Страница 78 из 118
— Оказывается, мы не одни — сюда пришли и другие существа, — сказал Финдлейсон, который сидел, прислонив голову к древесному стволу, полузакрыв глаза и чувствуя себя очень удобно.
— Верно, — глухо отозвался Перу, — и не маленькие существа.
— Кто они такие? Я неясно вижу.
— Боги. Кому же еще быть? Гляди!
— А, верно! Боги, конечно… боги.
Финдлейсон улыбнулся, и голова его упала на грудь. Перу был совершенно прав. После потопа кто мог остаться в живых на земле, кроме богов, которые ее создали, богов, которым его поселок молился еженощно, богов, которые были на устах у всех людей и на всех людских путях? Оцепенение, сковавшее Финдлейсона, мешало ему поднять голову или пошевелить пальцем, а Перу рассеянно улыбался молниям.
Бык остановился вблизи храма, опустив голову к влажной земле. В ветвях зеленый попугай клювом чистил мокрые перья и криком вторил грому, в то время как трепещущие тени зверей собирались вокруг дерева. Вслед за быком пришел самец черной антилопы — подобное животное Финдлейсон за всю свою давно прошедшую жизнь на земле видывал разве только во сне, — самец с царственной головой, эбеновой спиной, серебристым брюхом и блестящими прямыми рогами. Рядом с ним, опустив голову до земли, неустанно хлеща хвостом по увядшей траве, прошла толстобрюхая тигрица с зелеными глазами, горевшими под густыми бровями, и со впалыми щеками.
Бык прилег у храма, и тут из мрака выскочила чудовищная серая обезьяна и села, как садятся люди, на место поверженного идола, а дождевые капли, словно драгоценные камни, посыпались с ее волосатой шеи и плеч.
Другие тени возникали и скрывались за пределами круга, и среди них появился пьяный человек, размахивающий жезлом и винной бутылкой. Тогда откуда-то с земли послышался хриплый рев.
— Паводок уже убывает, — проревел кто-то. — Вода спадает час за часом, а их мост все еще стоит!
«Мой мост, — подумал Финдлейсон. — Как это было давно! Какое дело богам до моего моста?»
Глаза его искали во мраке то место, откуда донесся рев. Крокодилица, тупоносая гангская Магар, гроза бродов, подползла к зверям, яростно колотя хвостом направо и налево.
— Его построили слишком прочным для меня. За всю эту ночь мне удалось оторвать только несколько досок. Стены стоят! Башни стоят! Мой поток сковали, и река моя уже несвободна. Небожители, снимите это ярмо! Верните мне вольную воду от берега до берега! Я говорю, я, Матерь Ганга. Правосудие богов! Окажите мне правосудие богов.
— Что я говорил? — прошептал Перу. — Поистине, это панчаят богов. Теперь мы знаем, что весь мир погиб, кроме вас и меня, сахиб.
Попугай снова закричал и захлопал крыльями, а тигрица, прижав уши к голове, злобно зарычала.
Где-то в тени закачались блестящие бивни и огромный хобот, и негромкое ворчанье нарушило тишину, наступившую после рыка тигрицы.
— Мы здесь, — прозвучал низкий голос, — Мы великие. Единственный и множество. Шива, отец мой, здесь с Индрой. Кали уже говорила. Хануман тоже слушает.
— Каши остался нынче без своего котвала! — крикнул человек с винной бутылкой, швырнув жезл на землю, и на островке зазвучал собачий лай, — Окажите Каши правосудие богов.
— Вы молчали, когда они оскверняли мои воды, — заревела большая крокодилица. — Вы и не шевельнулись, когда реку мою загнали в стены. Ниоткуда мне не было помощи, кроме как от собственных моих сил, а они не выдержали — силы Матери Ганги не выдержали перед их сторожевыми башнями. Что я могла поделать? Я сделала все, что могла. А теперь, небожители, всему конец!
— Я несла смерть; я влекла пятнистый недуг от хижины к хижине в их рабочем поселке, и все-таки они не переставали строить. — Кривоногая облезлая ослица с раскроенной мордой и истертой шкурой, хромая, выступила вперед. — Я дышала на них смертью из моих ноздрей, но они не переставали строить.
Перу хотелось двинуться, но тело его отяжелело от опиума.
