Страница 2 из 98
И вот внук Александр, названный за свою неискренность византийцем. Как говорится, природа отдыхает на детях (сын Екатерины Павел отличался как раз спартанским прямодушием), зато щедро передает внукам гены бабок и дедов.
Да, можно с полным правом заявить, что Александр пошел характером в бабку, был ее баловнем и относился к ней с искренней любовью, но столь же искренне он любил поначалу отца. Беда Павла, приведшая в конце концов к тому, что Александр сделался его врагом, заключалась в суровости и деспотичности, с которыми Павел относился к сыну.
И дело здесь вовсе не в психопатстве Павла, в чем его изначально обвиняло большинство историков, и что совершенно не соответствует действительности, а в желании вырастить из сына достойного человека и правителя — честного и благородного. Каким, кстати, был сам Павел, о чем, к сожалению, умалчивается и до сих пор. Павел рисуется только деспотом, без попыток объяснить причины этого самого «деспотизма».
Однако в случае с Александром вина Павла очевидна. В своем стремлении воспитать из сына рыцаря он, что называется, перегнул палку. Тонкий и чувствительный Александр не был создан для восприятия тех методов воспитания, к каким прибег отец. Окрики и постоянная суровость, переходящая иногда в насмешку над слабостями Александра, не могли достичь результатов, поскольку наследник был создан для умного разговора и деликатного обращения. Воспитательная метода Павла вполне бы подошла к третьему сыну императора, Николаю, который впоследствии будет править Россией; в применении же к Александру она привела к противоположным результатам — подавляемый отцом, Александр все больше и больше отдалялся от него, а затем просто возненавидел. Что и определило его участие в заговоре против Павла I — 11 марта 1801 года.
Но пока что на дворе лишь конец 1796-го. Недавно умерла Екатерина II, многие годы лелеявшая мысль передать престол внуку в обход родного сына. Эту идею императрица высказала впервые еще в 1787 году, то есть в то время, когда Александру было всего десять лет. Он, кстати, был посвящен бабкой в этот план, но сам же и расстроил его, рассказав о замысле Екатерины отцу и поклявшись ему в том, что никогда не выступит против него.
Но вот Екатерина умерла, и на престол вступил Павел. Вопреки распространенному мнению, он не был психически ненормальным человеком, доведшим Россию за четыре года правления чуть ли не до катастрофы. Все обстояло как раз наоборот, и Павлу пришлось расхлебывать результаты деятельности своей матери, Екатерины «Великой». А что касается его как человека, то он был умным, честным и благородным (правда, чересчур эмоциональным), а потому не вписывался в систему координат тогдашней российской действительности. Недоброжелатели называли Павла гатчинским капралом (двор Павла находился в Гатчине), а он был хорошо воспитанным и образованным человеком, проявившим большую склонность к занятиям математикой и к инженерным наукам и знавшим три языка — немецкий, французский и латынь.
Объективную оценку дал Павлу I в своих «Записках» генерал-майор Конной гвардии Николай Саблуков. «Это был человек в душе вполне доброжелательный, — писал конногвардеец, — великодушный, готовый прощать обиды и повиниться в своих ошибках. Он высоко ценил правду, ненавидел ложь и обман, заботился о правосудии и беспощадно преследовал всякие злоупотребления, в особенности же лихоимство и взяточничество. К несчастью, все эти похвальные и добрые качества оставались совершенно бесполезными, благодаря его несдержанности и нетерпеливой требовательности беспрекословного повиновения».
Другими словами, суровые меры, принятые Павлом для наведения в стране порядка, встретили жесточайшее сопротивление дворянской оппозиции. Но разве нужны были эти суровые меры, это требование беспрекословного повиновения, о котором говорит Саблуков? Ведь Павел стал царствовать после «золотого» века Екатерины, когда, по уверению нашей официальной историографии, Россия достигла пика своего могущества и когда, казалось бы, не пристало говорить ни о каких суровых мерах в деле наведения порядка в стране.
