Страница 11 из 38
Спал не более двух часов, вскакиваю - в землянке дым. Ощупал сапоги все в порядке. Шинель тоже цела. Взял коробку... и тут же ее уронил, она раскалилась, и из нее валил дым. Открыл дверь, ногой вышвырнул свою "штаб-канцелярию" из землянки.
Зашел к комбату. Он не спал. Моему приходу обрадовался:
- Ну что, товарищ начальник штаба, тоже не спится?
- Товарищ майор, у меня сгорели боевые карты, в коробке были...
- Постой, постой, говори толкам! - Аристов повысил голос.
Когда я рассказал о происшедшем, он долго молчал, потом подошел ко мне, посмотрел в упор и с гневом зашипел:
- Уходи к чертовой матери, товарищ "на-чаль-ник штаба"! Марш в роту!
Выхожу из блиндажа, виноват! Но не успел за собой закрыть дверь, услышал:
- Вернись! Ладно, Степан, не сердись на меня, старика, не знаю, что мне скажет подполковник Жидков, но тебе лучше быть в роте!
Это он сказал примирительно, даже спокойно. Напомнил, что в восемь ноль-ноль артподготовка, в девять ноль-ноль - атака.
Сверили часы, обнялись и поцеловались. Евстафий Михайлович проводил меня до траншеи.
О том, как я одну ночь был на должности начальника штаба, после боев узнали в полку и в штабе дивизии. Шутили. А я отвечал: "Не каждый может быть штабистом. А я - командир роты". Не знал тогда, что вскоре стану комбатом. Капитан Королев Николай Зиновьевич стал начальником штаба. Я командиром объединенной роты.
* * *
А бой продолжался...
Всю ночь шла усиленная перестрелка. Противнике прошедшие ночи был спокойнее. Сегодня он вел огонь из всех видов оружия, непрерывно освещал местность ракетами, его самолеты дважды бомбили наши боевые порядки.
Мы предполагали: фашисты, очевидно, готовят крупную разведку или утром перейдут в наступление.
То и дело звонил телефон. Комбат требовал усилить наблюдение за поведением врага и готовиться к отражению его атак.
Ночь тянулась томительно долго, нервы были напряжены до предела. Перед рассветом ракеты противника стали реже подниматься в воздух, ослабел и пулеметный огонь.
- Устал фриц, выдохся, - кивнул Олефир головой в сторону высоты, поднял воротник полушубка, положил голову на пустой термос и закрыл глаза.
Я внимательно смотрю на него: щеки ввалились, подбородок заострился, оброс щетиной, борода словно стальная щетка. Да, ничего не скажешь... Поизмотала нас эта высота. Одним словом - "проклятая"!
Никто в роте в эту ночь не сомкнул глаз. Сейчас, когда стихла стрельба, сильно хотелось спать. Голова тяжелая, словно свинцовая, так и клонится вниз.
Я уже хотел лечь рядом со старшиной и отдохнуть хотя бы часок, но снова раздался телефонный звонок. Беру трубку и слышу гневный голос майора Аристова:
- Проспали, проворонили! Куда только смотрели?! Я же предупреждал... Противник-то ушел.
И он действительно ушел.
Обхитрил нас.
Зашевелился весь полк, посыпались приказы и распоряжения. Смысл их сводился к одному: "Догнать врага! Не дать ему закрепиться!"
Рота в линии взводных колонн перевалила за высоту, вышла на обратные ее скаты. Прошли еще через какие-то высотки, и перед нами открылось ровное белое поле. Настолько белое, что уставшим глазам стало больно.
Справа и слева двигались войска. Как же их много! На конной тяге везут пушки. Ездовые понукают лошадей, размахивают кнутами, надрывно кричат:
- Но! Ну, пошел!
Снега - выше пояса. Артиллеристы, ухватившись за колеса, помогают ездовым и тоже кричат:
- Пошел!
Показались батальонные и полковые обозы.
Когда мы наступали на высоту, я думал, что атакует "проклятую" только моя рота и на нее, только на нее одну, фашисты обрушивают весь свой огонь. Может быть, никаких других подразделений уже и нет... На самом же деле жил и воевал весь 756-й стрелковый полк. А теперь идет на запад, хотя медленно, но на запад! Эти мысли принесли облегчение, и на душе было уже не так тяжело.
