Геносказка

— Это цветок его так?..

— Да уж не василиск! Не перебивай, сказано же! Цветок, цветок… Алый, будь он неладен. С того дня стало Хуго все хуже и хуже. Сперва кожа у него начала твердеть по всему телу. Словно бы коростой покрываться. Жена ему и компрессы делала, и мазями всякими лечила, да толку, если человек, считай, сам свою голову на плаху отнес… Руки-ноги у него отниматься начали, сам без чужой помощи через пару дней уже и с кровати не вставал. И вообще во всем теле одеревенение какое-то началось. Руки еще гнутся, а пальцы перестали, один от другого не оторвать. И по всему телу отростки пошли расти. Тут мы и поняли, что Хуго генетическую погань какую-то подцепил от того цветка. Кости у него срастаться между собой начали, а лицо таким сделалось, что даже нам смотреть тошно было: корой покрылось, мхом, дрянью всякой… Был человек, а стал — дерево. Ночами от боли ревел, полгорода слышало. Есть уже не мог, жена его через трубку бульоном кормила…

В углу прекратился шелест страниц — кажется, Гретель тоже стала слушать. Это было редкостью: в противовес всем обыкновенным детям Шлараффенланда она не любила историй про геноволшебство. Удивительно, но так и было — слушая истории про зачарованных принцев, сказочные превращения и невероятных созданий, Гретель обычно морщила нос. Этого Гензель никогда понять так и не смог. В голове не укладывалось, отчего ей больше по душе тяжеленные книги с черно-белыми картинками, а не захватывающие дух отцовские истории. И там, и там на каждом шагу случались геномагические чудеса, только что за интерес следить за чудесами по непонятным схемам да сложным рисункам с рисками?..

Отец тем временем продолжал свой рассказ, не обращая внимания на то, кто из детей его слушает:

— Поняли мы, что несдобровать Хуго. Вот-вот слуги Мачехи за ним явились бы. С такими, сам знаешь, разговор короткий. Нечего генетическую инфекцию сыпать в городе!.. Решили мы помочь ему по старой дружбе, на тот свет отправить без мучений. Только оказалось, что поздно мы это придумали. Сидит он дома, в угол врос, деревянный как чушка для колки дров. Корой со всех сторон укрыт, даже рта не видать, а вместо глаз — какие-то гнилушки светятся… Ох и картина. И что прикажете с ним делать? Сперва решили просто есть не давать — пусть, мол, от голода умрет. Куда там! Он уже корни пустил, прямо сквозь пол. Впился в землю этими корнями, а те прочные, как стальные канаты! Из земли какие-то соки и сосет… Хотели тогда голову отрубить. Позвали дровосека с топором, чтобы тот, значит, ему голову смахнул. Полдня он своим топором работал, но шею даже на четвертушку не перерубил. Зато сам трясется. Бросил топор, крикнул: «Да не могу я так человека мучить!» — и был таков. Человека, скажи на милость… Долго мы пытались Хуго извести. Все пробовали. Жгли его, кислотой растворяли, из ружей палили. Впустую. Таким он оказался живучим и крепким, ничто его не брало. А он, бедолага, и поделать ничего не мог. Пялился только на нас своими гнилушками и корой скрипел. Не понять даже, мучается он или сам забыл, что человеком был. Коряга бездушная, и все. В общем, закончилось наше терпение, и послали мы за священником, в Церковь Человечества. Тот через день явился. Наполовину механический, как моя нога, поршнями стучит, гудит, меди больше, чем плоти на костях, но дело свое хорошо знал. Прочитал литургию… Так, мол, и так, именем Человечества Извечного и Всеблагого, да уйдет скверная генетическая зараза, порочащая род людской. И иголкой его из инъектора! Мы думали, толку от той иголки… Но видим — вроде действует. Кора словно бы размягчаться начала, а дерево задрожало мелко, и ветви вроде съеживаются… Ну, мы на это дело смотреть не стали, нет таких охотников. Может, геномагия и светлая, от священника, но все равно симпатичного мало. На следующий день явились, а Хуго уже и нет. Весь пол только в доме жижей какой-то зеленой залит, а в ней мусор всякий плавает — кости человеческие и ветки вперемешку. Да гнилушек пара, только уже не светятся… Ты слушай, слушай, подлец, и на ус крути! Вот что бывает с теми, кто в Ярнвид без дела суется!

