Игра (ЛП)

А затем эта ужасная, горькая правда вырастает в вас, в вашей темноте, как плесень. Правда о том, что вы никогда не будете свободны. Никогда не забудете те сладкие песни, которые утащили вас вниз и поставили на колени. Как только вы увидели, насколько далеко можете погрузиться, вы точно узнали, как низко можете пасть. Эта правда сковывает вас. Она таится за каждой мыслью, каждым действием.

Иногда напоминание о том, кем вы были раньше неизбежно.

Когда я возвращаюсь домой, мои пакеты набиты кормом для собак, лакомствами, поводками, я нашел местного ветеринара и записал их на прием завтра. Лапу питбуля надо осмотреть – и он не кастрирован, и я не уверен, что терьер стерилизована. Обе эти вещи надо сделать до того, как у них будет новый дом.

Я сажусь на пол и трачу час, находясь там, просто наблюдая за ними, пока не звонит мой телефон. Я бросаю им обратно игрушку конг, которую купил для них, и питбуль с радостью бросается за ней, затем поднимаюсь, чтобы ответить на телефон.

Это Брэм.

— Да? — говорю я в телефон.

— Что, черт возьми, случилось с тобой прошлой ночью? — спрашивает Брэм. — Ты просто смылся, и мы не могли тебя найти. И Кайлу мы тоже не могли найти.

— Пошел прогуляться.

— Ты всегда гуляешь, — говорит он. Он прав. Джессика – моя приемная мать и тетя Брэма – всегда говорит, что у меня слишком много беспокойной энергии и мне нужно продолжать избавляться от нее.

— Никола говорила с Кайлой? — спрашиваю я. Я еще не писал ей. Я все утро дискутировал с собой по этому поводу.

— Да, она писала ей. Кайла говорит, ты нашел собак и взял их домой?

— Да, — я смотрю на них прямо сейчас. Прочищаю горло. — Слушай, извини, я оставил телефон дома, а ее телефон умер, так что мы не могли позвонить вам.

Брэм вздыхает.

— Хорошо. Ну…вы пропустили конец большого концерта.

Полагаю это подначка по поводу VIP-билета.

— День был фантастическим. Спасибо тебе, приятель.

— Не пойми меня неправильно, Лаклан, — говорит он, — но…

Я тяжело вздыхаю

— Что?

— Я беспокоюсь о тебе. Когда ты делаешь что-то подобное. Просто уходишь.

От этого замечания моя челюсть напрягается.

— О чем точно ты беспокоишься?

Он делает паузу.

— Знаешь, — тихо говорит он. — Пока ты здесь, я чувствую за тебя ответственность.

Я крепко сжимаю телефон, чувствуя прилив гнева, который проходит сквозь меня, расплавленный и горячий.

— Мне, бл*дь, тридцать два года, Брэм. Я здесь чтобы помочь твоей заднице, а не чтобы нянчиться. Ты можешь думать, что знаешь меня, но это нахрен не так.

— Знаю, знаю, — быстро говорит он. — Прости. Хорошо? Извини.

— Ладно, — бормочу я. — Я лучше пойду.

— Подожди, — говорит он. — Просто напоминаю тебе о сегодняшнем вечере

Я хмурюсь.

— Сегодняшнем вечере?

— С Жюстин.

— О, охренеть, твою мать. — Я прижима кулак ко лбу. — Это сегодня?

— Сегодня понедельник, и это единственный шанс, который у нас есть, Лаклан. Пожалуйста, не отказывайся. Нет ни единого шанса, что Никола позволит мне занять твое место, и я уверен, Жюстин не захочет меня там видеть. Там ждут только тебя.

Кайла. Я думаю о Кайле. Будет ли ей дело до этого? Стоит ли вообще упоминать об этом?

— Сегодня я действительно не чувствую что общение это мое, — говорю я, хотя знаю, это бесполезно. — Особенно с людьми, которые будут там.

— Лаклан, — говорит Брэм. — Ты на следующей неделе уезжаешь. Просто сходи, выпей, познакомься с ее отцом и расскажи ему обо всем. Это все, что ты можешь сделать и это наша последняя попытка.

— Как насчет… — затихаю я, потирая нос.

— Как насчет чего?

— Ничего, — отвечаю ему. — Хорошо, я сделаю это. Я пойду. Но как только пойму, что все сделано, я уйду.

— Хорошо, — говорит он. — Мы будем в Lion, так что ты можешь позже прийти прямо туда.

— Конечно, ты там будешь.

Вешаю трубку.

И с этой беспокойной энергией я беру собак и иду на прогулку.