Противник отошел километров ,на шесть и с безымянных высот, по которым проходила у него вторая линия обороны, встретил нас довольно плотным минометным огнем.
Перед высотами протянулся глубокий овраг. Рота достигла оврага, и я отдал приказ: "Окопаться".
Местами овраг перемело снегом, кое-где виднелись обрывистые берега. Выставляю дежурных пулеметчиков и автоматчиков. Они быстро и умело, как будто всю жизнь только и рыли землю, оборудовали по кромке оврага стрелковые ячейки и пулеметные площадки, отсюда местность просматривалась далеко вперед. Отчетливо виднелось проволочное заграждение противника, его дзоты.
Свободный от боевого дежурства личный состав роты вкопался в снег и получил возможность немного поспать.
Вскоре батальонные связисты установили телефонный аппарат. Докладываю комбату, что рота окопалась, наблюдатели выставлены, а остальные отдыхают.
Здесь мы стояли до 1 января 1944 года.
* * *
Небольшая передышка после недельных упорных боев была крайне необходима. Мы получили пополнение. В батальоне опять стало три стрелковых роты.
В канун Нового года командир дивизии полковник Яковлев провел с командирами стрелковых полков и батальонов, командирами приданных и поддерживающих подразделений рекогносцировку. На нее вызвали и нас командиров рот. Здесь я впервые увидел прославленных комбатов 150-й дивизии: майоров Сергея Чернобровкина и Ивана Колтунова, капитанов Василия Давыдова и Федора Ионкина.
Штаб дивизии разработал детальный план наступления с учетом ошибок и просчетов, допущенных в боях за высоту 167,4.
И вот пришло утро 1 января 1944 года.
Содрогнулась земля. В течение часа длилась артиллерийская подготовка. Бомбардировщики под прикрытием истребителей партиями уходили в тылы вражеской обороны.
А потом вместе с танками пошли в атаку и мы. Первая траншея противника была завалена убитыми. Хорошо поработали артиллеристы!
Прошли еще метров пятьсот. Показалась вторая траншея.
Противник делает попытку остановить наступающих, но безуспешно. Наши знаменитые Т-34 утюжат вражеские позиции. Штурмовая авиация на бреющем полете обрабатывает тылы немцев.
За день наступления мы продвинулись вперед километров на двадцать.
Комбат приказал:
- Цепь батальона свернуть! Перестроиться в линию колонн и ускорить движение!
Я иду в голове колонны. Напряжение спало, настроение у всех бодрое, и в рядах уже идут солдатские разговоры. Слышу веселый голос младшего сержанта Солодовникова:
- Хорошая примета, что в Новый год наступаем удачно. Значит, весь год будет везти.
- Верно говоришь, товарищ сержант, - поддерживает высокий боец из последнего пополнения. - Новогодние приметы сбываются. Вот у меня был случай, тридцать девятый встречали. Ну, как положено, за неделю стали готовиться: купили всякой всячины, жена моя, Дарья, нажарила, напарила. Ждем гостей, а тут прибегает шуряк и просит: "Помоги, Вася, бочку с квашеной капустой из чулана в сарай переставить, а то в чулане мешает". Говорю Дарье: "Сбегаю на минутку". Ну и пошел. Жена шуряка в городе училась на курсах, на праздник не приехала, он, значит, один. Выкатил бочку, надо б мне, дураку, сразу домой пойти. А он нет - не отпущает, тащит в избу. Зашли и с устатку выпили по стаканчику, потом ишшо... Ночью очутились мы с ним в гостях у Петрухи - его соседа. Там и Новый год встретили!
В рядах засмеялись. Солдат продолжал:
- Прихожу домой утром... И чо там было! Дарья, как ошалела, набросилась на меня с ухватом и давай обхаживать. Думал, подурит день-другой и перестанет. Так нет же, целый год бесилась. Примета! Как вы, братцы, не знаю, а я в приметы верю. Как вспомню тридцать девятый, по седня ребра болят.
- Это что, - подхватывает другой солдат, - вот у меня...
Я слушал своих бойцов и думал: "Какая ж ты огромная, сила в народе! Никакие невзгоды, никакие трудности не смогут его сломить. Чуть отошел человек от боя, и вот уже - побаски и смех".
Где-то далеко впереди, может быть, километрах в десяти, загрохотали пушки. Нетрудно было догадаться: это завязали бой наши танковые части, которые обогнали пехоту.