Страница 74 из 107
Я смотрю на неё, чтобы узнать, слушает ли она, и она смотрит на меня с таким интересом, таким беспокойством, что я практически чувствую как она там со мной, в моем прошлом, держит меня за руку.
Я продолжаю, в горле становится суше.
— Наркотик, который я принимал, был антисексуальным. Ты могла бы подумать это был кокс, но я не такой шикарный. Никогда не был. Это был кристальный метамфетамин. И алкоголь тоже. Кокс по случаю, может какие-то обезболивающие, если кто-то мог достать их. Так или иначе, это было вначале. Вначале вы всегда разборчивы. Когда вы доходите до точки, то крадете мускатный орех с кухни своей приемной матери, потому что думаете, что он поможет. Может быть, вы будете закладывать ее украшения и меха. Может быть, украдёте каждую частичку их жизни, жизни, которую они дали вам, чтобы спасти вас, может, вы просто выбросите все это в окно. Потому что вы гребаный эгоистичный трус. Без яиц. Потому что все, до чего вам есть дело в этом гребаном мире, рушится, и каждая клеточка вашего существа исчезает. Все так и есть. Ваша жизнь стирается, словно информация исчезает с карты памяти. Я принимал наркотики, упал и лгал, причинял боль и ранил и ранил и ранил, пока карта не стала пустой, и ничего не могло причинить мне боль.
От всего этого я практически задыхаюсь. Единственный звук в машине исходит из моих лёгких, пытающихся всосать воздух, осознать то, что я только что сделал. Я только что рассказал Кайле самое худшее, что можно. Я просто рассказал ей, единственной женщине, которая когда-либо волновала меня, что я пал глубоко, безумно, и что я был наркоманом. Нет ни единого шанса, что ее мнение обо мне не измениться навсегда. Правда не заставляет меня чувствовать себя лучше потому что это тот тип правды, который никогда не должен видеть свет.
Минуты идут. Тяжело. Кровь громко пульсирует в голове, и я должен вернуть контроль, чтобы вести машину. Я продолжаю смотреть на дорогу, слишком боясь взглянуть на неё, но и страшась тишины.
— Бригс сказал, ты жил на улице, — тихо говорит она, и я не могу понять, чувствует ли она отвращение или пребывает в шоке.
— Ага, — кивая, говорю я. — Когда ради наркотиков вы закладываете вещи ваших приёмных родителей, их терпение очень быстро истончается. Они делали то, что могли. Я провёл их буквально через ад, прежде чем сам попал туда. Всегда были ссоры. Я кричал и плакал. Я был таким гребаным мудаком, это просто невероятно. Просто жалкий кусок дерьма. Я не могу...не могу даже сказать насколько ненавижу себя, Того себя, того человека которым был, и все, что я делал. Знаешь, они поступили правильно. Выдвинули мне ультиматум. Вот как ты благодаришь нас за то, что мы взяли тебя? Тогда завязывай или убирайся. И я выбрал убраться. Так или иначе, я всегда этого заслуживал. А это значит - оказаться на улицах. И там я жил несколько лет.
— Несколько лет? — с придыханием говорит она.
Я даже не могу проглотить этот стыд.
— Да. Иногда в ночлежках, иногда на улицах. Я и бродячие собаки, мы были одинаковы. Но собака просто пытается жить, пытается выжить. Я не пытался жить. Я пытался умереть.
И я почти умер. С Чарли это случилось. Чарли умер. На его месте мог быть я. На его месте должен был быть я. Но я не могу даже произнести его имя.
— Твою мать, — ругается она и удивляет меня, кладя руку на мою и сжимая. — Я и понятия не имела. Я знала, что у тебя были проблемы, имею в виду даже просто то, что тебя усыновили. Но это? Это... я не могу, — она замолкает и качает головой. — Ты просто настолько чертовски сильный.
Я таращусь на неё, нахмурившись.
— Сильный?
— Да, — решительно говорит она. — Ты сильный. И храбрый. Может даже чудесный. Как ты, нахрен, попал оттуда прямо сюда? Со своей карьерой и Ровером! Как это произошло?
Я качаю головой.
