Страница 47 из 55
Некоторое время спустя я прочитала объявление о новом курсе, который начинался в том самом институте. Курс назывался «Самоанализ». Ревность к новому преподавателю, который намеревался занять мое место, была настолько сильной, что я почувствовала легкий приступ паники и была вынуждена применить технику письменной самотерапии. Вот что я записала:
«Меня трясет. Тяжело дышать. Почему? Мистер X. (директор) отдал курс под названием «Самоанализ» другому преподавателю. Я ревную? Чувствую себя изгоем? Приемным ребенком? Завидую сестре? Нет. Несправедливо. Кто-то украл мой материал, но он не сможет прочитать мой курс. Кто-то собирается обмануть моих студентов. Мистер X. в сговоре, взял на мое место любимого преподавателя (обратите внимание на параноидное искажение). Почему я так расстроена? Если бы я только могла расплакаться. Мне страшно. Признаки тревоги. Чего я боюсь? Мистер X. меня не любит. Ну и что? Разве он опасный взрослый, который мне угрожает? Боюсь, что будет больно? Чувствую себя отверженной? Нелюбимым ребенком? Почему я так расстроена? Разочарована? Нет. Злюсь? Боюсь собственного гнева? Я его ненавижу, но боюсь своей ненависти. Моя ненависть ко мне вернется. Как будто отец перестал меня любить. Потерял ко мне интерес. Больше не чувствую себя его ребенком. Отец так вел себя со мной тем летом. Меня все еще трясет. Почему? Ревную к другому преподавателю? Кто он? Самозванец. Не так хорош, как я. Просто имеет много регалий. К кому или чему я ревную? Похоже на гнев к мнимым профессионалам, которые не заботятся о своих пациентах, вредят им. Я очень забочусь о своих студентах (плачу). Почему они не разрешают мне учить? Я же знаю, что хорошо работаю. Не позволяют работать. Не ценят».
В течение нескольких мгновений я испытывала обиду — чувство, уместное скорее в период детской отверженности, чем во взрослости. Затем оно ушло. Сильная болезненная ревность тоже прошла. Меня больше не волновала эта проблема. Я очень хорошо знала, что название нового курса не имеет значения. Никто не сможет научить той самотерапии, которой обучала я, потому что она — мое изобретение. Я почти не сомневалась, что люди, которым нужны мои занятия, найдут меня.
Так как ревность является вторым самым болезненным чувством, известным человеку, некоторые из нас прилагают огромные усилия, чтобы избежать этих переживаний. Когда появилась книга Шострома «Человек-манипулятор» (27), введение к которой написал Фриц Перлз, я не могла найти в ней ничего хорошего. Я с трудом ее прочитала. Я критиковала, насмехалась над этой работой всякий раз, когда кто-то из моих студентов находил ее не только интересной, но и полезной. Наконец я поняла, что моя критика была искажена скрытым чувством — ревностью. К своему великому смущению я осознала, что сильно ревную: Фриц написал такое проникновенное предисловие к книге Шострома, а о моей не сказал ни слова... Я все еще страдала от переноса: моему внутреннему Ребенку Шостром был братом, которого папа любил больше. Абсурдность этой ревности и искажение моей способности к критичности дали еще один толчок к проработке связанного с Фрицем переноса и моему самоосвобождению.
ВОРКШОПЫ ПО САМОТЕРАПИИ
Когда я впервые прочитала о Синаноне (32), передо мной будто открылась новая дверь. Наркоманы, люди, отверженные обществом, учились жить полноценной творческой жизнью! Это означало, что человек — гораздо более гибкое создание, чем его представляла психиатрия. Если смогли измениться эти люди, то, вне всяких сомнений, обычные невротики смогут сделать огромный шаг к психическому здоровью, если им предоставить такие же возможности.
