Полосы жизни

- О! В городе всё хорошо. Магазины! Асфальт! Люди одетые по моде! Зашла в маркетинг, а там чего только нет! Все полки забиты тушенками, сгущёнками, консервами. Сало и копченое и соленое. Сметана вёдрами продаётся. Огурцы и помидоры кучами навалены и ты выбираешь те, что тебе нравятся.

Глаза Анны Кузьминичны расширились.

- А зачем ты тогда сыну в город отвезла тушёнку, сало, сметану, помидоры и огурцы?

- Так там же жрать нечего. - Ответила Галина и, рассчитавшись с таксистом, быстро юркнула к себе во двор.

Долго ещё сидела Анна Кузьминична на лавке, пытаясь понять, как это в городе выживают люди, если магазины полны, а жрать нечего.

Гадюка Машка

Хорошо летом в деревне. А выйдешь из деревни в степь и вдохнёшь запах разнотравья, да ещё если рядом река и лес, то захочется сразу раствориться в этой красоте и пребывать так вечно. Вот так и я любил после схода росы, отложив косу, поваляться в траве. Ляжешь на спину, руки под голову и смотришь на облака, вдыхая аромат свежескошенного сена. Чувствуешь себя словно в раю. Лишь только стрекотание кузнечиков, да назойливые слепни говорят о том, что ты на земле. Но не только насекомые могут нарушить недолгое наслаждение природой.

Как-то во время покоса пришлось поработать больше привычного. Обычно кошу до схода росы, а после как в пословице: "роса долой и мы домой". А тут вошёл в азарт и остановился только тогда, когда солнце приближалось к зениту. Решил отдохнуть и прилёг в теньке под деревцем дикой груши. Уже и дремота стала одолевать, как слышу приближающийся шорох. Шух-шух-шух. Шорох становился всё ближе и всё громче. Приподнялся и увидел, что прямо на меня ползёт большая чёрная гадюка. Но стоило мне приподняться как змея сама, перепугавшись, развернулась, да так, что казалось, словно она это сделала, оторвавшись от земли, и стала уползать в обратном направлении. Удалившись на несколько метров, она повернула ко мне голову и зашипела: "Спишь? Спи, а за мной не ходи. Укушу". Потом поползла дальше и вновь развернулась и опять зашипела: "Не преследуй, укушу".

- Да ползи уже, ползи. - Крикнул я ей, махая рукой.

Змея скрылась в траве. Я сразу понял, что лёг на её тропе, по которой она ползает от леса к реке и обратно. Значит, она сейчас поползёт снова, только чуть дальше от своей тропы. Так и есть. Вновь слышу шорох: шух-шух-шух. Только теперь на два метра правее от того места где я лежал. Теперь я смог понаблюдать, как грациозно перемещалась чёрная медянка. Она приостановилась напротив меня, посмотрела в мою сторону и поползла дальше, не испытывая беспокойства. Я провожал её взглядом до тех пор, пока она не скрылась из вида. Тут я понял, что в том направлении, куда ползла гадюка, находилась небольшая посадка яблонь, а значит, там должна быть её нора. "Ну что ж, будем знать, что ты там живёшь. - Подумал я и решил дать ей имя. - И если ты толстенькая, то значит ты самка и имя тебе Машка". Вот так состоялось моё знакомство с гадюкой Машкой.

Неделю спустя я проходил мимо упомянутой посадки яблонь. Уже за пятьдесят метров я заметил Машку, лежащую на наезженной тракторами дороге. Человек несведущий мог бы подумать, что поперёк дороги лежит просто блестящая палка и шёл бы себе беспечно, пока не приблизился на опасное для себя расстояние. Я же знал, что змеи любят после дождя выползать на дорогу и греться. Их шкура тогда блестит и переливается на солнце, словно усыпанная изумрудами. Завораживающее зрелище. И я не мог его упустить. Расстояние до Машки я преодолевал бесшумными кошачьими шагами. Приблизившись на расстояние трёх метров, я остановился и стал любоваться игрой света на её шкуре. Машка тоже меня заметила, но притворилась мёртвой. "Эх ты, хитрунья, - прошептал я. - Кого ты одурить-то вздумала? Слишком ты яскравая для мёртвой". Взяв за ориентир веточку, лежащую возле хвоста Машки, я отвернулся. Потом повернул голову снова в её сторону. Машка лежала в той же позе, да только чуть дальше от веточки. Я опять отвернулся и вернул свой взгляд к змее. Она, не меняя позы, ещё дальше удалилась от веточки. Так мы поиграли ещё несколько раз, пока Машка на половину не сползла с дороги. Потом она быстро поползла и скрылась в траве. Теперь я стал смотреть в сторону деревьев. Яблони Крымки уже созревали.

