Страница 22 из 113
— Представь себе, — проговорил он, садясь, — пятый день звоню Соцеро и никак не могу дозвониться.
— Что он тебе вдруг понадобился? — удерживая соломинку в углу губ, спросила Сима.
— Он мне всегда нужен… как и ты.
Она усмехнулась чуть презрительно, потом выронила соломинку изо рта в бокал и, не поворачиваясь к Андрею, нехотя произнесла:
— Неделю назад мне Ванда рассказывала, что большую группу опытных пилотов завербовал меркурианский филиал Спецработ. По-моему, она упоминала фамилию Соцеро.
Андрей удивленно склонил голову набок.
— Вот как? А цель?
Сима пожала плечами. Видно было, что мысли ее где-то очень далеко и она с трудом поддерживает разговор.
— Что ж он мне не позвонил…
— А зачем ему, собственно, перед тобой отчитываться?
— Ну, как… Друзья же. Знаешь какие! Знаешь, как мы в войну играли?
Да это было великолепно! Впятнадцатером все лето в замшелых лесах Западной Белоруссии прорывать окружения, спланированные учителями с великим хитроумием, чувствовать надежную сталь оружия, верить в себя и в тех, кто рядом, вдыхать пороховой дым. А на привале вдруг впервые в жизни задуматься и понять, каково это было на самом деле…
— И что чудесно, — мечтательно сказал Андрей и даже глаза прикрыл. — Всемогущество какое-то, правда, Единство. Как мы взорвали мост! Ох, Сима, как мы взорвали тот мост! Это же сказка была, поэма!.. — Он вздохнул. — А Ванда случайно не обмолвилась, в чем там дело?
Сима, чуть скривившись, качнула головой отрицательно. Потом произнесла:
— Ты же знаешь Ванду. Кто-то при ней сказал потрясающую фразу: «Не исключено, что благодаря нелепой случайности вскоре мы раскроем тайну подпространства, но цена за это может оказаться чрезмерно высокой». Эту фразу она повторяет без конца и делает вот такие глаза.
«При решении любой из крупных проблем цена может оказаться чрезмерно высокой, — подумал Андрей. — За атомную энергию пришлось платить атомным кризисом, и больше полувека человечество висело на волоске. За создание индустрии начального типа пришлось платить кризисом экологии, который едва не сгноил, к черту, все живое. Нет, похоже, тут есть какая-то система. Каждый крупный рывок, сама природа которого должна изменить жизнь и направление развития, по инерции — сиречь по близорукости людской — совершается в прежнем, с момента рывка уже фатальном направлении. И лишь в последний момент, сплотившись на платформе всеобщего ужаса, с потерями, с жертвами, удается вырулить на спасительный поворот, мимо которого пролетели с ветерком, с посвистом много лет, а то и десятилетий, назад…»
Трое парней за соседним столиком, горячась и ожесточаясь, повысили голоса. «Бун дошел на своей яхте до Луны за три двенадцать!» — «Что ты несешь, козел! Бун дошел за три семь, потому что Миядзава дошел за три девять и взял только серебро!»
— Послушай, Андрей, — задумчиво произнесла Сима и повернулась наконец к нему. От соломинки на ее губе осталась маленькая алая капля. — Я тебе нужна?
— Да, — ответил он удивленно. Она покачала головой.
— Тебе никто не нужен. — В ее голосе были слезы и торжество. — Ты одного себя любишь, настолько, что стараешься всем быть нужным. Все равно кому. Быть нужным женщине, в общем, самый простой способ быть кому-то нужным… особенно если женщина так нуждается в опоре, как я. Со мной ты был лишь потому, что был нужен мне, я — то тебе вот ни настолечко не дорога!
Она умолкла, глядя на него непримиримо и выжидательно. Он молчал.
— Разве я не права?
— Права, — ласково произнес он. — Как ребенок. Для ребенка ведь любая ситуация решается однозначно.
— Какой ты специалист по детям!
Когда ей хотелось, она била беспощадно, не задумываясь. Андрей погладил ее холодные пальцы, полуприкрытые длинным жестким рукавом. Ему всегда казалось, что человек, сделавший другому больно, сам мучается и жаждет прощения и тепла.
Она отняла руку и сухим тоном судьи спросила:
— Когда ты последний раз виделся с сыном?
