Страница 94 из 118
СТИХИ О ТРЕХ КОТИКОЛОВАХ В японских землях, где горят бумажные фонари, У Бладстрит Джо на всех языках болтают и пьют до зари. Над городом веет портовый шум, и не скажешь бризу: не дуй! От Иокогамы уходит отлив, на буй бросая буй. А в харчевне Циско вновь и вновь говорят сквозь водочный дух Про скрытый бой у скрытых скал, Где шел «Сполох» и «Балтику» гнал, а «Штральзунд» стоял против двух. Свинцом и сталью подтвержден, закон Сибири скор: Не смейте котиков стрелять у русских Командор! Где хмурое море ползет в залив меж береговых кряжей, Где бродит голубой песец, там матки ведут голышей. Ярясь от похоти, секачи ревут до сентября, А после неведомой тропой уходят опять в моря. Скалы голы, звери черны, льдом покрылась мель, И пазори играют в ночи, пока шумит метель. Ломая айсберги, лед круша, слышит угрюмый бог, Как плачет лис и северный вихрь трубит в свой снежный рог. Но бабы любят щеголять и платят без помех, И вот браконьеры из года в год идут по запретный мех. Японец медведя русского рвет, и британец не хуже рвет, Но даст американец-вор им сто очков вперед. Под русским флагом шел «Сполох», а звездный лежал в запас, И вместо пушки труба через борт — пугнуть врага в добрый час. (Они давно известны всем — «Балтика», «Штральзунд», «Сполох», Они триедины, как сам Господь, и надо петь о всех трех.) Сегодня «Балтика» впереди — команда котиков бьет, И котик, чуя смертный час, в отчаянье ревет. Пятнадцать тысяч отменных шкур — ей-богу, куш не плох, Но, выставив пушкой трубу через борт, из тумана вышел «Сполох». Горько бросить корабль и груз — пусть забирает черт! — Но горше плестись на верную смерть во Владивостокский порт. Забывши стыд, как кролик в кусты, «Балтика» скрыла снасть, И со «Сполоха» лодки идут, чтоб краденое красть. Но не успели они забрать и часть добычи с земли, Как крейсер, бел, как будто мел, увидели вдали: На фоке плещет трехцветный флаг, нацелен пушечный ствол, От соли была труба бела, но дым из нее не шел. Некогда было травить якоря — да и канат-то плох, И, канат обрубив, прямо в отлив гусем летит «Сполох». (Ибо русский закон суров — лучше пуле подставить грудь, Чем заживо кости сгноить в рудниках, где роют свинец и ртуть.) «Сполох» не проплыл и полных двух миль, и не было залпа вслед; Вдруг шкипер хлопнул себя по бедру и рявкнул в белый свет: «Нас взяли на пушку, поймали на блеф — или я не Том Холл! Здесь вор у вора дубинку украл и вора вор провел! Нам платит деньги Орегон, а мачты ставит Мэн, Но нынче нас прибрал к рукам собака Рубен Пэн! Он шхуну смолил, он шхуну белил, за пушки сошли два бревна, Но знаю я «Штральзунд» его наизусть — по обводам это она! Встречались раз в Балтиморе мы, нас с ним дважды видал Бостон, Но на Командоры в свой худший день явился сегодня он — В тот день, когда решился он отсюда нам дать отбой,— С липовыми пушками, с брезентовою трубой! Летим же скорей за «Балтикой», спешим назад во весь дух, И пусть сыграет Рубен Пэн — в одиночку против двух!» И загудел морской сигнал, завыл браконьерский рог, И мрачную «Балтику» воротил, что в тумане шла на восток. Вслепую ползли обратно в залив меж водоворотов и скал, И вот услыхали: скрежещет цепь — «Штральзунд» якорь свой выбирал. И бросили зов, ничком у бортов, с ружьями на прицел: «Будешь сражаться, Рубен Пэн, или начнем раздел?» Осклабился в смехе Рубен Пэн, достав свежевальный нож: «Да, шкуру отдам и шкуру сдеру — вот вам мой дележ! Шесть тысяч в Иеддо я везу товаров меховых, А божий закон и людской закон — не северней сороковых! Ступайте с миром в пустые моря — нечего было лезть! За вас, так и быть, буду котиков брать, сколько их ни на есть». Затворы щелкнули в ответ, пальцы легли на курки — Но складками добрый пополз туман на безжалостные зрачки. По невидимой цели гремел огонь, схватка была слепа; Не птичьей дробью котиков бьют — от бортов летела щепа. Свинцовый туман нависал пластом, тяжелела его синева — Но на «Балтике» было убито три и на «Штральзунде» два. Увидишь, как, где скрылся враг, коль не видно собственных рук? Но, услышав стон, угадав, где он, били они на звук. Кто Господа звал, кто Господа клял, кто Деву, кто черта молил — Но из тумана удар наугад обоих навек мирил. На взводе ухо, на взводе глаз, рот скважиной на