Страница 3 из 20
Полковник прибавил шагу, но едва отошел от кинотеатра, как услышал рядом мужской голос:
— Добрый вечер, товарищ полковник! Не узнали меня? — спросил парень в черном модном пальто.
— Добрый вечер! — машинально ответил Батов. — Ах, это вы, Вознюк? Узнал, узнал. Как поживаете?
— Лучше всех, товарищ полковник! Спасибо вам и товарищу Дорошенко за все. Век вас не забуду!
— Значит, все в порядке? Устроились в Харькове? Работаете?
Парень замялся:
— Нечего мне там делать, — печально произнес он. — Мама умерла, когда я еще был в лагере. Другой родни нет. Вот и пришлось в ваших краях остаться. Правда, устроился я неплохо, в областной ремстройконторе. А сюда в командировку послали, районный клуб ремонтировать. Сейчас в кино бегу. Скоро начало.
— Идите, голубчик, не задерживайтесь.
Странная была манера у Батова: называть «голубчиком» человека, которого недолюбливал. Вошло это в привычку давно…
Весной прошлого года Вознюк вместе с товарищем, Озеровым, охотно сдался пограничникам и на допросах не запирался. В протоколах задержания было сказано, что Озеров Матвей Иванович, 1913 года рождения, русский, с высшим образованием, и Вознюк Андрей Захарович, 1926 года рождения, украинец, окончивший строительный техникум, содержались в лагере для перемещенных лиц в городе Саарбрюкене, откуда и совершили побег с целью возвращения на Родину.
Далее значилось, что Озеров родился и жил в Одессе, а Вознюк — в Харькове.
Помимо протоколов, с заставы прислали портсигар и пакетик со шведскими лезвиями для безопасных бритв. И портсигар с подмокшими сигаретами, и лезвия принадлежали Озерову.
После просмотра документов Батов вызвал своего помощника, майора Дорошенко, и поручил ему проверить в Одессе и в Харькове, известны ли там оба задержанные.
Вскоре поступили ответы…
Неожиданная встреча с Вознюком, которого полковник не видел около года, заставила его восстановить в памяти историю, время от времени почему-то напоминавшую о себе…
В полученной тогда из Одессы телеграмме сообщалось, что до войны там действительно проживал учитель географии Озеров Матвей Иванович и что он ушел на фронт добровольцем.
Заканчивалась телеграмма неожиданным для пограничников извещением, что в бою был Озеров тяжело ранен, в бессознательном состоянии пленен, а позже в гитлеровском лагере смерти, в Люблине, умер, не выдержав страшного режима…
— Вот это фокус! — воскликнул тогда Дорошенко, еще и еще раз прочитав телеграмму. — Клубочек начинает понемножку разматываться. Впрочем, — добавил он, заканчивая доклад, — я с самого начала догадывался, что здесь дело нечистое. Есть в нем что-то такое, в этом Озерове… Не лежит к нему душа…
Батов молча сделал в своем блокноте несколько пометок.
— Старый трюк, — задумчиво сказал он. — Вот что, майор: допрос Озерова на время отложите. С ним успеется. Займитесь Вознюком да посерьезнее. Думаю, что его показания будут для нас не безынтересны.
Батов поднялся из-за стола и подошел к окну.
С крыш срывалась изумрудная в солнечном свете капель. Ручьи талой воды весело бежали по улицам на радость малышам, пускавшим бумажные и деревянные кораблики.
— Весна, — мечтательно проговорил полковник, наблюдая за оживленной возней про-мокших, но счастливых ребятишек. Повернувшись ухом к открытой форточке, он на миг замер, даже глаза зажмурил от удовольствия: — Нет, вы послушайте, майор, ведь притопали безобразники, а? Конечно, они!
— Кто? — не понял Дорошенко.
— Да скворцы же! Не знаю, кому как, а мне весна всего милее. Вот и почки на деревьях не сегодня-завтра лопнут… — И вдруг без всякого перехода полковник суховато сказал, словно не он только что любовался солнечным апрельским днем — Я не собираюсь вас поучать, но советую всесторонне разобраться в обстоятельствах знакомства Озерова и Вознюка. Особо внимательно — в деталях побега из лагеря! Именно эти два обстоятельства наводят меня на некоторые размышления. Как только вырисуется что-нибудь интересное, прошу ко мне.
Час спустя Дорошенко приказал привести Вознюка. Поджидая задержанного, он мерял длинными ногами небольшой кабинет и думал над репликой полковника. Что значит «старый трюк»? Почему Батов придает такое значение обстоятельствам побега из лагеря и знакомству двух нарушителей, если есть вопросы поважнее?
