Опасная любовь

— Хитро придумано, — покачала головой Наташа. — А нам газеты мозги полощут: нужен начальный капитал, знание рынка, удачливость, и тогда мало-помалу дело пойдет…

— У нас наоборот, — довольно хмыкнул Радик. — Сразу появляется конечный капитал, а когда его вкладывают в дело, то мало-помалу… прогорают. И не очень огорчаются, потому что в дело вкладывают десятую часть своих денег, а остальные — в банке за бугром.

— А как же те, кто за границей покупает ваш товар? Ведь если они купят очень дешево, как по вашим бумагам, а продадут по нормальной цене, у них же, наверно, налоги будут огромные?

— Э-э, слушай, зачем тебе знать это? Есть страны, где налоги вообще не платят, есть кто не продает наш товар, а пускает в производство, кому какое дело, за сколько купил, да? Есть хитрецы разные, понимаешь. Люди придумывают законы, почему другие люди не придумают, как их обойти? Обязательно придумают. Но ты об этом не думай. Сейчас я покажу тебе список товаров, ты выберешь, какие хочешь, для своего магазина. Определишься, понимаешь? Профиль и все такое. Надо так, чтобы к тебе люди шли, чтобы им нравилось ходить к тебе в магазин. Завезут со склада быстро. Ну как, Наташа, справишься?

— Постараюсь, — улыбнулась Наташа. — Значит, завтра выходить на работу? А мои помощники уже будут там?

— Все будут. Ты тоже к десяти приезжай. Мы сегодня все сделаем, оформим, а потом Паша отвезет тебя домой. Скажешь ему, во сколько завтра приезжать. У меня завтра с утра дел много, но ты не стесняйся, познакомься с людьми, посмотри, что и как надо будет делать, а потом я подскочу, помогу, если какие-то сложности появятся.

— Как мне вести себя с подчиненными? Я могу, скажем, настаивать на своем мнении или слово специалистов — закон?

— Как хочешь, так и веди. Ты хозяйка. Кто не нравится — выгоняй, скажешь, Радик разрешил.

14

На синем экране компьютера нескончаемым потоком ползли сообщения крупнейших информационных агентств мира. Сергей внимательно просматривал информацию, отмечая и загоняя в память ту, которая могла пригодиться для дальнейшей работы. Потом он рассортирует ее: что-то пойдет на полосы еженедельника в неизменном виде, как интересные факты, курьезные случаи, что-то — с комментариями политических обозревателей или специалистов, а что-то вообще не увидит свет, но послужит основой для написания злободневной статьи или очерка о проблемах, которые интересуют многих читателей.

Но это — в конце дня, сейчас нужно просто отбирать весь интересный материал.

Когда на мониторе твоего компьютера сообщения со всех концов земного шара, кажется, что мир сошел с ума. Землетрясения и наводнения, засухи и пожары, убийства и дерзкие ограбления, террористические акты и войны, забастовки и политические скандалы, катастрофы… Потому что ни одно уважающее себя агентство не специализируется на сообщениях о том, что погода хорошая, взрослые работают, дети учатся, а влюбленные целуются, в общем, все так, как и должно быть в человеческой жизни. Ведь людям не интересно знать о том, что все нормально, они хотят читать, слушать, видеть всякие катаклизмы. И радоваться, что это случилось не с ними.

Работа не клеилась. Всего несколько сообщений отобрал Сергей, да и те не казались ему очень уж Интересными. Все, что творилось в мире, было серым и скучным по сравнению с тем, что происходило в его душе.

Вчерашний день резко изменил его жизнь. Лариса ушла, вряд ли она посмеет вернуться. Ненависти к ней он уже не испытывал, только облегчение — слава Богу, все позади, и отвратительные сцены ревности, и грязная ложь про Наташу, и внезапные порывы страсти, вызывающие раздражение и головную боль.

Свободен.

Вдруг стало ясно: за полгода семейной жизни он ни минуты не чувствовал себя по-настоящему счастливым. И непонятно было, зачем же терпел эту жизнь? Эту чужую, нелюбимую женщину, которая хоть и утверждала, что любит его, на самом деле любила только себя, и если бы ей захотелось жить с его головой, она бы нашла способ отделить ее от туловища!

Сергей не спрашивал себя, что делать с обретенной свободой, ответ был только один: вернуть Наташу. Сделать все, чтобы они снова были вместе. Но — как? С чего начать?