Я сижу на Джайантс Променад и смотрю на лодки в гавани, одна собака на скамейке рядом со мной, вторая у моих ног. Я решаю дать им имена. Питбуль Эд. Терьер Эмили. Я люблю давать собакам человеческие имена. Это уважительно по отношению к ним. Это говорит им, что они одни из нас и нам напоминает об этом же.

Я много раз достаю телефон из кармана куртки, смотрю на него. Думаю о то, чтобы связаться с Кайлой. Спросить как она. В порядке ли она. Хочу упомянуть, что увижусь с Жюстин, и что это ничего не значит.

Но я этого не делаю. Потому что боюсь, что ее ответом будет «Ну, ты можешь встречаться с кем хочешь» или «Это нормально, ты ничего не обязан мне объяснять» или даже язвительное «Почему ты мне это говоришь? Я хочу сделать все правильно, но я не создан для этого. Мы с Кайлой не вместе, а я уже веду себя как я. Неверное время вводить ее в заблуждение прямо сейчас. Или в любое время.

В итоге мы с собаками идем обратно в квартиру. Я все время занят. Иду на пробежку. Иду в тренажерный зал на первом этаже. Сижу в интернете, пытаясь найти спасательную службу, которая могла бы найти дом для Эда.

И узнаю подробности о вечере с Жюстин. Все в силе. Она подъедет на лимузине к семи часам. Так что я иду в душ. Укорачиваю бороду до минимума, прилизываю волосы, надеваю черный костюм и галстук. Он выглядит на мне совершенно неестественно, и лишь намек на мою татуировку на ключице - nunquam iterum (прим. пер. никогда снова - перевод с латинского) – которая напоминает мне что это все еще я. Большой плохой волк в овечьей шкуре.

К счастью вечер не так ужасен, как я предполагал. Я до сих пор чувствую себя не в своей тарелке. Ненавижу общаться с подобными людьми, теми, кто сидит наверху и бросает камни вниз. Но порой я могу делать бесстрастное лицо. Я хорошо играю. С Жюстин. С близкими друзьями ее отца. С ее отцом. В костюме и галстуке я выгляжу достаточно респектабельно, чтобы обмануть их всех, и когда я говорю о проекте Брэма, о концепции Брэма, я убедителен. Я рассуждаю серьезно, и это работает. Потому что я верю в это, и хочу, чтоб они тоже поверили.

Где-то после девяти часов, я отвожу Жюстин в сторону и шепчу на ухо.

— Как думаешь, я справился? Только честно.

Она застенчиво улыбается и проводит пальцами по галстуку, притягивая меня ближе.

— Думаю, ты продал им проект. Не удивлюсь, если он проинвестирует его.

Не в силах сопротивляться, я улыбаюсь ей.

— Хорошо.

Она не отпускает мой галстук.

— Хочешь бокал шампанского?

— Нет, — говорю я ей, — Я в порядке. На самом деле, я должен идти.

Она надувает губы.

— Почему?

— Собаки, — отвечаю я, теребя ухо. — У меня есть собаки. Если я не выведу их на прогулку, они все уделают.

— Когда ты завел собак?

— Вчера, — говорю я. — Я спас двух бродячих собак.

Она гримасничает. Эта та реакция, которую я и ожидал.

— Бродячих собак? Ты взял двух бездомных собак и поселил их у себя?

Я пожимаю плечами.

— Это наименьшее, что я мог сделать.

— У них мог быть блохи. Бешенство. Кто знает, что у них могут быть за болезни?

— Им нужна была моя помощь.

Она отпускает мой галстук, но старается выглядеть милой, натянуто улыбаясь мне.

— Хах. Что ж, ну разве ты не великодушный мужчина.

— Кто-то должен быть, — говорю я, мой голос становится резче.

— Полагаю, — говорит она, отходя от меня на несколько шагов. — Миру нужно больше таких людей, как ты.

Я поднимаю бровь.

— Думаешь? — Я слышу неискренность в ее голосе. Так говорят люди, которые на самом деле не верят в свои слова. Они говорят это для того, чтобы выглядеть так, будто им есть дело.

Она делает глоток шампанского и начинает смотреть по сторонам в поисках кого-то получше, чтобы поболтать. Кто знал, что лишь упоминания о бродячих собаках будет достаточно, чтобы оттолкнуть ее? Если бы я это знал, я бы в первый же день рассказал ей о Лионеле и организации. С другой стороны, это не привело бы меня сегодня сюда, и я до сих пор делаю что могу, чтобы убедиться, что все идет как надо.