лице, Дуло на борт, ноги в упор, чтобы не сбить прицел. А когда затихала пальба на миг — руль скрипел в тишине, И каждый думал: «Если вздохну — первая пуля мне». И вот они услыхали хрип — он шел, туман скребя, — То насмерть раненный Рубен Пэн оплакивал себя: «Прилив пройдет сквозь Фанди Рейс, проплещет налегке, А я не пройду, не увижу следов на темном сыром песке. И не увижу я волны, и тралеров, тронутых ей, И не увижу в проливе огней на мачтах кораблей. Гибель мою в морском бою, увы, я нынче нашел, Но есть божий закон и людской закон, и вздернут тебя, Том Холл!» Том Холл стоял, опершись па брус: «Ты сам твердить привык: Божий закон и людской закон — не северней сороковых! Предстань теперь пред божий суд — тебе и это честь! А я утешу твоих вдов, сколько их ни на есть». Но заговоренное ружье вслепую со «Штральзунда» бьет, И сквозь мутный туман разрывной жакан ударил Тома в живот, И ухватился Том Холл за шкот, и всем телом повис на нем. Уронивши с губ: «Подожди меня, Руб, — нас дьявол зовет вдвоем. Дьявол вместе зовет нас, Руб, на убойное поле зовет, И пред Господом Гнева предстанем мы, как котик-голыш предстает. Ребята, бросьте ружья к чертям, было время счеты свести. Мы отвоевали свое. Дайте нам уйти! Эй, на корме, прекратить огонь! «Балтика», задний ход! Все вы подряд отправитесь в ад, но мы с Рубом пройдем вперед!» Качались суда, струилась вода, клубился туманный кров, И было слышно, как капала кровь, но не было слышно слов. И было слышно, как борта терлись шов о шов, Скула к скуле во влажной мгле, но не было слышно слов. Испуская дух, крикнул Рубен Пэн: «Затем ли я тридцать лет Море пахал, чтобы встретить смерть во мгле, где просвета нет? Проклятье той работе морской, что мне давала хлеб,— Я смерть вместо хлеба от моря беру, но зачем же конец мой слеп? Чертов туман! Хоть бы ветер дохнул сдуть у меня с груди Облачный пар, чтобы я сумел увидеть синь впереди!» И добрый туман отозвался на крик: как парус, лопнул по шву, И открылись котики на камнях и солнечный блеск на плаву. Из серебряной мглы шли стальные валы на серый уклон песков, И туману вслед в наставший свет три команды бледнели с бортов. И красной радугой била кровь, пузырясь по палубам вширь, И золото гильз среди мертвецов стучало о планширь, И качка едва ворочала тяжесть недвижных тел,— И увидели вдруг дела своих рук все, как им бог велел. Легкий бриз в парусах повис между высоких рей, Но никто не стоял там, где штурвал, легли три судна в дрейф. И Рубен в последний раз захрипел хрипом уже чужим. «Уже отошел? — спросил Том Холл. — Пора и мне за ним». Глаза налились свинцовым сном и по дальнему дому тоской, И он твердил, как твердят в бреду, зажимая рану рукой: «Западный ветер, недобрый гость, солнце сдувает в ночь. Красные палубы отмыть, шкуры грузить — и прочь! «Балтика», «Штральзунд» и «Сполох», шкуры делить на троих! Вы увидите землю и Толстый Мыс, но Том не увидит их. На земле и в морях он погряз в грехах, черен был его путь, Но дело швах, после долгих вахт он хочет лечь и уснуть. Ползти он готов из моря трудов, просоленный до души,— На убойное поле ляжет он, куда идут голыши. Плывите на запад, а после на юг — не я штурвал кручу! И пусть ёсиварские девки за Тома поставят свечу. И пусть не привяжут мне груз к ногам, не бросят тонуть в волнах — На отмели заройте меня, как Беринга, в песках. А рядом пусть ляжет Рубен Пэн — он честно дрался, ей-ей, — И нас оставьте поговорить о грехах наших прошлых дней!..» Ход наугад, лот вперехват, без солнца в небесах. Из тьмы во тьму, по одному, как Беринг — на парусах. Путь будет прост лишь при свете звезд для опытных пловцов: С норда на вест, где Западный Крест, и курс на Близнецов. Свет этих вех ясен для всех, а браконьерам вдвойне В пору, когда секачи ведут стаю среди камней. В небо торос, брызги до звезд; черных китов плеск, Котик ревет — сумерки рвет, кроет ледовый треск. Мчит ураган, и снежный буран воет русской пургой — Георгий Святой с одной стороны и Павел Святой — с другой! Так в шквалах плывет охотничий флот вдали от берегов, Где браконьеры из года в год идут на опасный лов. А в Иокогаме сквозь чад твердят, сквозь водочный дух вслух Про скрытый бой у скрытых скал, Где шел «Сполох» и «Балтику» гнал, а «Штральзунд» стоял против двух.