Ненавистная фрау

Он почувствовал, как его бедра коснулся какой-то холодный предмет, издавший жужжащий звук. И в тот же момент совершенно неожиданно по его телу прошел мощный удар тока такой силы, что Дёринг подпрыгнул и громко завыл от боли.

— Сейчас тебе наверняка стало немного теплее, а?

Он не мог ответить, так бешено колотилось его сердце. Дёринг стучал зубами, а руки и ноги дергались, и он ничего не мог с этим сделать.

— Двести двадцать вольт. Эффект — как если влезть в розетку. — Кто-то тихо засмеялся. — Вот забавная работа, гм!

Вновь удар тока, и опять тело Дёринга затряслось в конвульсиях. Пот лился ручьем. Повязка на глазах стала мокрой от слез, и он почувствовал, что у него не только текла слюна из уголка рта, но что он еще основательно обмочился. Внезапно у него пропал страх, а осталась лишь неприкрытая паника.

— Ч-ч… что… вы… х-х… хотите от м-м… меня? — Дёринг уже едва владел своим голосом, звучавшим в его ушах как неразборчивое бормотание.

— Нам от тебя нужен только один-единственный ответ, — произнес чей-то голос. — Если ты будешь нам лгать, мы будем постепенно отрезать части твоего тела. Первым делом — твои яйца. Ты понял?

Дёринг затряс головой как помешанный.

— Что вам нужно от меня? — прошептал он. — Вы хотите денег?

— Нет, мы хотим знать, где твоя жена.

Волна облегчения прошла по его телу. Речь шла об Анне Лене, а он уже подумал, что это нечто более серьезное. Страх отпустил. Он имел дело не с профессионалами.

— Я не знаю, где она, — ответил он. — Я действительно не…

Прежде чем Фридхельм произнес последний слог, он невероятно пожалел об этом, но было слишком поздно.

В половине пятого утра Анну Лену Дёринг высадили на бензино-бензольной заправке на круговой развязке в Кёнигштайне. Она досчитала до пятидесяти, как ей было сказано, затем сняла повязку с глаз и прошла пару метров до полицейского поста. Оттуда она позвонила своему брату, который, в свою очередь, через час поставил в известность Боденштайна о том, что его сестра нашлась. Оливер позвонил Пие Кирххоф. Та, конечно, уже была на ногах и находилась в офисе.

— Мне только что позвонил Флориан Клэзинг, — сообщил он. — Его сестра нашлась.

— Меня уже проинформировал коллега из Кёнигштайна, — ответила Пия. — Я просто не хотела будить вас среди ночи.

— Спасибо. Очень чутко с вашей стороны. — Боденштайн подумал, что он, наверное, постепенно стареет, так как постоянно чувствовал усталость. — Я сказал Клэзингу, что в десять часов мы ждем их в комиссариате. Есть какие-нибудь новости о Тедди и Дёринге?

— Тедди сегодня в пять часов утра пришел домой и сейчас сидит у нас в камере. Дёринг до сих пор не выходил из дома.

— Очень хорошо, — сказал Боденштайн. — Я сейчас приеду в комиссариат, и мы поговорим с Тедди и фрау Дёринг.

Он отложил телефон. К нему вернулись воспоминания о вчерашнем вечере. Инка. В его доме, в его объятиях. Со смешанным чувством разочарования и облегчения Оливер подумал о том, как холодно и отстраненно она отвергла его притязания. Горькая правда заключалась в том, что их откровенный разговор опоздал на двадцать пять лет.

Роберт Кампманн стоял перед зеркалом в прихожей. Вот уже в течение нескольких недель, в том числе и в это утро, ему совсем не нравилось то, что он там видел. Все изменилось с тех пор, как не стало Изабель. У него было ощущение, будто из его тела ушла вся энергия, вся воля к жизни и осталась лишь пустая оболочка. Надежда на лучшие времена растворилась в воздухе. Однажды все выяснится, и тогда он будет совсем уничтожен.

— Роберт? — Неожиданно позади него появилась жена.

— Что? — Кампманн нагнулся, чтобы влезть в растоптанные башмаки, которые предназначались для конюшни.

— Ты можешь отвезти детей в школу?

— Нет. — Он медленно выпрямился, и при этом его лицо обрело страдальческое выражение. Поврежденные межпозвонковые диски причиняли ему мучительную боль.

— Может быть, ты когда-нибудь скажешь мне больше трех слов за день или так будет всегда? — В голосе Сюзанны слышались ехидные нотки. Он не хотел смотреть на нее, не хотел увидеть холодный триумф в ее глазах. — Ее больше нет, — язвительно сказала она. — Тебе уже давно пора это понять.

— Я это понял, — ответил он. — Прежде всего я понял, как ты этому рада.

