Страница 21 из 26
- "Мы услышим ангелов, мы увидим всё небо в алмазах; мы увидим, как всё зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, - и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка", - закончил Василий Васильевич.
Наталья нежно, как ребёнка, погладила его по голове:
- Нам пора. Нас ждут...
***
Наступило серое холодное утро; с Невы дул пронзительный ветер, которой кружил по пустым улицам обрывки афиш, какие-то листки и непонятно откуда взявшуюся солому. Феодора Павловна с сыновьями и Сергей с Натальей стояли возле подъезда своего дома и ждали извозчика. Вещи были заранее отправлены на вокзал; все ценности Василия Львовича уложены в тайник и тщательно закрыты.
- Где же этот возница? - проворчал Лев Васильевич, уткнувшись носом в поднятый воротник пальто. - Вчера с ним договорился, аванс дал, - неужели не приедет, прощелыга?
- Господи, уезжаем, - опять заплакала Феодора Павловна. - Мне до последнего не верилось, - я надеялась, вдруг случиться какое-нибудь чудо!
- Время чудес прошло, maman, - жестко сказал Сергей. - Настало время действий.
- Вы, стало быть, собираетесь воевать, молодой человек? - спросил Кирилл Васильевич.
- Непременно. Я буду с ними драться, иначе они превратят Россию в выгребную яму, - зло ответил он. Наталья взяла его под руку, но Сергей отдёрнул её: - Говорю вам, Корнилов недолго будет оставаться в тюрьме, скоро он выйдет на свободу и создаст новую армию.
- Значит, будете сражаться за единую и неделимую Россию, - изобразил улыбку Кирилл Васильевич. - Пожелал бы вам удачи, но не хочу лицемерить... Однако, чего я не понимаю, зачем вы уезжаете? - повернулся он к Василию Васильевичу. - Расхваливали грядущую революцию, а сами бежите от неё.
- Кому я нужен? Был бы я здоров, а так... - Василий Васильевич виновато улыбнулся и развёл руками.
- Что ты, Кирюша, - Феодора Павловна тут же перестала плакать. - Как можно оставлять Васеньку одного? Он погибнет в этом аду.
- Но я бы всё равно остался, - обращаясь к Наталье, сказал Василий Васильевич, - если бы был уверен, что от меня будет польза. Однако я - Нарышкин, а значит, классовый враг революции, как объяснил мне один грамотный рабочий. Революция будет беспощадно бороться с такими, как мы.
- Дожили! - хмыкнул Лев Васильевич. - Теперь плохо быть Нарышкиным в России; теперь господа революционеры всё высшее сословие отправят на гильотину под восторженные вопли толпы.
- Нельзя в этом винить народ, слишком долго мы были его врагами, - возразил Василий Васильевич. - Должно пройти время, чтобы забылись прежние обиды.
- Блаженный, - буркнул Лев Васильевич, ещё глубже пряча нос в воротник пальто.
- Боюсь, что времени потребуется гораздо больше, чем вам представляется, - сказал Кирилл Васильевич. - Пройдут века, прежде чем Россия станет цивилизованной страной, - если она когда-нибудь станет ею.
- Опять вы спорите, мальчики, - одёрнула их Феодора Павловна. - Хоть в такую минуту ведите себя хорошо... Наташенька, накинь шаль, холодно!..
В конце улицы показалась пролётка.
- Надо же, не обманул, - Лев Васильевич опустил воротник и замахал извозчику. - Сейчас поедем.
- Господи! - перекрестилась Феодора Павловна. - На всё воля твоя!
- Мы выброшены из жизни, она пойдет без нас, - обречённо проговорил Кирилл Васильевич.
Василий Васильевич содрогнулся и посмотрел на Наталью.
- Мы отдохнём, - прошептала она. - Мы отдохнём...
Постановка Вс. Мейерхольдом пьесы В. Маяковского "Мистерия-буфф" к первой годовщине Октябрьской революции
Долой ваше искусство! Долой ваш строй! Долой вашу религию!
