Страница 81 из 86
В детском саду на даче карантин. Родителям не разрешают брать детей за территорию. Да и на самой территории приказано находиться всего полчаса.
— Ну я пошла! — говорит мама. Мама у Алеши молодая. Все называют ее Любой. — Ты, Алеша, не скучай! — продолжает мама. — В следующий выходной опять приеду.
Алеша и не скучает. Ему хорошо на даче. Мама Люба это сразу поняла, поэтому расставание негрустное.
— До свидания! — кричит Алеша, прижимая к груди пакетик с гостинцами. — Приезжай скорее!
— До свидания! — машет рукой Алешина мама. — Я поехала!
Но ехать в душный город, когда впереди целое воскресенье, не хочется. «Побуду в лесу, успокоюсь», — думает Люба, сворачивая с проселочной дороги в лес. Ягод земляники не видно, черничник без черники, зато попадаются канавы, через которые приходится перепрыгивать. Наконец Люба оказывается в мягком моховом болоте с клюквенными кочками, с дурманным багульником, с высоким голубичником.
«Голубые крупные ягоды! Целые гроздья! Не случайно, — думает Люба, — называют нашу голубицу «северным виноградом»! Хорошо-то как! Тепло, солнечно! Золотая пора — июль на исходе».
Ягодка за ягодкой стеклянная литровая банка незаметно наполняется дарами природы. Вперемешку с голубыми черные черничины, красные душистые ягоды земляники — целое лесное ассорти. Люба садится на кочку, задумчиво ест из банки ягоды. Кому оставлять? Алеша — на даче. Ему привезла гостинцев. Василию? Неожиданно всплывает в памяти разговор в цехе. Женщины спорили о том, что такое счастье.
— Счастье, — говорила молодая работница, — это когда тебя любят.
— Этого мало. Счастье, если тебя понимают, — отозвалась Люба.
— Чего тут, Любочка, понимать? — вспылила тетя Маша. — Главное — семья, муж, ребенок. По-людски, не одинока, не брошена. Мальчишка же растет. Отец нужен. Чем твой Васька плох? Все свой характер показываешь?!
— Пьет! Подумаешь, пьет! Да кто из мужиков сейчас не пьет? Дай каждому, не откажется, если хвороба какая не завелась, — вставила словечко уборщица по цеху Пелагея Ивановна.
— У меня не пьет! — заявила Анастасия. Она стояла у окна, опершись руками в бока, выставив вперед грудь непошивочного размера.
— В Первомай, в Октябрьскую, на дне рождения — другое дело!
— И у меня по праздникам балуется, — вымолвила тихо молодая работница.
— По праздникам, — усмехнулась Люба. — Если бы только по праздникам. А если они, эти праздники, почти каждый день?
— А ты на зарплату лапу наложи! — посоветовала могучая Анастасия.
— Зачем накладывать? Зарплату он приносит полностью. Все бумажки покажет, на стол выложит.
— А на что пьет?
— Говорит, не спрашивай, не твое дело. Левые были. Да разве все только к зарплате сводится? Я хочу видеть дома трезвого мужа. Хочу делить с ним свои мысли, свои чувства. А с пьяным что? Придет весь растрепанный, какой-то растерзанный. Разит как из бачка с пищеотходами. Противно. А он с ласками. Не хочу!
Люба вновь принялась собирать ягоды. «Вот оно, счастье. Бродить одной в воскресенье среди болотных кочек?» Делается грустно. Не пора ли домой? Люба прислушивается. Совсем сбилась? Где-то гудит машина. «Дорога всегда куда-нибудь выведет», — думает Люба, шагая в сторону звука.
Вскоре показался раскатанный машинами лесной проспект. Но машины не встречаются, ягодники тоже. День на исходе. Дорога кончается песчаным карьером. Люба садится у обочины, делает на песке чертеж. «Вот дачи. Там было солнце. К вечеру оно здесь. Значит, чтобы выйти к дачам, надо шагать на солнце».
Люба продирается сквозь кусты, шагает густым осинником, потом грязным, с высокой осокой, болотом. За болотом — сосновый лес. Много черники.
«Почему так получается, — размышляет Люба, — когда пора из леса выходить, всегда ягоды попадаются?»
Навстречу Любе выскакивает настоящий серый зайчонок. Зайчишка смотрит на Любу и неторопливо прыгает к кустам, всем своим видом показывая, что не боится.
