Страница 59 из 98
— Ну да. Сэлзер, разумеется, скорее всего расстроится. Но, кроме Брэндона, кого Сэлзер волнует?
— Ах, черт! — с отвращением сказал Миффлин. — Придется мне перемолвиться словечком с Брэндоном. Такую кашу один я заваривать не могу.
— Ну что ж, потолкуй с ним. Не забудь сказать ему, что я звоню ночному редактору «Гералд» и сообщаю ему эту историю. Мне не хотелось бы, чтобы Дуэн ушел у тебя из рук только потому, что Брэндону не хочется огорчать своего дружочка.
— Ни в коем случае не делай этого! — завопил Миффлин, — Послушай, Вик, ради бога, не натвори никаких глупостей с прессой. Уж чего-чего, а этого Брэндон не потерпит.
— Жаль, потому что именно это я и собираюсь сделать. Сообщи ему, а сам лови Дуэна, если не хочешь, чтобы на тебя набросилась пресса. Пока, Тим. — Он все еще вопил, когда я положил трубку.
Пола с Керманом подошли к телефонной будке и все слышали.
— Подкрутил его? — спросил Керман, потирая руки.
— Да так, легкая истерика. Им, похоже, не хочется огорчать Сэлзера. — Я набрал номер, подождал, затем, когда мужской голос ответил: «Редакция „Гералд“», я попросил соединить меня с ночным редактором.
Мне понадобилось минуты две, чтобы выложить ему эту историю. Он накинулся на нее, как изголодавшийся набрасывается на обед из пяти блюд.
— Сэлзер вроде как балует Брэндона, — объяснил я. — Не удивлюсь, если он попытается замять это дело.
— А если ему это удастся, моей вины тут не будет, — сказал ночной редактор, дьявольски хихикнув. — Спасибо, Мэллой. Я все искал дубинку, какой бы побить эту крысу. Предоставь это мне. Я ему устрою.
Я положил трубку и вышел из кабины.
— Что-то подсказывает мне, что я сам заварил кашу, — сказал я. — Если я не ошибаюсь, приятных снов Брэндону сегодня не видать.
— Какая жалость, — отозвался Керман.
Поезжайте на север по бульвару Орчид, мимо поместья «Санта Роза», и вы наконец доберетесь до узкой дороги, которая ведет к песчаным дюнам и к моей хижине.
Место для жилья не ахти какое, но туда хотя бы не доносятся звуки чужих радиоприемников, а когда у меня появляется желание попеть йодлем, никто не возражает. Мое жилище — это бунгало из четырех комнат, построенное из узловатой канадской сосны. Есть при доме и садик размером с носовой платок, его более или менее содержит в порядке Тони, мой слуга-филиппинец. В сотне ярдов от моей парадной голубой Тихий океан, а за домом, справа и слева, заросли кустарника, песок, а чуть дальше стоят полукругом синие пальметто. Там одиноко и тихо, как на могиле нищего, но мне там нравится. Я живу там больше пяти лет и не хотел бы жить ни в каком другом месте.
Выйдя из бара Финнегана, я поехал по песчаной дороге домой. Было без двадцати двенадцать. В небе торчала огромная, похожая на арбуз луна, и ее белые вездесущие лучи, как прожектор, освещали кустарники и пески. Поверхность воды казалась похожей на черное зеркало, воздух был тих и жарок. Окажись под рукой блондинка, это была бы романтическая ночь.
Завтра, говорил я себе, катя по дороге, будет очень загруженный день. Пола обещала, как только откроется «Каунти Билдингс», ознакомиться с завещаниями Макдоналда и Джэнет Кросби. Мне хотелось еще разок повидаться с сиделкой Гэрни. Хотелось также узнать, кто адвокат Морин Кросби, и побеседовать с ним. К тому же мне надо было побольше разузнать о Дагласе Шеррилле. Если завещания не дадут ничего интересного, если адвокат Морин удовлетворен создавшимся положением и если не будет никаких подозрений в отношении Дагласа Шеррилла, вот тогда, решил я, я верну эти пятьсот долларов и буду считать дело закрытым. И все же я смутно сознавал, что не закрою это дело, хотя мне еще надо было убедиться, что понапрасну трачу время.
Я тормознул перед сосновой коробкой, которая служит мне гаражом, прошел по горячему песку и открыл дверь. Потом вернулся в машину, въехал в гараж, выключил двигатель и задержался, прикуривая сигарету. В этот момент я совершенно случайно бросил взгляд в зеркало заднего вида, и мое внимание привлекло какое-то движение в освещенных луною кустах.
