Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 3



Стоявший последние несколько недель зной, видимо, пересёк какую-то черту, после которой жарче становиться уже не могло, и лето прорвалось, наконец, первой настоящей грозой. Тучи бродили по небу с самого утра, лёгкие тени бегали по деревне, а ветерок ласково трепал траву и кроны деревьев. К вечерним сумеркам непогода стала усиливаться, и всех детей разобрали по домам, но нам с Алёнкой повезло: наши родители работали допоздна, и у нас был шанс насладиться вечерней прохладой.

Мы с соседкой ковырялись в разных частях площадки, изредка перекидываясь ничего не значащими фразами, когда Артёмка появился на улице. Он вышел куда позже, чем обычно. Видимо, подкупил своих родных тем, что хочет пообщаться с детьми на площадке, пока народу не очень много. В тот вечер Артёмка вышел в нелепом розовом дождевике, хотя дождя ещё не было, и я подумал, что ему чертовски повезло, что на улице нет самых острых на язык мальчишек и девчонок. Иначе он бы навсегда стал посмешищем для всей ребятни нашего посёлка.

Подойдя прямо ко мне, нелюдимый новичок дёрнул меня за рукав и сказал, указывая на наше смешное и милое чудовище пальцем:

- У вас неправильный дракон.

Мне поначалу показалось, что я ослышался. Потихоньку собиралась гроза, гром уже таинственно рокотал где-то в стороне, над полями, а ветер раскачивал деревья, зло шипя листвой. Так что не разобрать слова, произнесённые его тихим голосом, было немудрено. Я задумался было, стоит ли переспрашивать, или можно просто повернуться к нему спиной и продолжить заниматься своими делами, но Артёмка не дал мне принять решение.

- Он не должен погибать. Он Зверь. Звери, если уж пробудились, не уходят просто так. Мне папка говорил!

Если бы я услышал эту ахинею взрослым, наверное, даже не стал бы отвечать. Не стал бы и пытаться осмыслить эту белиберду. Но я был ребёнком, и мне тогда это показалось чем-то вроде нового элемента нашей игры. Тем более, что мой собеседник упомянул своего отца-сатаниста! Теперь у меня уже не осталось сомнений, что разговор стоит продолжать. И я ответил:

- А как они уходят?

Артёмка посмотрел на меня своими бесцветными глазами, пожевал губами и ответил:

- Насытившись.

В этот момент к нам подошла Алёнка. Новенький мальчишка был загадкой, и увидев, что я с ним болтаю, она в стороне оставаться не смогла. Я даже испугался, что Артёмка застесняется её присутствия и снова замолчит, но тот, напротив, распалился ещё больше.

- Ты! - он как-то осуждающе ткнул в Алёнку пальцем. - Ты вчера была принцессой? И почему же ты до сих пор жива?

Девчонка от такого вопроса, кажется, опешила, но, видимо тоже приняла его за новую фантазию о нашей старой игре.

- Меня спас рыцарь!

И Артёмка внезапно расхохотался. Совсем не по-мальчишески, слишком тоненько и визгливо. Я подумал, что даже если бы наши острословы спустили ему девчачий дождевик, от прозвища Пискля или Порась у него отделаться бы не вышло ни за что в жизни.

- Не бывает такого! - отсмеявшись, ответил наш странный знакомый. - Рыцари не приходят, потому что их больше не бывает. Так что Зверь получает всё, что ему захочется, и никто никого не спасает!

Глаза Артёмки засверкали безумием, и мне впервые с начала разговора пришла в голову мысль, что он вовсе и не играет. Кто его знает, что твориться в голове этого парнишки. Он же никогда с нами не разговаривал, его многие и вовсе считали его умственно отсталым. Но вот Алёнка, похоже, отнеслась ко всему иначе. В её взгляде появился нездоровый азарт, который всегда отпугивал меня от этой девчонки.





- А давайте поиграем, как Артёмка предлагает!

Ей приходилось практически кричать, чтобы перекрыть шум ветра. Я поймал себя на том, что беспомощно озираюсь, пытаясь отыскать хоть кого-то, кто был бы в этот момент недалеко от площадки. Хоть взрослого, хоть ребёнка, хоть даже бездомного барбоса. Но улицы были пустынны. Похоже, мы были единственными во всём посёлке, кого не напугала приближающаяся гроза. Я даже удивился, что не думал об этом раньше.

