропали. Так что теперь будем общаться, как обычные люди, без сканирования, — голос звучит глухо, а уголок губ ползет в усмешке.