Страница 8 из 14
– Ну потом, ясное дело, на Грумант, – предположил Епифан и добавил: – Ведь твои кочи только туда и ходят.
– Оно так, – согласился Фрол и, вроде как раздумывая, сказал: – Только я думаю, и в океане дорога есть…
Купец не договорил, но Епифан сразу понял, что именно имелось в виду, и, не скрывая своего интереса, спросил:
– Фрол Матвеич, неужто новый коч встречь солнца решил отправить?
– Само так, – не колеблясь подтвердил Фрол. – Уверен, не иначе по открытой воде путь должен иметься.
– Конечно, должен, – с жаром поддержал его Епифан.
– Значит, пойдёшь кормщиком на новом коче? – оборачиваясь, спросил Фрол и, увидев, как Епифан согласно кивнул головой, улыбнулся…
За столом в светёлке у Томилы Пушника сидели четверо. Сам хозяин был здесь не как простой затынщик, а как известный в городе торговец мягкой рухлядью. Тут же был и его напарник по пушному делу, приёмщик ясака с воеводского двора Евсей Носков. Двое других мехом не занимались, но выделялись по иной части. Это были хозяин литейной мастерской Якимка Городчиков и пришедший вместе с ним ювелирных дел мастер Третяк Желвунцев.
Собравшиеся напряжённо молчали и, хотя перед ними красовался штоф оковытой, украшенный обливным орнаментом, в окружении тарелей с рыбными пирогами, морошкой да строганиной, никто пока не притрагивался к угощению. Здоровенный чернобородый литейщик смотрел на сидевшего напротив такого же крепкого затынщика, отличавшегося от мастера разве что только своей ярко-рыжей бородой, а воеводский сборщик ясака исподтишка приглядывался к самому старшему из собравшихся, совсем уж седому ювелиру.
Признаться, он-то и интересовал Евсея больше всего. Что касалось двух других, то он знал их достаточно хорошо, а вот с Желвунцевым ему так близко встречаться не приходилось, и сейчас приказной на всякий случай ещё раз вспоминал, что ему приходилось слышать о мастере.
Сам же старый Третяк Желвунцев, зябко кутаясь в богатую меховую накидку, покрутив головой из стороны в сторону, не спеша осмотрел уютную светёлку и с явным одобрением сказал хозяину:
– А ничего хороминка…
– Что, понравилась? – поддерживая разговор, с готовностью отозвался затынщик.
– А почему ж не понравиться? – Ювелир ещё раз, словно проверяя самого себя, глянул вокруг. – Опять же, воздух чистый, дыма не слыхать вовсе.
– А ему откуда тут взяться? – охотно пояснил затынщик. – Ход отдельный, дым сюда не попадает. Правда, малость прохладней, чем в поварне.
– Так нам и не привыкать к морозам-то, – вмешался в разговор Евсей и первым потянулся за штофом.
Сноровисто налив всем оковытой, он хитро поглядел на собравшихся и, вроде как со скрытым намёком, сказал:
– Ну что, можно и принять, во здравие…
Евсей лихо опрокинул чарку, а Томило, спохватившись и вспомнив про свои обязанности хозяина, засуетился:
– Вы ешьте, ешьте…
Гости не заставили себя особо упрашивать, и какое-то время в светёлке молчали, но потом мастер-ювелир ёще раз глянул кругом и похвалил хозяина:
– Хитро придумано, хитро… – а потом не без умысла добавил: – Ну раз ты такой таровитый, то не мешало б и хоромину побольше завести…
– Оно бы, конечно, так, можно и больше, можно даже с подклетью, – согласился Пушник и вздохнул: – Знать бы только, как оно дальше будет…
– А что оно дальше. Как-то оно будет…
Говоря так, осторожный ювелир сделал вид, будто не знает, зачем они собрались, но хмель уже мало-помалу начал развязывать языки, и Евсей, сразу переходя к сути, сказал напрямую:
– Соболя в тайге поменьшало, сбор не тот, что прежде, ну и вообще…
Он не договорил, но все и так поняли, про что речь, и Третяк, перестав скрытничать, поддержал:
– Оно верно, в прежние времена у нас и народу тут тысячи были, а сейчас город – и тот хиреть начал…
Теперь, когда за столом наконец-то заговорили по делу, вмешался и помалкивавший до поры Яким.