— Давно, — ответил он негромко. — Зачем тебе?.. После всего, что случилось, я…
— Знаешь, — перебила она, — я не касаюсь этих твоих космических дел. Меня твой Шар мало трогал, даже когда он был, и уж совершенно перестал волновать с тех пор, как ты спалил его. Хотя я бы, конечно, такой глупости не сделала, да и любой здравомыслящий человек… Геростратов комплекс неудачника, так я сразу решила, еще не зная тебя. А узнала — подивилась. Ты же был приличный пилот! И только недавно поняла — ты просто любишь ломать то, что дорого другим. Тебя это возвышает в собственных глазах… Но не сваливай на Шар свою несостоятельность в семье. Надо честно сказать: да, мне захотелось сломать и тут! Честно, понимаешь?
— Ох, Сима, Сима, — выговорил он. — Ну хорошо. Вот представь: твой сын говорит тебе…
— У меня нет детей, — резко сказала она. — Ты намеренно стараешься ударить побольнее?
Он только стиснул зубы.
— У меня слишком много важной работы, товарищи не поймут меня, если я их оставлю! Тем более что на помощь мужчин, как видно по тебе, рассчитывать не приходится!
«Генных инженеров действительно зверски не хватает, — поспешно подумал Андрей ей в оправдание. — Но где я слышал про непонимающих товарищей, совсем недавно…»
— Ладно, — примирительно сказал он. — Пойдем лучше купаться.
— Нет уж, договаривай!
— Да не стоит. Пустяки все. Прости.
— Ты просто смешон! — Она резко поставила на столик свой опустевший бокал. — Посмотри! Ведь за что бы ты ни взялся, все ты делаешь не так, все — вкривь и вкось! И хоть был бы ты просто подлец, это бы еще полбеды! Нет, эта вечная поза! Я ведь думала, ты необыкновенный… добрый… все знаешь и все можешь. — Она замотала головой внутри своего громадного воротника. — А ты просто болтун.
— Ты сегодня так говоришь, будто меня ненавидишь.
— Да. Я ненавижу тебя. Слова, слова… Живешь в своем выдуманном мире!
— Каждый живет в своем мире, — мягко ответил он. — И каждый такой мир в той или иной степени выдуман.
— Ну уж нет! Я никого не мучила, никогда!
Он только усмехнулся.
— Ты очень плохой человек, Андрей. Ты разрушитель. Ты и меня искалечил. Но не сломал. Не обольщайся — не сломал!
Она резко встала. С хрустом распрямилась парча.
— Не провожай. Мне больнее, чем тебе. Мне гораздо больнее.
Рывком повернувшись, она пошла прочь.
— Цветы! — глупо крикнул он.
Но она даже не сбилась с шага.
Парни с соседнего столика, скалясь, смотрели на Андрея. Сидевший поодаль от «Эспаньолы» мужчина, расцветая в улыбке, поднялся Симе навстречу. Она взяла его под руку, мельком оглянулась, как бы оправляя воротник — видит ли Андрей, — удостоверилась, поцеловала спутника в щеку, и они двинулись по набережной. Андрею показалось, что это музыкант, недавно просивший у него фон. Но он не успел разглядеть. «Бедный мужик, сколько времени ждал, — подумал он. — Интересно, за кого она меня ему выдала? Товарищ по работе… У нас очень важная работа, у нас очень много важной работы. Срочный разговор на четверть часа. Ты не обидишься, милый, если я попрошу подождать вот здесь? Бедняга. Ищет, ищет того, кто за нее бы прожил ее жизнь, а она лишь при сем бы присутствовала в качестве томного, манерного, бесконечно хрупкого украшения… претендуя на воплощение бездеятельной горней справедливости, но на деле, по слабости своей, лишь сварливо беспощадная. Как тут поможешь? Это в детстве складывается. Неуверенность, страхи, запреты…» Он вспомнил Вадика, глухо и тщетно гугукающего под полотенцем.
Тоска была хоть вой. И еще — неловкое, стыдное какое-то сочувствие и досада, словно Дездемона на сцене, вдруг споткнувшись, выматерилась хриплым басом и закурила.
«Странно все устроено, — подумал Андрей совсем уже отстраненно. — Обычную измену или подлость простят, может не заметят даже. Но доброты и любви, проявленных не так, как хотелось бы ожидающим их, не прощает никто и никогда. В них видят наихудшую подлость, наистрашнейшую измену. Потому что знают: если лучшее уже отдано им, и отдано, пользуясь выражением Симы, „не так“ — больше не на что надеяться. И надо уходить».