— Кое-что произошло. Это не длилось всю ночь. — Но произошло той ночью. Одной ужасной ночью. — В один день я просто пришёл к Джессике и Дональду и сказал, что мне нужна помощь. Я умолял их. Я на коленях умолял их спасти мне жизнь, взять обратно. Я тогда, наконец, понял, что не хочу умирать. Я хотел жить. И если бы они были другими, они бы просто отвернулись от меня. Я был не их сыном и они были ничего не должны мне. Но они так не поступили. Они приняли меня. Чтобы избавиться от мета и других наркотиков, я отправился в реабилитационный центр. Сфокусировался на физическом. Знаешь, так часто бывает, когда ты надругался так много над своим телом, тебе хочется все исправить. Я стал фанатом спорта и здорового образа жизни, и, в конце концов, присоединился к местной команде по регби. Понимаешь, регби стало моей новой страстью? У меня была скорость, сила и тот гнев, который я теперь знаю, никуда не уйдёт, и вся эта комбинация была словно супер топливо. Я стал действительно хорошим, действительно быстрым. Остальное уже история.
— Кое что я знаю, — говорит она. — Я понятия не имела. И мне жаль, что я не знала.
— Вообще-то я никогда не хотел рассказывать тебе об этом. Я мог бы прибить Бригса за то, что упомянул это, даже если он сделал это без злого умысла.
— Я могу понять почему ты хотел сохранить все внутри, но...разве это не выматывает? Разве тебе не причиняет боль то, что ты скрываешь от мира такую большую часть себя?
Я пожимаю одним плечом.
— Может быть.
— Я рада, что ты рассказал мне, — говорит она, двигаясь на сиденье и проводя рукой по моим волосам. — Я больше не хочу, чтоб ты боялся быть честным со мной.
— Даже если это значит, что ты можешь захотеть убежать от меня?
— Я никогда не убегу от тебя, Лаклан. Я побегу к тебе. Всегда.
Господи, как бы я хотел, чтоб это было правдой.
Когда мы, наконец, добираемся до города, я устал и эмоционально опустошён. Кайла говорит мне идти в постель, она выведет собак. Я хочу возразить, но вижу по ее глазам, что она хочет сделать это для меня, такая простая вещь, которая так много значит. Она чертовски заботится обо мне. Она не убегает. Я даже не знаю, как справиться со всем этим.
Я ложусь в постель и заставляю себя бодрствовать достаточно долго, пока не слышу, как она вернулась с прогулки. Я могу слышать, как она разговаривает с собаками в другой комнате, где они располагаются на диване, чтобы поспать, перед тем как отправятся в собачью кровать, а затем и в нашу. Есть что-то комфортное, мирное в том, чтобы слышать, как она все выключает, убирает и готовиться к ночи. В другом мире, милосердном мире, это будет не первый раз и не последний. Все эти ночи будут повторяться, и повторяться и она будет засыпать в моих объятиях со всей моей темнотой, демонами и уродством, в безопасности хранимыми ее сердцем. В идеальном мире, она удержит их там, далеко от меня, так чтобы она могла понять меня лучше, и я никогда не узнаю снова что такое боль.
Она охотно укроет мою правду внутри себя.
Я охотно позволю ей попытаться.
Но мир не идеален.
Я просто не знаю, в каком мире мы находимся сейчас.
Глава 21
КАЙЛА
— Ты уверен, что никто не собирается стягивать с тебя штаны? — спрашиваю я Лаклана, пока мы выбираемся и Рендж Ровера. Должна признать, я ужасно нервничаю по поводу того, что увижу, как он играет, хотя он не в курсе. На самом деле, я беспокоюсь о многих вещах, но об этом ему тоже не известно.
— Никаких обещаний, — говорит он, указывая подбородком на внушительный стадион перед нами. — Вот он. Дом Эдинбург Рагби.
Должна признаться, утром я была удивлена, когда он попросил меня посмотреть на его тренировку. После вчерашней ночи, ужина с его приёмной семьёй, и исповеди в машине, я ожидала, что он отстранится от меня, возведёт барьеры и увеличит дистанцию.
Но этого не случилось. Утром, несмотря на то, что утренний стояк не был чём-то необычным для последних семи дней что я в Эдинбурге, он был очень ненасытным и чрезвычайно ласковым. Но на этот раз все было как-то по-другому. Я чувствовала, что он хочет не только обладать моим телом, но и всем, что к нему прилагается. Манера, с которой его взгляд прожигал меня, был сродни величайшей жажде.