— Ты прав. Я рада, что это случилось. — Сюзанна скрестила руки на груди. — Теперь эта маленькая потаскушка не будет больше насмехаться надо мной, и мне не нужно больше бояться, что я неожиданно застану тебя с ней в каком-нибудь боксе для лошадей.

Каждое ее слово причиняло Кампманну боль, словно удар ножа, но он сжал зубы и принял равнодушный вид.

Никто не должен знать, как ему не хватает Изабель. Он надел куртку и вышел из дома без дальнейших препирательств.

Сначала он выпустил собак из их пристанища, и они с лаем стали резвиться, наслаждаясь свободой. Твердым шагом Кампманн пересек двор и вздохнул, посмотрев в постепенно светлеющее небо и отметив, что сегодня будет сухой солнечный день. Это означало, что он сможет выпустить большинство лошадей на просторный выгон и ему не нужно будет выезжать всех этих дурацких животных своих уродов-клиентов. Мысль о работе еще больше омрачала его дурное расположение духа. Ему основательно надоело быть жертвой настроения его требовательных клиентов и невротички-начальницы, ему надоело выезжать десять лошадей в день, ему надоело быть приветливым, вежливым и спокойным. Но еще хуже, чем все это, было тоскливое чувство зависимости. Роберт не мог сделать ни единого шага, ни единого движения без того, чтобы жена не проследила за ним своим аргусовым оком. Его тоска по свободе болью отзывалась в нем, как гнойная рана. Кампманн был очень близок к тому, чтобы все это бросить. Он собрал деньги на конноспортивный комплекс с небольшим отелем на юго-западе Ирландии, прямо на берегу моря. Он уже составил заявление на имя Ягоды о расторжении трудового договора, но потом Изабель, совершенно огорошив его, сообщила, что из их совместных планов на будущее, к сожалению, ничего не выйдет.

Роберт прошел вниз по мощеной дороге, достал связку ключей и открыл дверь конюшни. Затхлый запах аммиака ударил ему в лицо. Лошади начали ржать. Пятьдесят шесть лошадей ждали, когда их накормят сеном и овсом. Пятьдесят шесть боксов надо вычистить. Ему придется сделать это самому, так как Кароль сегодня опять не явился. В последние дни парень стал более строптивым и заносчивым, чем обычно. Кампманна абсолютно не задевало то, что Кароль преследовал Сюзанну, забыв обо всем на свете. Сюзанна давала парню надежду, так как предполагала, что это разозлит ее мужа, но она ошибалась. Ему все было безразлично.

На востоке появилась узкая светлеющая полоска. Через полчаса взойдет солнце, поэтому сейчас надо быстро покормить лошадей и выпустить их на выгон, прежде чем первый придурочный клиент сунет свой нос в конюшню.

Когда Роберт закрыл за собой дверь последнего бокса, то заметил, что его собаки исчезли из конюшни. Кампманн подошел к двери и громко свистнул. Обычно все три пса всегда выполняли его команды, но на сей раз они не появились. Вдали он слышал их лай и, чертыхаясь, отправился на поиски. Сюзанна опять будет орать во все горло, если собаки надумают разгребать кучу навоза.

Кампманн увидел своих псов во дворе у закрытых ворот, где они, возбужденно лая, бегали взад и вперед.

— Ко мне! — крикнул он приглушенным голосом. — Быстро, вы, глупые псы!

Реакции не последовало. Они как безумные прыгали на ворота, выли и издавали какие-то странные звуки. Кампманна охватило неприятное чувство, вытеснившее его озлобленность, когда он шел через пустую парковочную площадку. В сумеречном свете раннего утра ему показалось, что он увидел у ворот очертания человека с распростертыми руками. К сожалению, Роберт не мог больше видеть вдаль так же четко, как раньше, а для очков он был слишком тщеславен. Собаки подбежали к нему с высунутыми языками, они были очень возбуждены. Кампманн приблизился к воротам и с ужасом увидел, что это действительно очертания человека. Но он оказался совершенно обнаженным. Он не стоял у ворот, а кто-то привязал его к ним, разведя ему руки. Это выглядело так, словно он был распят. Его голова безжизненно свесилась. Кампманн робко подошел ближе. Псы подбежали к человеку, и Кампманн с отвращением увидел, как они стали обнюхивать и лизать его ноги. К своему ужасу, он понял, что это Фридхельм Дёринг, на шее которого болталась картонная табличка. Его голые ноги были испещрены непонятными темными полосками. О боже! Это ведь свернувшаяся кровь! С нарастающим изумлением Кампманн прочитал текст, написанный большими буквами на картонной табличке: «ЛЕВИТ 24:19–20». У ног несчастного стояла стеклянная банка, а в ней…