Страница 25 из 113
— Подружки? — сквозь внезапно вспухший ком в горле спросил Андрей, а потом надтреснуто рассмеялся.
— Га-га-га! — передразнил его Семен. — Враг ты себе, чудила. Ты бы с парнем поцацкался хоть пару дней… по грибы сходил бы, или что… Знаешь, как с ними здорово? Сразу бы сообразил, что настоящее, а что — так… из пальца высосано…
Андрей молча смотрел ему в глаза. Семен опять тяжко вздохнул.
— Нет там для тебя работы, — почти мстительно сказал он. — Черт его знает, что за станция, я сам толком не знаю. Она не по моему отделу шла. Астрономы что-то вынюхали на Солнце и взбесились. Из-за станции этой, знаешь, два объекта законсервировано, а еще у семи отложено начало работ на неопределенный срок.
— Ого! Но туризм-то с чего закрыли?
— Какой туризм?
— На Меркурий.
— Откуда я знаю? — Семен развел руками. — Впервые слышу. Туризм… У меня, знаешь, своей работы навалом! Да и дочурки в основном на мне… Если я еще туризмом начну… Станция и станция! Не поставили меня в известность, не сочли нужным — и спасибо от всей моей души! Если я еще туризмом и станциями начну заниматься, кто тогда мою работу сделает? Надо делать свое дело! Как можно лучше! Между прочим, сам-то ты, знаешь, на этом и сгорел! А теперь мне советуешь!
— Да угомонись! — опять засмеялся Андрей. — Я слова не сказал!
— Я вижу, куда ты гнешь. Полез не в свое дело — вот как твой подвиг называется. Я даже голову не хочу, знаешь, себе ломать — стоило Шар жечь или нет. Но наказали тебя… я, знаешь, давно собирался тебе сказать по-дружески… наказали тебя справедливо. Потому что взялся не за свое дело. И разумеется, дров наломал. А как иначе? Для каждого дела есть специалисты. И не смей, знаешь, меня обвинять, что я про туризм твой слыхом не слыхал!
«Твой Шар», — вспомнил Андрей Симу. Теперь и туризм уже «мой».
— Ладно, — сказал он. — Счастливо оставаться, прости, что вторгся.
— Погоди, — запнувшись, пробормотал Семен. — Ты бы, знаешь… зашел бы как-нибудь?..
— Да что я тебя отрывать буду…
— Оторви ты меня, пожалуйста, — вдруг тихо попросил Семен. — Знаешь, как все… Изо дня в день, изо дня в день одно и то же. И так ведь до конца. Оторви, а?
— Хорошо. — Андрей улыбнулся, и Семен нерешительно улыбнулся в ответ. — Обязательно.
Андрей бросил погасший фон на столик. Непонятный ужас все усиливался. И вот все тревожные намеки собрались воедино, и догадка режуще, жгуче хлестнула Андрея.
Солнце!!!
Да нет, не может быть, что за бред! Разве мог Шар… Я же видел сам, как он расплавился!
Что я знаю? А если при разрушении оболочки раскрылся подпространственный канал? И теперь отсасывает плазму неведомо куда?!
Полный бред… Почему я не подумал об этом тогда? Ведь Даже в голову не пришло!
Не может быть, слышите? Быть не может!
Он позвонил в ближайшую гелиообсерваторию. Директор был в командировке на неопределенный срок. Где? На Меркурии. Он позвонил в Космологический отдел Европейского Космоцентра. Там ничего тревожного не знали. Он позвонил на Гиндукушскую Обсерваторию. Трое ведущих ученых, занятых исследованиями Солнца, в командировке на неопределенный срок. Где? На Меркурии.
Он позвонил в космопорт.
И через пять минут убедился, что ему ни под каким видом не попасть на Меркурий. Почти бегом он вырвался на набережную.
Где-то там… в ста пятидесяти миллионах километров отсюда… в непостижимой, сверкающей глубине… Что там? Что?!
Вот они, неконтролируемые последствия! Лысая голова в маске… Цена может оказаться слишком высокой…
С таким трудом подавили планетарный кризис экологии — так теперь без Солнца останемся по моей милости? Андрей даже застонал.
Вот почему мне не дает покоя сгоревший Шар! Он — такая же часть природы, как человек, как планета, и только наша вина, что мы сдуру подвернулись под его «не так».