В. Маяковский
На тумбе для афиш, между сводками с фронтов Гражданской войны, декретами Совета народных комиссаров и суровыми постановлениями Петроградской ЧК был криво приклеен серо-жёлтый лист грубой бумаги. На нём крупными буквами было написано: "Театр музыкальной драмы. 7-8 ноября. Мы, поэты, художники, режиссёры и актёры, празднуем день годовщины Октябрьской революции революционным спектаклем. Нами будет дана: "Мистерия-буфф", героическое, эпическое и сатирическое изображение нашей эпохи, сделанное В. Маяковским. Все желающие играть в этой пьесе благоволят явиться в помещение Тенишевского училища. Там им будет произведён отбор, розданы роли".
- Что за чёрт! - сказал худой, давно не бритый юноша в рваной солдатской шинели. - "Все желающие...". Как просто - пришёл и получил роль!
- Теперь всё просто, Коля, - отозвался его товарищ в дворницком картузе, такой же небритый, но приземистый, одетый в сильно поношенное пальто с чужого плеча. - Бытие перевернулось, императивы потеряли своё значение. Вчерашний сапожник может стать министром, слесарь - полководцем, а уж артистом - кто угодно. Я знаю одного гробовщика, который нашёл свое призвание на сцене и ему пророчат великое будущее. Революция, как таран, разбила все социальные и культурные перегородки: стен нынче нет, - ходи, кто где хочет.
- Эх, Ваня! - Коля надвинул ему картуз на глаза. - Философ ты кабинетный, кантианец! А бытие сейчас надо изучать именно на улице, где нет никаких перегородок. Так что не брюзжи, а скажи лучше: не пойти ли нам в Тенишевское училище аписаться в артисты? Может, краюшку хлеба дадут?
- Сомневаюсь, - поправляя картуз, сказал Ваня. - Если всем, кто в артисты пойдёт, будут хлеб давать, от артистов отбоя не будет. Наверняка приглашают на общественных началах; самое большое - кипятку нальют с морковным чаем.
- Тоже неплохо, по крайней мере, согреемся, - рассмеялся Коля. - С тех пор, как меня раздели какие-то тихие люди в ночи, вежливо приставив пистолет к моей груди, я ужасно мёрзну. Эта рваная шинелька и худые ботинки нисколько не спасают от холода, - да и ты в своём шикарном наряде не похож на тёпло одетого человека: готов поспорить, что твоё пальто было пошито одновременно с отменой крепостного права, а греть перестало уже в русско-японскую войну. Удивительно, какой материал был раньше, какие были портные! Ни одно нынешнее пальто не проживёт полвека.
- Пальто анахроническое, - согласился Ваня. - Когда-то было отличным, но изжило себя, потому и отдали его почти даром. Всё, что себя изжило, уходит задёшево - такова диалектика жизни... Зато картуз хорош: я его выменял у дворника за бутылку настоящей водки!
- Завидую тебе и дворнику: каждый получил, что хотел, - завистливо вздохнул Коля. - А я о шапке и не мечтаю: знаешь, сколько спекулянты за шапку просят? И ведь даже ЧК не боятся, - жажда наживы сильнее страха смерти. Ну, что, пошли в Тенишевское?
- Нам бы вернуться в Вятку, - сказал Ваня. - Чего мы здесь ждём? Какая теперь учёба? Домой надо ехать.
- Ни за что! - возмутился Коля. - Здесь творится история, здесь рождается новый мир. Неужели ты, любящий копаться в мироздании, покинешь эту великолепную лабораторию жизни?
- Я считаю, что философ не должен шататься по улицам. Да, для меня примером является Кант, который в тиши кабинета постигал тайны бытия, - возразил Ваня. - Впрочем, Ницше тоже не бродил среди людей, создавая свою "философию жизни".
- Ну, а мне чрезвычайно интересно шататься по улицам и бродить среди людей. Сколько тут потрясающих сюжетов, сколько оригинальных типажей! Если я когда-нибудь напишу роман, то он будет о людях с улицы, - весело заявил Коля. - Однако если я сейчас замёрзну насмерть, вряд ли это кого-нибудь вдохновит на создание хотя бы маленькой элегии - сюжетец довольно-таки скучный... Идём в Тенишевское, и никаких возражений!