Были и другие жуткие истории, рассказанные под аккомпанемент тихого скрипа резака. Про пекаря Палотье, что съел в лесу выглядящую сочной ягоду, а через день оброс шерстью, обратился вурколаком и был травлен сеньорами на охоте. Про мехоса Паабо, который решил, что его гидравлическое тело может пройти сквозь весь Ярнвинд, но был искусан мутировавшими термитами со слюной на основе кремниевого клея и обратился в неподвижную статую в самой чаще, так и не опустив топора. Про городского геномастера Гершензона, двадцать лет собиравшего в лесу плоды и возвращавшегося невредимым, а к исходу двадцать первого пойманного и заживо переваренного хищным деревом.

И все эти истории одна за другой оживали в воспоминаниях Гензеля, пока они с Гретель пробирались чащей Железного леса. Несмотря на то что все истории без исключения были жутковаты, Гензель вспоминал отца с благодарностью. Эти истории научили его относиться к умирающему лесу с осторожностью и почтением, не тревожить его лишний раз и вообще по возможности к нему не прикасаться.

Один раз Гретель хотела перейти глубокий овраг по длинному и толстому корню, но Гензель задержал ее. Не зря — стоило бросить на корень небольшой камешек, как корень зашипел, извернулся кольцом, и на его поверхности выступили сотни крошечных зазубренных пластин. Окажись на нем человек — уже превратился бы в кровавую мешанину на дне оврага. В другой раз они чуть было не угодили на обед стае хищных растений, выглядевших как самые обычные цветы. В этот раз их спас случай: какая-то мелкая лесная тварь решила срезать путь через заросли и была мгновенно растерзана — бутоны цветов оказались крошечными, но невероятно сильными пастями, с легкостью вырывавшими из тела жертвы куски мяса. Через считаные секунды от твари остался лишь распластанный скелет — его костями, судя по всему, охотник побрезговал. Гензель рассудил, что и человеческое мясо покажется этим кровожадным существам вполне достойным продолжением трапезы.

В этом лесу двое беспомощных детей, несомненно, были бы настоящим подарком для плотоядных животных и растений, из которых мало кто помнил вкус сладкого, с минимумом генетических дефектов мяса…

Гензель и Гретель шли практически наугад, не руководствуясь никакими ориентирами, — ориентиров здесь, в самой чаще, попросту не существовало, и даже расположение солнца невозможно было определить. Гензель лишь надеялся, что они не петляют кругами. В этом случае надежды на спасение нет. Железный лес мало-помалу выпьет из них все соки, как паук — из попавших в паутину мух. А Гензель уже начал чувствовать себя слабой и сонной осенней мухой. Каждый шаг вытягивал в десять раз больше сил, чем в Шлараффенланде, а голод казался не в пример более резким и требовательным. Еще не минуло двух суток с тех пор, как отец отвел их в лес, а Гензель уже чувствовал себя так, словно отшагал полсвета в железных башмаках. Желудок его сморщился, ссохся и превратился в одну крошечную ноющую раковую опухоль.

Гретель, несомненно, приходилось еще сложнее, но она ни разу не пожаловалась брату. Старалась идти вровень с ним, не просила сделать перерыв, не вспоминала про пищу. Гензель, мысленно усмехнувшись, подумал, что в этой тощей бледной девчонке куда больше сил, чем кажется на первый взгляд. Но она была всего лишь ребенком. Время от времени она начинала отставать от брата, прихрамывать и закусывать губу.

— Давай сделаем привал, Гретель, что-то я устал, — приходилось говорить Гензелю в такие моменты. — Измотайся я что-то. Мне бы дух чуть-чуть перевести.

— Давай минутку посидим, братец, — покорно говорила она, оправляя изорванный и болтающийся лохмотьями подол.

Потом они поднимались и вновь брели вперед, обходя стороной деревья, поросшие изогнутыми черными когтями, болотные кочки, похожие на чьи-то разлагающиеся головы с треснувшими черепами, и лианы, кажущиеся распотрошенным и развешанным на ветвях кишечником.

Стали ли они ближе к Шлараффенланду? Гензель не знал этого. Они шли уже долго, очень долго, куда дольше, чем вел их отец. Значит, стучала крохотной серебряной птичкой в висок неутешительная мысль, они шли по неверному направлению. Но как выбрать верное в том месте, где никаких направлений и вовсе нет? Последний раз они видели тропинку вчерашним вечером, когда бежали в поисках катышков. Но в темноте, видно, сошли с нее, а новых все не появлялось. Не удивительно — кто будет натаптывать тропинки в Железном лесу?..