Вот над этими вопросами он и ломал себе голову, глядя на экран монитора. На рабочем столе, перед компьютером, лежал фирменный бланк с семью цифрами. Сергей переписал на него номер Наташиного телефона.

Позвонить?

Или узнать ее адрес и сразу встретиться? Как она выглядит, как живет, чем занимается? Невыносимо хотелось увидеть Наташу, но и страшно было. Может, все-таки сначала позвонить?

Сергей не заметил, как сзади подошел Василий Одинцов, редактор из отдела политической жизни.

— Бурлит? — спросил Одинцов, кивая на монитор.

— Что? — не понял Сергей.

— Мир, спрашиваю, бурлит?

— Бурлит…

— Там-то пусть бурлит, а вот здесь… Я сегодня узнал, что красно-коричневые дебилы снова поднимают голову. Собираются на первомайские праздники демонстрации устраивать. Ты представляешь? Как будто не было позапрошлогоднего августа!

— Почему они дебилы? — рассеянно спросил Сергей.

— Ну ты даешь! Люди будут ходить по Москве с красными флагами, кричать «Да здравствует Ленин! Да здравствует Сталин!», а мы должны терпеть все это? За что, как говорится, боролись?

— За то, чтобы люди могли выйти на улицу не только с правительственными лозунгами, а и с теми, которые сами считают нужным поднять. По-моему, так.

— Вот-вот, — с презрительной усмешкой кивнул Одинцов. — За что боролись, на то и напоролись. Будут всякие ублюдки про Сталина горланить, а им даже рот заткнуть нельзя. С такой демократией мы быстренько скатимся опять к тоталитаризму. Запретили же компартию, значит, и все, кто ее поддерживает, — вне закона.

— Суровый ты мужик, Одинцов, — хмуро сказал Сергей, не зная, как избавиться от коллеги, про которого за глаза говорили: «Заставь дурака Богу молиться, он и весь лоб расшибет». — Между прочим, рты людям не стоит затыкать. Ну и пусть забавляются, прославляют кто что хочет: Сталина, пиво, Чиччолину — да ради Бога! А потом будут выборы, народ сам скажет, чего он хочет. Ты же демократ, Одинцов, а демократия — это власть народа.

— По-твоему, пусть орут, какой замечательный вождь был Сталин? Ты что, Мезенцев, забыл про ГУЛАГ? Считаешь, нормально, что кто-то теперь оскверняет память безвинно погибших? Да я бы таких… красно-коричневых!..

Сергей разозлился. Он и прежде не мог терпеть политических краснобаев, а сейчас и подавно. Вот принесла нелегкая ретивого демократа!

— К стенке бы ставил, да? Ну и чем ты отличаешься от тех, кто при Сталине так и делал? И тоже кричал: дебилы, ублюдки, оскверняют память жертв революции. По-моему — да пусть каждый верит в то, во что ему верится. Есть у людей такое право.

— Значит, пусть орут? — язвительно повторил свой вопрос Одинцов.

— Если у меня под окнами — то нет, орать не нужно. Не люблю, когда орут под окнами, кто бы то ни был: реакционеры, демократы, коты, вороны. А если подальше от жилых домов и не очень орут — пожалуйста.

— Странный ты человек, Мезенцев, — с сомнением покачал головой Одинцов. — Твоя мать в Союзе журналистов отстаивает принципы свободной, демократической прессы, а ты…

— Сын за мать не отвечает, — усмехнулся Сергей, перефразируя известную реплику Сталина.

— Вот-вот, я и думаю, зачем ты работаешь в нашей газете? Здесь же все такие, как я, а ты — другой.

— Слушай, Одинцов, — Сергей поднялся со стула, — тебе что, делать нечего? Вали отсюда, не мешай работать. Можешь докладную главному написать, мол, противопоставляет себя коллективу и вообще — враг народа.

— Ох-ох, какие мы психованные! — Одинцов пожал плечами и пошел из кабинета, судя по всему — искать других собеседников, которые могли бы разделить его озабоченность по поводу коварных планов красно-коричневых.

Сергей сел за стол, уперся взглядом в номер телефона. Какое-то время мысленно материл коллегу, отвлекшего своими идиотскими соображениями от главного, от самого важного, что происходило сейчас в мире.