Вокруг стремительно сгущалась темнота. Ветер крепчал, он нещадно трепал наши волосы, забирался холодными щупальцами под одежду, выжимал слёзы из глаз. Мои руки и спина покрылись гусиной кожей, но сейчас я думаю, что это произошло не только от холода. Ощущение чего-то мрачного, тёмного, злого, неотвратимого завладело мной, укрыв, словно заляпанная кровью простыня из дешёвого фильма ужасов. Но одновременно со страхом и предчувствием беды, я ощутил возбуждение, какое иногда овладевает людьми перед бурей. И эти противоречивые чувства боролись во мне, одновременно призывая всеми силами постараться остановить намечавшуюся игру, и толкая присоединиться к намечавшемуся веселью.

- Алёнка! - слова, которые я говорил, были продиктованы страхом, но произносились чисто механически, без уверенности в своей правоте. - Думаю, лучше не надо!

Но Алёнке, конечно же, было надо. Ещё как надо! Любой ребёнок предпочтёт доброй сказке страшную. Да ещё и такую, в которой можно было побывать самому, а потом рассказать подругам! Я была принцессой, которую никто не спас! Вау!

Артёмка, также услышавший мой крик, внезапно посмотрел мне прямо в глаза и произнёс, чётко выговаривая каждое слово:

- Мне папка говорил, что нужно сразу определиться, на чьей ты стороне. Непричастных не бывает.

Я не успел даже придумать, что можно ответить этому мальчишке, внезапно заговорившему такими сложными и взрослыми словами, а Алёнка уже развернулась и какой-то странной походкой, словно у неё не сгибались колени, направилась к дракону. Я беспомощно смотрел ей вслед, отстранённо удивляясь тому, как быстро вечер из самого обычного превратился в безумный. События развивались стремительно, но если мы с моей соседкой вообще не могли их контролировать, то этот странный и смешной мальчишка, голос которого впервые прозвучал над детской площадкой, был кукловодом, не слишком умело, но уверенно дёргавшим за ниточки. Мне даже на миг представилось, что он это всё подстроил - и непогоду, и то, что только мои родители и родители Алёнки не обратили внимания на тяжёлые тучи и пронизывающий до костей ветер. Это, конечно, звучит бредово, но тогда, под порывами ледяного ветра, когда на плечи давили низкие облака...

- Алёнка! - в последний раз беспомощно закричал я.

Но девчонка меня не услышала. Она уже заползала под приподнятую лапу дракона, устраиваясь в специально устроенной для этого выемке. Наружу торчали только её ноги в светло-голубых сандаликах с одной стороны лапы и голова с двумя смешными косичками - с другой.

И тогда Артёмка заорал. Тем же истеричным высоким голосом, каким совсем недавно смеялся. Он поднял вверх обе руки и из его глотки вырвалось оглушительное:

- Зверь пробудился! Зверь требует даров!

И небо откликнулось на его призыв. Тёмно-синие тучи над нами осветились молнией, бьющей в невообразимой вышине. Раскат грома раздался почти мгновенно, такой оглушительно громкий, что у меня заложило уши. Грохот перекрыл завывание ветра, неправильный голос Артёмки. Кто-то завизжал, пронзительно и истошно, но я так и не понял, кто - я или Алёнка. Её ноги задрыгались под лапой чудовища, которое уже совсем не казалось мне безобидным. Диснеевские черты монстра исчезли, он превратился именно в того, кем и всегда был - в Зверя. В Зверя, который лишь маскировался, играя с детишками. Усыплял нашу бдительность. Давал нам почувствовать себя в безопасности, чтобы потом нанести удар.

Первые крупные капли дождя пролились из туч, несколько из них больно ударили меня по макушке. Снова вспыхнула молния и грохнул новый раскат грома. Артёмка больше не говорил. По крайней мере, он больше ничего не говорил на знакомом мне языке. Раскачиваясь, как в трансе, и вращая по-лягушачьи выпученными глазами, он стоял и выл что-то заунывное. На его лбу выступила крупная вена, казалось, что он вот-вот упадёт замертво, не выдержав колоссального напряжения.

И тогда я побежал. Мне казалось, что я бегу прочь с детской площадки, внезапно оказавшейся эпицентром каких-то страшных событий, но ноги сами понесли меня к деревянному чудищу. Я бежал и думал только об одном. Почему Алёнка никак не может встать? Почему она не вылезает из-под его лапы? Там же столько места, что даже толстый Толик, которого за глаза и в глаза звали Жиры, свободно пролезал...