Синанон предлагает жилье для наркозависимых и их семей. Они поселяются вместе с себе подобными. Их поддерживают мощные родительские фигуры — не профессиональные психотерапевты, а кто-то, кто сам прошел через аналогичные испытания и победил, человек, который служит примером остальным. Участники Синанона живут в подобии семьи, которой им не хватало в детстве, члены этой семьи заботятся друг о друге, понимают чужие беды. В этой семье можно быть честным до конца. Они получают второй шанс пройти через опыт, который нужен всем, чтобы набраться сил и мужества пойти вперед, к росту.
Я была вдохновлена. Я мечтала дать студентам второй шанс: семейную жизнь с людьми, подобными им, и со мной — заменой родителя, не профессиональным психотерапевтом, а средним невротиком, который борется со своим неврозом, обычным человеком, чей опыт похож на их опыт, человеком, занимающимся саморазвитием и готовым протянуть руку помощи.
Я сожалею, что не могу надолго приводить людей к себе домой, не могу дать им опыт жизни с родителями, подобный тому, какой дает Жак Ли Шиф шизофреникам (31). Но ворк-шопы выходного дня (см. Приложение III) работают подобно семье: те, кто действительно стремится расти, снова и снова посещают занятия. Они переживают то, что предлагают остальные участники группы, начинают меняться и развиваться самым удивительным образом.
Постепенно мои воркшопы изменились. Сегодня это, главным образом, воркшопы по самотерапии, сильно отличающиеся от первоначальных воркшопов по общению с элементами самотерапии в виде домашних заданий (4). Участники по-прежнему общаются, придерживаясь уровня здесь-и-сейчас, но гораздо меньше внимания уделяется умению управлять другими людьми, мы больше заботимся о росте. Участники используют эти встречи действительно творчески, как материал для непосредственной самотерапии. Люди лучше осознают свой внутренний мир, исследуют иррациональные чувства. Вместо того чтобы принимать обратную связь просто в качестве информации, пытаться соглашаться с группой, чтобы приспособиться к ней на поверхностном уровне, участники изменяют провальные паттерны на самых глубинных пластах.
Я привыкла обучать самотерапии на лекциях и через книги. Но такой метод подобен обучению навыкам без отработки на практике. Сегодня на моих воркшопах происходит действие, и я являюсь полноценным членом семьи. Время от времени что-нибудь затрагивает одну из моих иррациональных областей, и студенты видят, как я прохожу процесс самотерапии. Я служу им примером.
Раньше в качестве иллюстративного материала выступала одна я. Сегодня студенты учатся друг у друга. Вместо разбора только одного вида невроза воркшопы демонстрируют самые разные типы личностей и провальные паттерны, с которыми можно идентифицироваться и на примере которых можно учиться.
У каждого есть свой способ использования самотерапии. Раньше я обучала методу, который эффективен для меня. Атмосфера воркшопа стимулирует творческую активность, и участники формируют собственные методы. На своих примерах они учат друг друга и меня. На каждой сессии я узнаю что-нибудь новое.
Я узнала, что мы можем погрузиться в прошлое гораздо дальше, чем я себе представляла. Несколько лет назад, после десятилетий самоконтроля, благодаря самотерапии мне удалось заплакать, но беззвучно, и скупыми слезами. Я вытирала их, как только получала облегчение, пережив внешнюю эмоцию. Молодые люди на воркшопах поражают меня тем, что в процессе самотерапии их голоса меняются. Звук рыданий, который поначалу кажется соответствующим их возрасту, постепенно молодеет по мере того, как они углубляются в прошлое. Матери, участвующие в группе, узнают в этом плаче младенческие всхлипы, и всех посещает странное чувство, что в зале есть маленький ребенок.
Я узнала, что слезы в ходе моей самотерапии были слезами Взрослого, который жалеет Ребенка. В гештальт-самотерапии я стала двигаться назад в детство. Я искренне удивилась, услышав собственные рыдания, похожие на плач маленькой девочки, которой когда-то была. Другие участники среднего возраста учатся у молодых, более гибких членов группы: они узнают, что тоже могут проникнуть в прошлое.
Участники, вспоминающие болезненные сцены детства, подтолкнули меня к тому, чтобы повторно прожить чувства, которых я избегала всю жизнь. Они дали мне мужество пережить боль, беспомощность и ужас.