Ввели задержанного. Среднего роста, широкоплечий, с правильными чертами открытого лица, он оставлял приятное впечатление. Вознюк прямо и доверчиво посмотрел в глаза майору.
— Как отдохнули? — осведомился Дорошенко.
— Телом, вроде, ничего, — ответил Вознюк, — а душой, как говорят, нисколько. Я вот все думаю, думаю… Всю ночь ни капельки не уснул…
Глаза Вознюка действительно были воспалены.
— Что же вас беспокоит? Расскажите, если не секрет, — пошутил Дорошенко, приглашая задержанного присесть у стола. Сам того не замечая, он копировал привычку Батова слушать собеседника, чуть наклонив голову к плечу.
Вознюк погладил ладонью давно небритую щеку.
— Боюсь, смеяться будете, а то и не поверите. Скажете, оговариваю человека, — все еще колеблясь, промолвил он.
— Нет, зачем же. Я вас слушаю. Рассказывайте.
— Возможно, я ошибаюсь, — начал Вознюк, — но мне кажется, что Озеров вовсе не Озеров. — На секунду умолкнув и перехватив удивленный взгляд майора, он продолжал смелее. — Я давно подозревал, что с ним дело нечистое. Еще в лагере мне казалось, что он чего-то темнит. Правда, я точно ничего сказать не могу, зря оговаривать человека не буду. Но вот вам факты. Сколько нас сидело за проволокой, никому за ворота ходу не было, а Озеров несколько раз отлучался в город… Затем как-то я приметил его с одним капитаном из охраны лагеря, о котором говорили, что он работает на разведку…
— Как фамилия капитана? — тут же спросил Дорошенко.
— Чего не знаю, того не знаю, — развел Вознюк руками. — По правде сказать, так я из лагеря бежать не собирался: смелости не хватало. Надеялся, что рано или поздно дойдет очередь и меня возвратят на Родину официально… Думал так, пока Озеров со мною не познакомился. А он и побег организовал, и так здорово, что мы до самой границы без пересадки на своих двоих протопали! Вот и берет сомнение: почему все так легко обошлось? Не послали ли его сюда специально? В лагере ходил слух, что несколько человек ушло в Союз не без помощи капитана из охраны. А вдруг и Озеров из таких?
Дорошенко внимательно прислушивался к интонации, присматривался к выражению лица и глаз Вознюка. Говорил он уверенно, голос звучал негромко, но убедительно.
— Так, так, — кивнул майор. — Стало быть, вы думаете, что Озеров темнит?
— Убежден!
— Очень хорошо, что поделились своими сомнениями. Это говорит в вашу пользу, — подытожил Дорошенко и, взяв ручку, запротоколировал сообщение. — А теперь расскажите, как вы оба готовились к побегу. Пожалуйста, поподробнее.
Наморщив лоб, Вознюк некоторое время молчал, как бы восстанавливая в памяти все детали. И снова заговорил с прежней откровенностью.
Он упомянул одну интересную для следствия деталь: за день до побега Озеров на всю ночь исчез из лагеря. Но куда, зачем? — это оставалось тайной. Озеров же на первом допросе утверждал, что до самого побега находился за проволокой и из лагеря не отлучался.
— Еще один вопрос… Что о себе рассказывал Озеров, после того как состоялось знакомство между вами?
— Мне помнится, Озеров говорил, что сам он из Одессы и до войны учительствовал в городской школе. Еще он рассказывал, что родители умерли. Несмотря на это, он надеялся возвратиться именно в Одессу.
— Последний вопрос: как вы оказались в Германии?
— Очень длинная история, — вздохнул Вознюк, — но постараюсь быть кратким… Отец мой работал вагонным мастером на станции Харьков. Мать, как все матери, хозяйничала по дому. Перед войной я закончил техникум. Когда немцы подошли к нашему городу, отец добровольцем вступил в ополчение, а мне пришлось с матерью остаться, — болела она сильно. Сами понимаете, сложа руки никто из нас не сидел. Где листовку наклеишь, где и гранату подкинешь, провода телефонные резали. Компания у нас была хорошая, все комсомольцы. Но один, как видно, оказался предателем. Переловили ребят и — в тюрьму. Спасло то, что хлопцы, как их ни истязали, держали язык за зубами… Помучили нас, а потом и вывезли в Германию. Я сначала работал в Гамбурге на заводе, потом погнали в Нормандию на строительство «Атлантического вала». Там и «освободили» нас союзнички да и загнали в лагерь. Вот, вроде, и вся история…