— Все меня не боятся, — вздыхает Люба. — Алешка не боится, Василий. И вот зайчишка тоже.»
Солнце почти село. Его яркие пунцово-красные лучи пробиваются между стволиков маленьких елочек и высоких елей.
— Надо спешить! Пока не закатилось солнце! — Люба прибавляет шагу, потом бежит, размахивая банкой.
Лес неожиданно кончился. Сквозь редкий кустарник виднеется что-то большое и золотистое. Впереди расстилалось широкое хлебное поле. А со всех сторон, словно высокий забор, темнел зубчатый лес. С противоположного края, наполовину спрятавшись за горизонт, спокойно румянилось солнце. Солнце высвечивало колосья и стебли, разливалось горячим жаром по хлебу, отчего поле, обрамленное зеленой изгородью, казалось золотым. Люба никогда не видела такого, хотя, как она считала, прожила на свете много, целых двадцать четыре года!
Природа замерла: ни птичьего голосочка, ни стрекота кузнечиков. Люба идет вдоль кромки золотого поля, касаясь ладонью налившихся тугих колосьев.
— До чего же хорошо! — думает Люба. — Надо обязательно показать это Алеше.
Солнце опустилось, ушло за горизонт. Закат огромным горячим куполом повис над землей. Узкие темные тучки, словно линеечки, мелкими штрихами легли на разрумянившееся небо. Штрихи расплываются, закрывают собой последнюю полоску света. А вот и полоска погасла. Сумрачное ночное небо расползлось над землей.
Люба шагает мимо дач. В темной росистой траве стрекочет на все голоса неведомо откуда взявшийся хор невидимых стрекачей.
— Где-то там спит мой Алешка? — думает Люба. — Как хорошо, что есть на свете Алешка. А может быть, все это и есть счастье, счастье жизни?
— Люба, это ты? — из темноты вырастает фигура тети Даши, ночной няни из Алешкиной группы. — Тут твой приезжал. С Алешкой повидался. Спрашивал, была ли... Долго у ворот сидел, потом в лес ушел.
— Пьяный?
— Вроде бы нет. Пьяный-то он нахрапистый. Скучный такой, тихий. Может быть, переночуешь, Любушка? Куда в такую-то темень ехать?
— Спасибо, тетя Даша. Мне в утреннюю смену, на последнем успею. Алеша спит?
— Спит, спит. Не беспокойся, хороший мальчик. Что ему делать? Ихнее дело такое — знай посапывай! А то останься, коечка в сарайчике свободная. Опять, небось, к маме?
— К маме.
— Оно, конечно, так, нечего им потакать. Но мамы ведь тоже кривые души. За свое дитя норовят встать. Слушай саму себя лучше.
Теплая ночная тишина успокаивала, обволакивала мысли. «Проще на жизнь смотри! Плюй на все, главное — здоровье. Живу без мужа. Куда хочу, туда лечу!» — выплывали из тумана слова подружки Надьки. «А как же Василий?»
Автобус плыл по асфальту. Навстречу выходили березы, заглядывали в окна, кивали ветвями и оставались там, у обочин дорог.
— Василий... Тоже в лесу был, рядом ходил. Аукнул бы? Как поступить? Кого слушать?
«Саму себя, — звучал тихий голос тети Даши, — только себя».
Автобус остановился. Из окна Люба увидела Василия, подтянутого, серьезного.
— Надолго ли?..
Перед самым Новым годом одна из поздравительных открыток по ошибке попала в почтовый ящик соседей. Вечером соседка Мария Ивановна, вежливо постучавшись, извинилась за причиненное беспокойство, как-то странно взглянув на меня, подала красочное послание.
Прошло несколько дней Нового года. Встречая соседей, я, как всегда, приветливо улыбалась и желала здоровья. Но что-то изменилось в наших отношениях. Одни, до сих пор общительные и словоохотливые, стали сдержанны, немногословны. Другие, напротив, начинали рассказывать разные невероятные истории. Сначала я не обращала особого внимания — мало ли что бывает с людьми. Но дни проходили, а новые отношения с соседями закреплялись.
— Что-то тут не так, — решила я, — надо выяснить.
В разговоре у подъезда одна простодушная старушка объяснила:
— Боятся вас.