«Не так» еще не зло. Зло возникает, когда встретившийся с «не так» человек не понимает его, называет злом, не в силах запихнуть в привычные рамки и оттого духовно уже мертвый и бесплодный набрасывается на свое «не так», словно мельница на Дон Кихота. А ведь только «не так», при всей болезненности встреч с ними, при всей угрозе уничтожения, которую они несут, дают возможность мыслить. Встреча с «не так» — это и кризис, и проба сил, и выходов только два — гибель или подъем на новую ступень.
И тогда он заказал одноместную скоростную яхту.
«Будь все проклято, но ясности я добьюсь, — думал он, краем уха слушая ответ автомата. — Поднимусь над эклиптикой, а потом сверху разгонюсь, как в мишень — черта с два меня успеют перехватить. Или я зря в тех местах столько лет корабли гонял? Или зря мне терять нечего?» Его охватило дикое возбуждение. Он заказал гравилет до космопорта, выключил фон и, бросив его в траву, каблуком втоптал поглубже, а потом пошел купаться.
Он невесомо, беззвучно скользил в прохладной жемчужной дымке — не понять было, где кончается море и начинается небо, все светилось равномерным серебряным сиянием, и только висящая над морем луна горела, почти слепя.
Он хохотал, пеня воду растопыренными ладонями. Он вспоминал Лолу, и от принятого решения воспоминания вновь стали свежи и болезненны, будто в разлуке, а не в одиночестве, будто ничего не кончилось, а только прервалось. Что-то плеснуло поодаль — Андрей весело закричал на полморя: «Водяной лохматка, не хватай за пятки, меня дома ждут малые ребятки!..»
Его ждали на пляже.
— Привет, — сказал Андрей. — Ты что тут делаешь, Вадик?
— Смотрю, когда ты вылезешь, — сказал, сидящий возле его одежды мальчик. — Я видел, как ты залезал. Мама разрешила тебе со мной играть.
— Ох, Вадик, прости. — Андрей поспешно натягивал брюки, прикидывая про себя, как давно гравилет уже стоит на стоянке. — Мне сегодня больше некогда играть. Очень важное дело, я сейчас улетаю.
— Давай играть! — потребовал мальчик.
— Вадим, дорогой, правда не могу, — виновато сказал Андрей, застегивая рубашку. — Через три часа меня будет ждать яхта на космодроме, какая уж тут игра. Сам посуди.
— Ты плохой! — крикнул мальчик и довольно ощутимо ударил Андрея кулаком по ноге. Его интонация удивительно была похожа на интонацию Веспасиана: «Он мне испортил настроение». — Стой здесь, я маму приведу. Она тебе скажет!
Андрей молча покачал головой и двинулся к набережной. Вадим ожесточенно замолотил его по ногам обоими кулачками.
— Дядька-долдон! — закричал он. На них смотрели, делали Андрею неодобрительные мины. — Долдон-блинон! Ты врешь! У тебя нет дел! Папа сказал, тебя в космос не пускают! Играй со мной! Играй со мной!
Вначале Андрей не был наказан, но никто не захотел летать под его командованием, экипажи один за другим выносили ему вотумы недоверия. Это его не удивляло, он знал, на что шел, когда блокировал двери кают.
Месяц спустя состоялось специальное заседание Совета Космологии и Космогации, призванное урегулировать то ненормальное положение, в котором из-за своего беспрецедентного и малопонятного поступка оказался великолепный специалист. Дать Совету официальное объяснение своим действиям Андрей отказался; когда ему предоставили слово, он сказал лишь: «Я считаю, что поступил честно, следовательно, должным образом. Одна проблема, давно требовавшая решения, наконец решена; то, что на ее месте возникла другая, вполне естественно Я выполнил свой долг так, как его понимал, и теперь с благодарностью приму любое решение высокого Совета». Его долго обвиняли в высокомерии потом ~ и в глаза, и за глаза.
Мнения членов Совета разделились; дискуссия быстро зашла — или ее участникам показалось, что зашла — в тупик. Во всяком случае, стало ясно, что директивно вопрос решить нельзя.
Тогда Совет призвал ко всеобщему референдуму пилотов, в результате которого Андрей довольно значительным большинством голосов был отстранен не только от командования, но и от пилотирования в составе экипажей навечно.