Три четверти

— Я забыла сделать уроки.

— Так, ты идешь в школу, и не надо придумывать всякую ерунду. У меня сегодня полно дел, у папы тоже.

— Я могу и одна посидеть.

— Нечего балду бить, — отрезала мама.

Я старалась идти как можно медленнее, ставя ноги друг за другом, но так на меня все время натыкались прохожие и ругались.

— Смотри, куда идешь, — прошипела какая-то тетка в капоре и дутом бирюзовом пальто.

Я решила поехать на троллейбусе, надеясь на то, что он придет поздно, но он пришел сразу. В общем, я даже не опоздала и вошла в класс за пять минут до начала урока.

Кит и Овца хихикали и поглядывали в мою сторону, но я сделала вид, что ничего не замечаю.

Я заметила, когда села на стул. Как будто несколько ос одновременно впились в попу. Я вскрикнула и вскочила: кто-то положил на стул несколько кнопок. Но самое ужасное было не это, а то, что на сиденье кто-то высморкался и по нему размазалась густая сопля.

— Кто это сделал? — спросил Питон.

Все молчали, и только Овца хихикнул.

— Это ты?

— Не я, — Овца тут же стал как шелковый, и лицо у него посерьезнело.

— Кто это сделал?

В воздухе повисла такая тишина, что стало слышно, как гудит лампа.

— Если виноватый не признается, я буду вызывать каждого из вас по очереди в кабинет директора. И родителей тоже.

Казалось, воздух сейчас взорвется от гудения лампы.

— Я, — сказала Сыроежка.

— К директору, — Питон показал Сыроежке на дверь. Проходя мимо меня, Сыроежка скорчила рожу.

Когда мама увидела мои штаны, то пришла в ужас, хотя в школе я попыталась их замыть.

— Ты хотя бы смотришь, куда садишься? Неужели нельзя относиться к вещам бережнее?

— Я не виновата.

— Сними скорее, я постираю. Господи, это же надо придумать — высморкаться на стул…

Воробей снова перестала do мной общаться, но это было и не важно: мне и самой не больно-то хотелось. Теперь я не общалась ни с кем: тусовка меня презирала, и потомники тоже. Каждый день был серый и одинаковый, а хождение в школу превратилось в пытку. Успокаивало только одно: скоро каникулы и я смогу никуда не ходить, просто сидеть в комнате и слушать «Битлз».

Где-то за неделю до конца четверти я спускалась на первый этаж — по той самой лестнице, где было девяносто четыре ступеньки. Между вторым и третьим этажом стоял Кит. Он странно улыбался, как будто задумал какой-то сюрприз.

— Ты чего? — на всякий случай спросила я, хотя после того случая мы не разговаривали. Кит поманил меня пальцем, как маленькую, и я засмеялась.

— Чего ты?

Но когда я подошла поближе, он вдруг прижал меня к стене, навалившись всем телом. Я подумала, что он меня поцелует, и даже закрыла глаза, но вместо этого он вдруг засунул руку мне под свитер.

Я попробовала закричать, но другой рукой он закрыл мне рот. Внизу ошивались Овца и Головастик.

— На шухере стойте, — сказал Кит.

Он сунул руку под топик и стянул его с одной груди. Пальцы были потные и ледяные, а ногти — я заметила еще раньше — черные и нестриженые. Я попыталась врезать ему ногой между ног, но не смогла пошевелиться. Кит прижимался ко мне своим одним местом: там все странно дрожало — как кошка, которая урчит.

Потом он просунул руку под юбку. Почему-то я вспомнила, что на мне трусы с далматинцами, которые родители купили за границей.

— Шухер, — раздался шепот Овцы.

Кит убрал руку и оперся на стену рядом со мной — как будто мы просто разговариваем. Внизу показались Моча с англичанкой.

— Домашнюю работу обсуждаете? — пошутил Моча. Англичанка хихикнула — кажется, она старалась ему понравиться.

Я оттолкнула Кита и бросилась вниз по лестнице.

Я не думала, куда бегу.

Я старалась посчитать шаги, хотя они были очень быстрые: десять, семнадцать, двадцать пять.

Вниз, по первому этажу, за дверь, на улицу. Без куртки и рюкзака. Просто бежала, и все, сама не знаю куда. А они все бежали за мной.