Это — очередной миф нашей истории. Да, территориальные приобретения при Екатерине поражали воображение (именно тогда к России был присоединен Крым и основан Севастополь), но какой ценой были оплачены эти приобретения? Ценой жизни бессчетного числа русских солдат, являвшихся до призыва на службу крепостными крестьянами, то есть основными работниками государства.
Рекрутские наборы, производимые по всей стране, собирали под знамена Румянцева, Суворова и Потемкина сотни тысяч людей, трупами которых устилали затем все поля победы. Но какое дело было русской императрице (русской, впрочем, лишь по стране проживания) до крепостных мужиков, которых именно она довела своими указами до рабского состояния? Ведь это при «великой» Екатерине крепостничество в России достигло своего апогея, когда крестьянам, например, было запрещено под страхом физических наказаний жаловаться на своих господ; когда их продавали наравне с тяговым скотом и секли за малейшую провинность. Ведь это при Екатерине помещица Дарья Салтыкова, вошедшая в историю под именем Салтычихи, замучила до смерти свыше ста своих крепостных. Жалоба на нее дошла до императрицы лишь после десятого захода, когда отчаявшиеся мужики всеми правдами и неправдами прорвались к Екатерине. Им грозило битье кнутом на площади — не жалуйся! — или вырывание ноздрей, но они пренебрегли опасностью и донесли до государыни всю правду о своей жизни.
Салтычиха была отдана под суд, и судьи, пораженные жестокостью помещицы, приговорили ее к смертной казни, хотя таковая в отношении дворян не применялась. Исправляя «ошибку» суда, Екатерина заменила смертную казнь заточением в монастырь, и Дарья Салтыкова остаток дней провела в одной из московских обителей.
Но это, как говорится, лирическое отступление; вернувшись же к основной теме, стоит отметить один лишь факт и задать один лишь вопрос. Факт заключается в том, что Екатерина II царствовала тридцать четыре года, и все это время Россия находилась в состоянии войны, которая безостановочно пожирала свои жертвы — русских солдат, бывших крестьян, оторванных от хозяйства. А отсюда вытекает и вопрос: могло ли государство после стольких лет разорения находиться в состоянии благоденствия?
Каждый, кто находится в здравом уме, ответит: конечно же, нет. И это будет той правдой, которую, оценивая царствование Екатерины, выскажет в суровых и нелицеприятных словах А.С.Пушкин: «Со временем история оценит влияние ее царствования на нравы, откроет жестокую деятельность ее деспотизма под личиной кротости и терпимости, народ, угнетенный наместниками, казну, расхищенную любовниками, покажет важные ошибки ее политической экономии, ничтожность в законодательстве, отвратительное фиглярство в сношениях с философами ее столетия — и тогда голос обольщенного Вольтера не избавит ее славной памяти от проклятия России».
Придя к власти, Павел I тотчас увидел катастрофичность положения. Россия находилась, образно говоря, у разбитого корыта. Хозяйство было разорено, в казне не оказалось денег (да и откуда они могли быть там, если только своим любовникам — стеснительные историки называют их благозвучным словом «фавориты» — Екатерина раздарила свыше 90 миллионов рублей и сотни тысяч крепостных душ — одним Орловым 50 тысяч), так что новому императору предстояло, по сути, спасать государство от банкротства.
И он попытался сделать это, по мере возможности наполняя расстроенную Екатериной казну и поведя энергичную борьбу против роскоши, расточительности, мздоимства и коррупции. И конечно же, встретил полное неприятие своих взглядов со стороны знати и чиновничества. Положение осложнялось еще и резким, вспыльчивым нравом императора, что привело сначала к возрастанию неприязни к нему, а затем — и к заговору.
В том, что он существует, Павел нисколько не сомневался, более того, он верно «вычислил» главных заговорщиков, начиная от госсекретаря Никиты Панина и петербургского губернатора графа Палена и кончая своим старшим сыном Александром.