— Так! — произнес он, сплюнув. — Вот и сама Шитала — Мать Оспа. Нет ли у сахиба носового платка прикрыть лицо?
— Пропали мои старания! Целый месяц кормили меня трупами, и я выкидывала их на свои песчаные отмели, но строители продолжали работать. Демоны они и сыны демонов! А вы покинули Матерь Гангу одну на посмешище их огненной повозке! Да свершится суд богов над строителями моста!
Бык передвинул жвачку во рту и не спеша отозвался:
— Если бы суд богов поражал всех, кто насмехается над священными предметами, в стране было бы много потухших жертвенников, мать.
— Но это больше чем насмешка, — сказала тигрица, выбросив вперед цепкую лапу. — Ты знаешь, Шива, и все вы, небожители, знаете, как они осквернили Гангу. Они непременно должны предстать перед Разрушителем. Пусть их судит Индра.
— Как давно началось это зло? — откликнулся самец антилопы, не двигаясь.
— Три года назад по счету людей, — ответила Магар, припадая к земле.
— Разве Матерь Ганга должна умереть в этом году, что она так спешит сейчас же получить отмщение? Еще вчера глубокое море было там, где она течет теперь, и море снова покроет ее завтра, ибо так ведут боги счет тому, что люди называют временем. Кто скажет, что их мост простоит до завтра? — промолвил самец антилопы.
Наступила долгая тишина, а буря утихла, и полная луна встала над мокрыми деревьями.
— Так судите же теперь, — угрюмо промолвила река. — Я рассказала о своем позоре. Паводок все убывает. Больше я ничего не могу сделать.
— Что касается меня, — послышался из храма голос большой обезьяны, — мне нравится смотреть на этих людей: ведь, помнится, я тоже построил не маленький мост в пору юности мира.
— Говорят также, — прорычала тигрица, — что эти люди произошли из остатков твоих войск, Хануман, и потому ты им помогал…
— Они трудятся, как трудились мои войска на Ланке, и верят, что труды их не пропадут. Индра слишком высоко вознесен, но ты, Шива, ты-то знаешь, как густо они унизали страну своими огненными повозками.
— Да, я знаю, — проговорил бык. — Их боги научили их этому.
По кругу прокатился взрыв хохота.
— Их боги! Что могут знать их боги? Они родились вчера, а создавшие их умерли и едва успели остыть, — сказала крокодилица. — Завтра их боги умрут.
— Хо! — произнес Перу. — Матерь Ганга говорит умные речи. То же самое я говорил падри-сахибу, который проповедовал на «Момбассе», но он потребовал от барамалама заковать меня в кандалы за такую великую дерзость.
— Наверное, они всё это делают для того, чтобы порадовать своих богов, — сказал бык.
— Не совсем, — возразил слон, выступив вперед. — Они делают это на пользу моим махаджанам — моим жирным ростовщикам, которые поклоняются мне в день Нового года, рисуя мое изображение на первой странице счетных книг. А я выглядываю из-за их плеч и вижу при свете ламп, что имена, вписанные в эти книги, принадлежат людям, живущим в далеких местах, ибо все города связаны друг с другом огненными повозками, деньги быстро приходят и уходят, а счетные книги толстеют не хуже меня самого. И я, Ганеша Удачи, я благословляю своих поклонников.
— Они изменили лицо страны, моей страны. Они совершали убийства и строили города на моих берегах, — сказала Магар.
— Все это только пустое перекатывание комочка грязи. Пусть грязь копается в грязи, если это нравится грязи, — отозвался слон.
— А потом что? — сказала тигрица. — Потом они увидят, что Матерь Ганга не в силах отомстить за оскорбление, и сначала они отойдут от нее, а позже и от всех нас, одного за другим. В конце концов, Ганеша, мы останемся при пустых жертвенниках.
Пьяный человек, шатаясь, встал на ноги и громогласно икнул в лицо собравшимся богам.
— Кали лжет. Сестра моя лжет! Вот этот мой жезл — это котвал Каши, и он ведет счет моим паломникам. Когда наступает пора поклоняться Бхайрону — а эта пора никогда не кончается, — огненные повозки трогаются одна за другой, и каждая везет тысячу паломников. Они уже не ходят пешком, они катятся на колесах, и слава моя все возрастает.