Страница 41 из 55
А я был бы рад побывать здесь в такое время, воскликнул Дик Как великолепно можно было бы покататься под парусами по разлившейся реке в ясное январское утро!
Да? отозвался наш хозяин. Не буду спорить с вами, сосед, не стоит. Лучше войдем в дом и поужинаем.
Мы прошли по мощеной дорожке среди роз и сразу очутились в очень уютной комнате, чистенькой, как новая безделушка, с панелями и резьбой. Но лучшим ее украшением была молодая девушка, светловолосая и сероглазая; ее лицо, руки и босые ноги покрывал темнозолотистый загар. Она была очень легко одета, но, очевидно, не изза бедности, а просто ей так нравилось. Я сразу понял это, хотя старик и она были первыми местными жителями, которые мне встретились. Ее одежда была из шелка, а на руках сверкали браслеты, которые показались мне очень ценными. Девушка лежала на бараньей шкуре, брошенной у окна, но, как только мы вошли, вскочила и, заметив, что за стариком идут гости, захлопала в
ладоши. Весело приплясывая и напевая, она провела нас на середину комнаты.
Ну, что, сказал старик, ты довольна, Эллен?
Девушка подлетела к нему, обвила его руками и воскликнула:
Да, я очень довольна! И ты тоже доволен, дедушка!
Да, да, сказал он, я доволен, насколько умею быть довольным. Садитесь, пожалуйста, гости!
Его слова показались нам очень странными, особенно моим друзьям. Воспользовавшись тем, что хозяин и его внучка вышли из комнаты, Дик тихо сказал мне:
Какой ворчун! Все еще попадаются такие. В прежнее время говорили мне они были очень надоедливы.
Старик между тем вернулся и сел рядом с нами, громко вздыхая, чтобы привлечь наше внимание. Однако в эту минуту в комнату вошла девушка с закуской, и старик не успел ничего сказать, мы все слишком были голодны, а я, кроме того, занялся наблюдением за внучкой, хорошенькой как картинка.
Хотя угощение и отличалось от того, что нам подавали в Лондоне, оно было тем не менее очень вкусным. Старик, однако, неодобрительно посматривал на превосходных окуней и другие блюда на столе.
Гм, окуни! сказал он. Мне очень жаль, что мы не можем предложить вам чтонибудь получше. Когдато можно было привезти из Лондона хорошую лососину. Но теперь настало такое скверное, скудное время!
Мы могли бы достать лососины и теперь, с
усмешкой заметила девушка, если бы только знали, что будут гости.
Это мы виноваты, соседи, что не привезли ее с собой, добродушно заметил Дик. Но если и настали скверные времена, то по крайней мере не для окуней: вот этот франт, что посредине, весил добрых два фунта, когда щеголял перед пескарями своими темными полосами и красными плавниками. А что касается лососины, сосед, то вот мой друг, который приехал изза границы, был вчера поражен, когда я сказал ему, что у нас в Хэммерсмите ее хоть отбавляй. Я чтото нигде не слыхал про скудные времена.
Дик, повидимому, чувствовал себя несколько неловко. Но старик, повернувшись ко мне, очень любезно сказал:
Ах, сэр, я очень рад видеть человека изза моря, и я в самом деле хотел бы знать, не лучше ли живется в стране, откуда вы приехали, и не энергичнее ли там работают, не освободившись вполне от соперничества. Я, знаете ли, прочел не одну старинную книгу, и они, безусловно, написаны гораздо сильнее тех, что пишутся теперь. Неограниченное соревнование было условием и для тогдашних авторов. Если бы мы не знали об этом из истории, то могли бы узнать из самих книг. В них господствует жажда приключений и видна способность извлекать добро из зла, чего совершенно нет в нашей литературе, и я невольно думаю, что наши моралисты и историки очень преувеличивают несчастья прошлых дней: ведь тогда были созданы такие великолепные произведения ума и воображения.