Я моментально погасил спичку и сидел не шевелясь, наблюдая за кустами в зеркало. До них по прямой от задка машины было ярдов пятьдесят. Движение повторилось, ветки наклонились и задрожали, затем снова замерли.
Ветер, поскольку его не было, не мог послужить причиной движения кустов. Не могла его вызвать и ни одна птичка — не те у нее размеры. Я решил, что за этими кустами кто-то прячется — то ли мужчина, то ли женщина, — и они либо отодвинули ветки, чтобы лучше видеть, либо же ухватились за них, чтобы не упасть.
Мне это не понравилось. Человек, который прячется в кустах, обязательно замышляет что-нибудь дурное. Пола неоднократно говорила, что моя хижина в абсолютном уединении, а это опасно. При такой работе у меня, естественно, появлялись враги, иногда такие, кто угрожал стереть меня с лица земли. Уединенность и изоляция моего дома могли искусить любого человека с дурными намерениями. Здесь можно было запросто затеять войну в миниатюре, и никто бы о ней не услышал, и я с сожалением подумал, что мой револьвер 38-го калибра, предназначенный специально для полиции, лежит в ящике гардероба.
Отключив двигатель, я погасил фары, и в гараже стало совершенно темно. Если скрывавшийся в кустах собирался что-то затеять, значит, он начнет, когда я выйду на лунный свет и стану запирать дверь. Не попасть в меня на таком расстоянии и при таком освещении просто было нельзя.
И если я хотел застать врасплох затаившуюся руку, мне надо было что-то немедленно предпринять. Чем дольше я буду сидеть в машине, тем большую настороженность и подозрительность проявит он — если это он. А если я не покажусь, он даже может начать стрелять по задней части машины в надежде, что меня отыщет шальная пуля.
Открыв дверцу машины, я скользнул в темноту. С того места, где я стоял, я видел кусок пляжа, густые заросли кустарника, деревья, поразительно четкие в лунном свете. Выйти туда, в это буйное кипение белого света, было бы невероятной глупостью, а я не собирался совершать глупостей. Я отступил назад и ощупал грубые доски задней стенки. Однажды, после того как я прокутил всю ночь с Джеком Керманом, я заехал в гараж слишком быстро и чуть не проехал его насквозь. Я знал, что несколько досок отошли вместе с гвоздями, и сейчас решил выбраться из гаража, отодрав одну из них.
Я отыскал доску послабее и принялся за дело, а сам не сводил глаз с той кучи кустов. Там ничего не двигалось. Кто бы ни прятался за кустами, лежал он очень тихо. Доска уступила под моим напором, я поднажал еще, затем бочком протиснулся в образовавшееся отверстие.
Сразу за гаражом шла полоска песка, потом — кусты. Я бесшумно скользнул по песку и укрылся в кустах, но довольно-таки запыхался. Для подобных упражнений было жарковато, и, переводя дыхание, я опустился на песок, чтобы обдумать положение.
Самое разумное — это незаметно прокрасться к задней части хижины, проникнуть в дом и взять револьвер из ящика гардероба. Я чувствовал, что, как только револьвер окажется у меня в руках, я справлюсь с тем, кто ищет приключений на свою голову. Достаточно одного выстрела из окна спальни в сторону кустов, и у того, кто там прячется, отпадет, вероятно, всякая охота вести игры.
Единственным препятствием для проведения этого плана в жизнь было то, что затаившийся враг, поскольку я не появляюсь из гаража, догадается, что я заметил его, и тоже двинется в этом направлении, чтобы отрезать меня от дома. С другой стороны, он может и подумать, что я все еще в гараже и боюсь выходить, и решит дождаться-таки моего появления.
Я неторопливо поднялся на ноги и, пригибаясь пониже, стал потихоньку красться к хижине, прячась за кустами и стараясь ступать осторожнее. Пока тянулись кусты, все было относительно просто, но ярдов через десять они кончались, а начинались снова после прогалины футов в двадцать. Я готов был лопнуть с досады — до того голым казался этот отрезок в ярком свете луны. Гараж меня уже не прикрывал, и, вздумай я рвануть через это открытое пространство, затаившийся в кустах непременно бы меня увидел. Добравшись до самого края, я остановился и глянул сквозь кусты. Единственным утешением в этом новом положении было то, что теперь расстояние до меня от той точки кустов значительно увеличилось и составляло уже не пятьдесят, а примерно сто двадцать ярдов, а попасть в движущуюся цель, даже такую крупную, как я, с такого расстояния довольно трудно — надо быть снайпером. Я решил рискнуть.