– Я помню, сколько тогда на реке кочей было, и оборот знатный… – Он сокрушённо помотал головой. – Вот бы вернуть…
– Так на Ямальский волок запрет, – напомнил Евсей.
– Ну и что? – посмотрел на него Якимко. – Рекой от моря тоже путь есть…
Что он имел в виду, всем было ясно, но только Томило высказался вслух:
– Вот ежели б иноземцев сюда пустили, торговля б другая пошла…
– Воевода воспрепятствует, – напомнил Евсей.
– Что воевода, – разгорячился Пушник, – государю отписать надобно!
– Пустое, – остановил его старый Третяк. – Но можно и иначе повернуть…
– Это как же? – Все посмотрели на старика.
Видно было, что старый ювелир отчего-то колеблется, но в конце концов решившись, он пожевал губами седую бороду, вздохнул и начал:
– Я вам вот что скажу… Лет тридцать назад двое здешних воевод враждовали. Город ходуном ходил от их распри. Дошло до того, что дрались меж собой оружно. А когда посадским стало невмоготу, собрались лутчие люди и составили Одиначную Запись, чтоб стоят друг за друга до конца, но воеводскую распрю укоротить. Чтобы, значит, воеводы впредь со всяким оружием ходить не велели и над городом никакой порухи не делали. Вот так-то и стишили буйных…
Старик умолк, снова задумчиво пожевал бороду, и тогда, не удержавшись, Томило воскликнул:
– Это что ж, мир выступил против безлада, в городе учинённого от воеводского несогласия?
– Само так, само так… – согласно покивал головой ювелир. – Мир-то он завсегда главнее…
– Так это как же, – Томило по очереди посмотрел на каждого, – выходит, ежели что, то и мы так можем?
– А что?.. Ежели с посадскими переговорить… – поддержал Томилу Яким.
– Экий ты торопыга, обсудим-ка поначалу, – остановил его Евсей, и тогда все дружно придвинулись к нему…
Кулачный бой, на который сбежалась тьма мизинного люда[22], был учинён в Земляном городе. Правда, из опаски (власть на такое дело смотрела косо) обычного боя «стенку на стенку» не устраивали, и встреча была «сам на сам». Бились два самых известных бойца-кулачника: молотобоец с Пушечного двора Федька Алтын и мастер-обойщик из Каретного ряда Иван Подкова.
Дрались бойцы отчаянно. Падкий на такое побоище народ орал, улюлюкал и волновался. Задние, из-за того, что им было плохо видно, давили на передних, а те, в свою очередь, стараясь остаться на месте, упирались, и оттого площадка, на которой всё время шёл яростный бой, становилась то больше, то меньше, порой даже несколько смещаясь в тот или другой бок.
Подзадоренные криками, летевшими со всех сторон, бойцы то лихо наскакивали друг на друга, то угрожающе помахивая здоровенными кулаками, пытались обойти соперника вкруговую, явно высматривая, с какой стороны сподручней ударить.
Внезапно Алтын, улучив момент, треснул Подкову в ухо с такой силой, что тот зашатался и чуть было не упал.
Толпа восторженно заревела, но сторонники Федьки радовались рано. Иван отступил на шаг, вроде как покачнулся, и, когда Алтын снова кинулся на него, нанёс встречный удар, угодив супротивнику прямо в челюсть. Теперь уже Федька закачался на месте, ошалело крутя головой, и многим показалось, что Алтын, не удержавшись на ногах, вот-вот рухнет. Кто-то в толпе не выдержал и дико заорал:
– У Подковы свинчатка!!!
Сторонники Алтына угрожающе загудели, и быть бы всеобщей драке, если б Иван не отступил на шаг, подняв правую руку высоко вверх и сдёрнув с неё бойцовскую рукавицу. Потом медленно, так чтоб все видели, потряс ею в воздухе, а когда собравшиеся убедились, что никакой свинчатки там нет, показал вдобавок ещё и, растопыривши пальцы, ладонь.
Страсти малость поутихли. Подкова снова надел рукавицу и начал угрожающе приближаться к оклемавшемуся Алтыну. Затяжной бой длился уже порядочно, и теперь подуставшие бойцы выжидательно принялись топтаться один возле другого, явно собираясь с силами для новой, уже решающей стычки. Толпившиеся вокруг людишки, каждый стараясь подбодрить своего бойца, загалдели с новой силой, страсти закипели, и всё кругом вроде как забурлило.
22
Мизинные люди – беднота.