Клара слушала его с блестящими глазами, возбужденная, готовая с ним согласиться. Дик хмурился и казался еще более
смущенным, но ничего не говорил. Старик же, постепенно разгорячаясь, оставил свою насмешливую манеру и говорил с полным убеждением. Однако, прежде чем я мог высказать то, что успел обдумать, вмешалась внучка нашего хозяина:
Книги, книги! Все только книги, дедушка! Когда же наконец ты поймешь, что для нас главное это мир, в котором мы живем, мир, часть которого мы составляем и который мы всегда будем любить всей душой. Посмотри, сказала она, распахнув окно в безмолвный ночной сад, где темные тени чередовались с полосами лунного света и пробегал трепетный летний ветерок. Посмотри: вот наши книги теперь! И вот еще, добавила она, подойдя к обоим влюбленным и положив руки им на плечи. И вот этот заморский гость с его знаниями и опытом. И даже ты, дедушка (улыбка пробежала по ее лицу), со всей своей воркотней и желанием вернуться к "доброму старому времени", когда, насколько я понимаю, такой безобидный ленивый старик, как ты, скорее всего погиб бы с голоду или платил бы солдатам, чтобы отнимать у народа его добро пищу, одежду и жилье. Да, вот наши книги! Если же мы хотим большего, разве мы не находим его в тех великолепных зданиях, которые мы воздвигаем по всей стране (а я знаю, что в прежние времена ничего подобного не было), в зданиях, где человек может трудиться с увлечением, вкладывая все, что в нем есть лучшего, в свою работу и заставляя свои руки отражать движения ума и души.
Она остановилась, а я, не в силах оторвать от нее глаз, подумал, что если она книга, то картинки в этой книге
прелестны: румянец на нежных смуглых щечках и серые глаза, как звезды, приветливо глядевшие на нас.
Помолчав, она заговорила снова:
А что касается твоих книг, дедушка, то они годились для тех времен, когда образованные люди находили мало других удовольствий и когда им нужно было скрашивать чужой, выдуманной жизнью мрачное убожество своей собственной. Но я скажу прямо: несмотря на умные мысли, силу и мастерство рассказа, в этих книгах есть чтото отталкивающее. Некоторые из них действительно не лишены известного сочувствия к тем, кого в исторических трудах называют "бедняками" и о чьих невзгодах мы имеем коекакое понятие. Но малопомалу это сочувствие стушевывается, и к концу книги мы должны радоваться, видя героя и героиню живущими счастливо на благословенном острове, за счет несчастья других. И все это после длинного ряда мнимых горестей, которые они сами себе причиняют и описывают нам, без конца копаясь в своих чувствах и стремлениях. А жизнь тем временем идет своим путем: люди пашут и сеют, пекут и строят вокруг этих бесполезных созданий.
Ну вот, сказал старик, снова принимая сухой и угрюмый тон, это ли не красноречие! Вероятно, оно вам понравилось?
Да, решительно объявил я.
А теперь, сказал он, когда буря этого красноречия немного улеглась, вы, может быть, ответите мне на несколько вопросов, конечно, если пожелаете, добавил он, вспомнив о правилах вежливости.
Какого рода вопросы? беспокойно спросил я, так как, должен признаться, любуясь необычной, какойто дикой красотой Эллен, я плохо слушал его.
Вопервых, начал старик, простите мне этот допрос и скажите, существует ли прежняя конкуренция в той стране, откуда вы прибыли?
Да, там она в полной силе, сказал я, а сам с опаской подумал, перед какими новыми трудностями поставит меня мой ответ.
Вопрос второй, продолжал старый брюзга, не делает ли это вас более свободными, более деятельными, одним словом, более здоровыми и счастливыми?
Я улыбнулся.
Вы не говорили бы так, если бы имели хоть слабое представление о нашей жизни. По сравнению с нами вы живете здесь как в раю.
Рай! усмехнулся старик. Вам нравится райская жизнь?
Да, сказал я довольно резко, так как его взгляды начали раздражать меня.
А я далеко не убежден, что мне понравилось бы в раю, заметил старик. Я думаю, можно проводить время лучше, чем сидя на сыром облаке и распевая гимны.
Я был задет такой нелогичной манерой спорить.
Сосед, скажу вам кратко и без метафор, возразил я, в стране, откуда я приехал и где все еще действует закон конкуренции, создавшей те литературные произведения, которые вы так хвалите, большинство людей чрезвычайно несчастны. Здесь же люди, мне кажется, чрезвычайно счастливы.