Страница 70 из 98
Я наклонился и выключил радио.
— Лицо желтоватого цвета, черты лица резкие, но никто не сказал, что он красивый.
Я медленно повернулся на стуле.
В открытой стеклянной двери стоял сержант Макгро, позади него маячил сержант Хартселл.
Я подскочил не более чем на фут: один из тех рефлексов, над которыми я не властен.
— Кто вам разрешил врываться сюда? — спросил я, вставая на ноги.
— Он хочет знать, кто нам разрешил врываться сюда, — сказал Макгро, скосоротившись. — Скажем ему?
Хартселл прошел в комнату. На худом враждебном лице — хмурое выражение, глубоко посаженные глаза — каменные.
— Да, скажи ему.
Не отводя от меня взгляда, Макгро закрыл стеклянную дверь.
— Нам сказала маленькая пташка, — подмигнув мне, продолжил он. — Всегда находится маленькая пташка, которая говорит нам то, что нам хочется знать. И эта самая пташечка также сообщила нам, что сегодня вечером ты был со Стивенсом.
Меня слегка бросило в пот, может, потому, что ночь выдалась жаркая. А может, мне не понравился вид этих двоих. А может, вспомнилось, как Брэндон грозился устроить мне темную.
— Верно, — ответил я. — Я был с ним.
— Ну, молоток, — сказал Макгро и просиял. — Чудо-Чадо говорит для разнообразия правду. Чего же ты там не остался? Ребята из патрульной машины с удовольствием бы с тобой побеседовали.
— А мне нечего было им сообщить, — ответил я. — Описание машины и людей я уже сообщил дежурному сержанту, и нового бы ничего не добавил. К тому же для одного вечера мне было достаточно, вот я и смотал удочки.
Макгро сел в кресло, порылся во внутреннем кармане и выудил оттуда сигару. Он откусил конец, выплюнул его на стену и прикурил.
— Это мне уже нравится, — сказал он, выпуская изо рта густой дым. — Для одного вечера тебе достаточно. Да, очень мило. Но, корешок, как ты ошибаешься. Вечер для тебя даже еще и не начинался.
Я промолчал.
— Давай побыстрее, — жестким голосом сказал Хартселл. — Через час мне заступать на пост.
Макгро недовольно уставился на него.
— Спокойненько, ладно? Ну и что из того, если ты немного опоздаешь? Мы и сейчас на посту, разве нет? — Он бросил взгляд на меня. — О чем вы со Стивенсом говорили?
— Мне хотелось знать, устраивает ли его объяснение, будто Джэнет Кросби умерла от сердечной недостаточности. Он сказал, что не устраивает.
Макгро усмехнулся и потер свои большие белые руки, мои слова явно доставили ему удовольствие.
— А ты знаешь, — бросил он Хартселлу, — начальник не дурак. Не скажу, что с ним легко, но он явно не дурак. Вот доподлинные его слова: «Бьюсь об заклад, что этот сучий сын толковал со Стивенсом о семействе Кросби». Вот что он мне сказал, как только мы получили описание. И он оказался прав.
Хартселл посмотрел на меня долгим мерзким взглядом.
— Да, — сказал он.
— И это все, что тебе хотелось узнать, Чудо-Чадо? — спросил Макгро. — Или ты задавал Стивенсу и другие вопросы?
— Это и все, что мне хотелось знать.
— А не тебе ли начальник велел оставить Кросби в покое?
Вот оно что.
— Он упоминал об этом.
— Или, может, ты считаешь, что начальник говорит, лишь бы послушать собственный голос?
Я перевел взгляд с Макгро на Хартселла, затем снова на Макгро.
— Не знаю. Почему бы вам не спросить у него?
— Не умничай, Чудо-Чадо. Умников мы не любим, правда, Джо?
Хартселл сделал нетерпеливое движение.
— Ради Христа, давай кончать, — сказал он.
— Кончать — что? — спросил я.
Макгро наклонился и снова сплюнул на стену, а пепел стряхнул на ковер.
— Из-за тебя, корешок, начальник, похоже, не очень-то счастлив, — сказал он и ухмыльнулся. — А когда начальник несчастлив, он злится и выходит из себя, а когда он выходит из себя, то вымещает зло на своих ребятах, вот мы и решили снова сделать его счастливым. Мы подумали, что проще всего вернуть ему улыбку — это приехать сюда и немного поработать над тобой. Мы решили, было бы неплохо потрепать тебе уши, а то и вовсе оторвать их. Кроме того, подумали мы, неплохо бы учинить небольшой разгром в твоем доме: побить мебель и поковырять стены. Мы ведь так думали, а, Джо?