Я слышала, как кровь стучит у меня прямо в сердце: раз-два, раз-два, раз-два. Как поезд. Казалось, сейчас оно выпрыгнет через горло прямо изо рта. Однажды мы с мамой смотрели фильм, где два тигра гнали антилопу. Я тогда очень плакала, потому что в итоге они ее поймали и съели.

Сегодня антилопа — это я.

Я оказалась у лестницы, ведущей на крышу гастронома. Совсем недавно мы с Воробьем тут говорили про Робера д’Артуа. Было холодно и скользко, а воздух обжигал кожу, но я этого не чувствовала. На лестнице я чуть было не поскользнулась, но вовремя поднялась и помчалась дальше вверх, на крышу. Я добежала до края и посмотрела вниз. Там двигались маленькие фигурки людей, а к остановке подъехал троллейбус, который идет к метро. Я посмотрела в другую сторону и увидела, что они поднялись по лестнице. Впереди Кит, за ним Овца, Головастик, Сыроежка. Позади белое длинноносое лицо Воробья.

— Куда намылилась? — Кит захихикал и начал приближаться ко мне.

— Эй, потомница, мы еще не закончили, — крикнул Овца, зажал пальцем одну ноздрю, а другой сморкнулся на снег.

Я перенесла ногу через перила.

— Стоять, — взвизгнул Кит, но как-то не слишком уверенно.

— Не подходи, а то прыгну, — я сказала это очень тихо, но, кажется, они услышали.

Губы почему-то плохо слушались, а слова выговаривались с трудом.

Я еще раз посмотрела вниз.

Я увидела, что там собираются люди. Две тетки — в капорах.

Они смотрят наверх и показывают на меня пальцами.

Я закрыла глаза.

Я подумала про мамины руки: тонкие и белые с длинными пальцами, синими венами и квадратными большими ногтями.

Я подумала про платье бабушки, которая умерла: оно застегивалось на маленькие коричневые пуговки с золотыми точками посередине.

Я подумала, что Вторые бабушка и дедушка, наверное, сидят сейчас на диване в большой комнате и смотрят телевизор.

Я подумала, как папа смешно дразнит мои веснушки.

Я подумала, как Малютка хохочет, когда я щекочу ее и пукаю губами в голый живот.

И еще я вдруг поняла, что никогда больше не услышу голос Первого дедушки и не поссорюсь с ним из-за болтовни по телефону.

— Разошлись.

Я открыла глаза и обернулась. По лестнице поднимался Питон. Хотя на улице было где-то минус десять, не меньше, он был без куртки, без шапки и уж тем более без варежек.

Я перенесла ногу обратно и села в снег.

— Сволочи. Какие же вы скоты, — сказал Питон, и я заметила, что голос у него немного дрожит. Он говорил почти шепотом, но мне показалось, что даже люди внизу его услышали.

Он замолчал и оглядел всех.

— Думаете, вам все можно? Думаете, можно травить слабых? Унижать? Думаете, все это будет продолжаться вот так, безнаказанно, потому что ваши родители работают в школе? Кем ты себя возомнил? — Питон двинулся на Кита и взял его за шкирку.

— Руки уберите, — начал вырубаться он каким-то странным тонким голосом. — Я отцу все расскажу.

— Расскажи, расскажи. Я тоже много всего интересного расскажу и ему, и директору. И лично сделаю все, чтобы тебя из школы пинком под зад выгнали, — Он подошел ко мне и протянул руку: — Спускайся. Они тебя не тронут.

Я перелезла через перила и заметила, что меня всю колотит — как будто изнутри кто-то отбивает барабанную дробь.

На следующий день я заболела. У меня поднялась температура, и я почти все время спала. Сквозь сон я слышала, как кто-то звонил из школы, как мама говорила с этим кем-то странным, срывающимся голосом. Как потом они с папой обсуждали меня на кухне и папа предложил маме сигарету, хотя мама вообще-то не курит. Как приезжали Вторые дедушка с бабушкой и успокаивали маму. Бабушка привезла мне блинчики с творогом, но есть совсем не хотелось.

Через несколько дней мне стало лучше. Утром я проснулась, а у кровати уже сидела мама. Она внимательно на меня смотрела и гладила по голове.

— Почему ты не рассказывала?