Корсары Мейна

Юные дворяне, которых вела ко Двору чудес шайка безобразных оборванцев, храбрились, но душа у них уходила в пятки. Даже не по годам дерзкий Мишель де Граммон чувствовал себя неуютно. Его так и подмывало дать деру, тем более что вырваться на улице из окружения отверженных ему и его друзьям не составило бы особого труда. Но Мишель прекрасно понимал, что после этого им не будет в Париже житья, ведь они дали слово. А это значило, что в один прекрасный день его или, к примеру, здоровяка Готье найдут в выгребной канаве с ножевой раной в груди или проломленной головой. Парижские улицы жили по своим законам, несколько отличающимся от королевских, и за их исполнением следили гораздо тщательней.

Чтобы добраться до резиденции Великого Кэзра, короля нищих и воров, им пришлось углубиться сначала в грязную извилистую улочку, о существовании которой не подозревал даже Мишель де Граммон, который, как ему казалось, знал Париж как свои пять пальцев, а затем они спустились по неровному длинному скату к ветхому дому, наполовину ушедшему в землю и источавшему смрад. У входа – у юных дворян глаза полезли на лоб – стояла стража, настоящие мушкетеры: с мушкетами, при шпагах, вот только наряд у них был чересчур пестрый, шутовской и рваный. Но оружие настоящее и готовое к применению.

Еще больше Мишель де Граммон удивился, когда стража взяла мушкеты наизготовку, а Тибулен, предводитель шайки, сначала особым образом скрестил пальцы на правой руке, а потом плюнул на одежду «мушкетера». Прежде суровый и неприступный, страж расплылся в улыбке, и вся компания очутилась во дворе, куда вели не ворота, а маленькая неприметная дверка.

– Что это он плюется? – тихо спросил Мишель у Готье, который хорошо разбирался в нравах насельников Двора чудес; когда-то у семьи его приятеля был в услужении старый солдат, который какое-то время провел среди обитателей парижского дна.

– По скрещенным пальцам здесь узнают своих, а плевок – это приветствие, – также шепотом ответил Готье.

– Да уж, и впрямь чудеса… – Мишель покачал головой.

Тот же Готье рассказал ему, что у обитателей Двора чудес есть особый язык, непонятный обычным людям. О прошлом здесь расспрашивать не принято, будущее слишком туманно, поэтому попрошайки, воры и мошенники живут одним днем. Собрания жильцов Двора чудес происходят по ночам – или в обиталище Великого Кэзра, или на кладбище Невинных. Туда же приносят и подати, по таксе в соответствии с кастой и профессией. Нищие других провинций платят кагу, а они отсылают деньги в Париж. От налогов свободны только архисюпо – авторитетные воры и грабители, побывавшие в тюрьме или на каторге.

Подруга главаря шайки обязана быть ему верна, иначе он имеет право ее убить. Обман и предательство не прощаются никогда и караются смертью. У Двора чудес была и своя иерархия: во главе его стоял Великий Кэзр, за ним кагу и его помощники, потом убийцы, грабители и разбойники, паломники и колдуны, воры, мошенники и попрошайки – в основном калеки, женщины и дети.

Женщина во Дворе чудес принадлежала тому, кто ее взял. Иногда приходилось завоевывать себе подругу в поединке с соперником. Жен у Великого Кэзра было несколько; их стерегли евнухи. Детей, рожденных во Дворе чудес, убивали или продавали «ракушечнику» – торговцу детьми. Он перепродавал их знатным извращенцам, людям, которым требовалось заменить бастарда на якобы наследника, и колдунам-шарлатанам для жертвоприношений – черных месс. Если ребенок родился везунчиком, он вырастал при Дворе чудес и вступал на ту же дорогу, что и другие отверженные: девочки занимались проституцией, мальчики были ворами, грабителями или попрошайками. А убийцами так или иначе здесь становились почти все…

Задумавшись над тем, что рассказывал ему Готье, Мишель невольно вздрогнул, когда перед ними появился человек-гора. Это был страшный урод; его ручищи свисали ниже колен, физиономия казалась сплошным бесформенным месивом, выделялись лишь два крохотных глаза. Они были красными, словно у животного, и смотрели на юных дворян с такой злобой, что Мишель попятился.