- Машка, как мы яблоки делить будем? - Крикнул я в ту сторону, куда она уползла.

Тишина. Только ветерок заставил яблони прошелестеть: "Как-то будете".

Ещё через неделю я направился с мешком за яблоками. Подойдя к посадке, я стал вычислять, где может находиться нора. Моё внимание привлекли три пенька. Но возле какого именно живёт Машка? Я стал медленно приближаться к пеньку, который был ближе к яблоне, но как не старался идти тихо, всё равно спутанная трава выдавала резким рваным звуком мои шаги. Раздался шорох возле пенька, и я увидел, как его обвила проснувшаяся Машка. "Что это я? - Подумала, глядя на меня змея.- Это просто гладкокожий". Она сползла с пенька и стала заползать в нору под ним. Когда скрылся её хвост, я подошёл к дереву и стал снимать яблоки, приговаривая: "Лучшего места ты, конечно, не могла найти".

После этого я несколько дней приходил за яблоками. Предварительно стукал палкой по земле и лишь когда хвост змеи скрывался в норе, приступал к сбору фруктов. Потом часто мы встречались на той самой тропе, где впервые столкнулись. Теперь мы старались уступить друг другу дорогу.

- К реке, Машка? - Спрашивал я её.

- За лягуш-ш-ш-ками. - Шипела она мне в ответ.

- К лесу, Машка? - Спрашивал я её.

- За мыш-ш-ш-ами. - Шипеньем отвечала она мне.

Через месяц мне нужно было возвращаться в город, и я решил проститься с Машкой. Я не просто ужился с этой змеёй, а даже подружился. Порой, когда я несколько дней не видел ее, меня охватывало беспокойство за неё. Как-никак, а у змей в природе много врагов. А сколько их погибает под колёсами машин и тракторов. А разве редкость увидеть как люди, увидав даже ужа, стараются убить пресмыкающегося? Страх примата перед змеями прочно засел и у людей.

Машки в посадке не было. Я присел возле яблони и стал ждать. Через полчаса послышался шорох. Она возвращалась с реки. Увидев меня, он свернулась кольцом. Так мы и сидели минут двадцать. Потом я встал и, кинув ей: "Прощай!", пошёл к дому.

- Прощ-щ-щай! - Прошипела на прощание мне гадюка Машка.

Видать не судьба

Как-то раз мне пришлось сидеть в зале ожидания. Тот, кому хоть раз приходилось коротать время подобным образом, знают, какая это скука. Скука одолевала и меня, поэтому я решил пройтись по залу. И вдруг я встретил человека, с которым вместе служил в армии. Мы не виделись с ним десять лет. Я подошёл к нему и поприветствовал: "Старшина N! Вас приветствует рядовой Гасимов". Георгий, так звали этого мужчину, был удивлён не меньше меня и рад нашей встречи.

Мы посидели, разговорились, вспомнили былые деньки, и тут я спросил его о семье. Георгий сказал, что нет у него никакой семьи, что, видать, не судьба. Я понял, что за его словами кроется какая-то тайна, и попросил товарища рассказать мне о его неудачах. И вот что он мне поведал.

"Родился я в маленьком провинциальном городке, в нём провёл всё детство и юность. Жили мы вдвоём с мамой в маленькой однокомнатной квартире, которая была частью барачного домика. Отца я не знал, да его как такового и не было. Поэтому соседи с раннего детства дразнили меня мерзким словом "нагулянный". Жили мы бедно. Мама по состоянию здоровья была переведена на лёгкий труд, если, конечно, так можно назвать труд дворника на заводе. Так что весь наш доход составлял восемьдесят рублей в месяц. На еду, правда, хватало. И на кое-какую одежду тоже. Но не более. Помню, как мама целый год откладывала деньги, чтобы мы смогли купить чёрно-белый телевизор, в то время, когда у всех уже были цветные. В общем, я с самого детства был причислен к отбросам общества. И я осознавал это. Я чувствовал какую-то неприязнь: в детском саду - от воспитателей, в школе - от учителей. Всегда как-то обхаживали детей почище и побогаче меня, а на меня обращали внимание только тогда, когда я совершал какую-нибудь шалость. Потом следовали жалобы моей маме, что я несносный мальчишка, что меня нельзя пускать к другим детям. Но все эти замечания не были для меня столь обидными, как отношения других детей. Ведь и они тоже брезговали мной. Сейчас я понимаю, что они делали так, как их учили родители, но тогда я не мог осознать этого в полной мере.