Хартселл облизал тонкие губы и позволил усмешке появиться в его каменных глазах. Он вытащил из набедренного кармана кусок резинового шланга, налитого свинцом, и оценивающе взвесил его на ладони.
— Да, — сказали он.
— А вы не подумали, что произойдет, если вы исполните эти благие намерения? — спросил я. — Вам не приходило в голову, что я могу предъявить иск за нападения и что некто Манфред Уиллет разнесет вас в пух и прах на суде и вы лишитесь своих блях? Пришло вам это в ваши светлые головушки или вы просто проглядели подобную мелочь?
Макгро наклонился и погасил горящую сигару о полированную крышку стола.
— Ты не первый ублюдок, Чудо-Чадо, которому мы наносим визит, — сказал он. — И не будешь последним. Как управляться с адвокатами, мы знаем. Подумаешь, Уиллет! Нашел кем пугать. Да и о каком суде ты толкуешь? Мы пришли сюда взять у тебя заявление насчет Стивенса. По какой-то там причине — может, тебе не понравились наши лица, может, ты был слегка поддатый, может, у тебя чирей в неудобном месте, сойдет что угодно, — ты становишься крут. До того крут, Чудо-Чадо, что нам с Джо приходится вроде как урезонивать тебя, ты начинаешь буянить, и в комнате вроде как происходит погром. Но нашей вины тут нет. Нам тоже это особенно не по душе, и как знать, может, кабы не наши лица, или если бы ты не был поддатый, или если бы у тебя не было чирья в неудобном месте, ничего бы этого не произошло. Это то, что в суде называется твое слово против слов двух респектабельных, не жалеющих сил на службе полицейских. К тому же мы могли бы забрать тебя в управление и посадить в тихую славную камеру, куда время от времени заходили бы ребята и вытирали ботинки о твою морду. Странное дело, до чего много наших ребят любят заглядывать кое к кому из заключенных и вытирать ботинки о их морды. Даже не знаю, почему: просто, видать, любят повеселиться. Так что давай больше не будем толковать об обвинениях в нападении, отобранных бляхах и умниках-адвокатах, если хочешь, чтоб все было по-хорошему.
Я вдруг ощутил, как у меня неприятно засосало под ложечкой. Значит, мое слово против их слов. Они могли запросто арестовать меня и бросить в камеру. К тому времени, как Уиллет развернется, может произойти много чего. Выходило, что этот вечер не для моих игр и забав.
— Вы, значит, все продумали? — произнес я как можно спокойнее, — насколько позволяли обстоятельства.
— А как же, корешок, — сказал Макгро, лыбясь. — Тут столько вокруг подонков, которые мутят воду, а наша тюрьма не такая уж и большая. Так что время от времени мы просто вынуждены принимать соответствующие дисциплинарные меры, чтобы сэкономить городу бабки.
Мне бы следовало поглядывать на Хартселла, который стоял чуть слева сзади от меня. Я вдруг услышал свист рассекаемого воздуха и попытался увернуться, но слишком, даже очень, опоздал. Резиновый шланг ударил меня по макушке, и я упал на четвереньки.
Макгро только этого и ждал и молниеносно выбросил ноги — квадратный, окованный железом носок ботинка угодил мне по горлу. Я повалился набок, лихорадочно хватая ртом воздух. Удар по предплечью отозвался тупой болью в голове, и тут же последовал глухой удар по шее, а в ребра мне врезалось что-то острое.
Я откатился, поднялся на четвереньки, увидел, что Хартселл надвигается на меня, и попытался увернуться. Шланг, казалось, отскочил прямо от моих мозгов, как будто мне сделали трепанацию, чтобы специально бить по мозгам. Я распластался на ковре, сжимая кулаки и сдерживая крик, который уже готов был вырваться из меня.
Чьи-то руки подхватили меня и поставили на ноги. Сквозь красную пелену тумана Макгро казался чересчур огромным, чересчур широким и уродливым. Он отпустил меня, и я, падая вперед, напоролся на его кулак. Я кубарем полетел через комнату, опрокинув стол. Приземлился на спину посреди посыпавшихся кусков от картинки-загадки.