– Не дрейфь, – раздался тихий голос Готье. – Это телохранитель Великого Кэзра. Его прозвали Гоблином. Без приказа своего хозяина он и пальцем нас не тронет.

«Спасибо, утешил… – подумал Мишель. – А если Великий Кэзр прикажет Гоблину разорвать нас на куски?»

Тибулен куда-то исчез, оставив юных дворян томиться под присмотром «мушкетеров» среди ужасного зловония, которое исходило непонятно откуда, потому что двор на удивление был чисто выметен, и лишь кое-где по углам валялись обглоданные кости. «Наверное, Великий Кэзр готовился к какому-то торжеству», – подумал Мишель.

Ждать пришлось долго. По двору иногда проходили подозрительные личности, один вид которых мог привести законопослушных горожан в трепет; они ненадолго скрывались в чреве ветхого дома, а затем торопливо покидали Двор чудес. Похоже, это были воры и грабители; время их работы начиналось в сумерки, и сейчас они спешили предстать перед Великим Кэзром и выплатить причитающуюся ему долю, чтобы потом засесть в какой-нибудь таверне и прокутить наворованное. Мишель ощущал на себе их взгляды, и ему казалось, что они проникают даже сквозь одежду.

Но вот сонная атмосфера Двора чудес вдруг преобразилась; появились несколько карликов-шутов, две женщины вынесли богато отделанное кресло с изрядно засаленной обивкой, и наконец вышел сам Великий Кэзр в окружении своих «придворных».

Мишель де Граммон при виде короля нищих и воров едва не захохотал. Великий Кэзр был маленького роста, чуть повыше карлы, лицо его не блистало красотой, но высокий лоб и умные глаза, темные, как безлунная ночь, говорили о том, что свой пост он занял по праву и если кто на него покусится, то трижды об этом пожалеет. Одет он был с подобающей пышностью, но его наряд, хоть и сшитый из дорогих тканей, больше напоминал маскарадный костюм. Подтверждением этому служила шутовская корона на голове – серебряный обруч с рожками из набитого ватой бархата разных цветов. На концах рожек висели крохотные бубенчики, мелодично звеневшие при каждом шаге.

Король нищих и воров уселся на свой трон и уставился на юных дворян. Его лицо было непроницаемым. Наконец, удовлетворившись осмотром, он кивнул – наверное, соглашаясь с собственными умозаключениями, – и спросил:

– Кто убил Антуана?

– Я… – Мишель выступил вперед.

– Ты?! – удивился Великий Кэзр. – Такой малец, а завалил одного из лучших наших бойцов. Однако…

– Ваше величество, мне не оставили иного выбора, – учтиво ответил Мишель. – Я всего лишь защищался.

На лице короля нищих и воров не дрогнул ни единый мускул, когда юный дворянин обратился к нему как к сиятельной персоне, но глаза его потеплели.

– Судя по тому, что мне рассказали, так оно и есть, – благожелательно молвил Великий Кэзр. – Но у нас свои законы, мсье. Вы должны ответить за убийство нашего доброго товарища…

Юные дворяне встрепенулись и схватились за шпаги. Мишель мигом прикинул, что, несмотря на присутствие Гоблина, успеет проткнуть своим клинком короля, а там будь что будет. Его приятели тоже приготовились дорого отдать свои жизни. Уж чего-чего, а храбрости им было не занимать.

– Нам обещали суд, а не судилище! – резко сказал Мишель.

Кэзр, от которого не ускользнула их решимость сражаться хоть с самим дьяволом, ухмыльнулся.

– Суд состоится, в этом мое слово, – сказал он и посуровел. – Только судьей будет наш Создатель. Вам предстоит Божий суд.

– Надеюсь, вы не будете заливать мне в глотку расплавленный свинец, чтобы узнать волю Божью? – дерзко спросил Мишель.

Ему начал надоедать фарс, который разыгрывал король.

– Ни в коем случае! Вам, мсье, предстоит поединок на шпагах, – при этих словах лицо Великого Кэзра превратилось в маску коварства; похоже, он не хотел скрывать своих чувств и откровенно потешался над молодым петушком голубых кровей.

– Но у меня есть одно условие, – твердо сказал Мишель; он подозревал, что противник ему достанется непростой, а значит, исход схватки может сложиться и не в его пользу.