Три четверти

Третья четверть

По дороге в школу я встретила Воробья. После того разговора перед Новым годом мы ни разу не созванивались, и это было странно: обычно мы трепались по телефону каждый день. Воробей шла впереди в дутой ярко-голубой куртке и смешной шапке с помпоном.

— Воробей! — окликнула я ее.

Воробей остановилась и оглянулась. Вид у нее был такой, как будто она съела что-то тухлое.

— А, привет.

— Как дела?

— Нормально.

— Чего на каникулах делала?

— Да ничего особенного.

Разговор явно не клеился, и к школе мы подошли молча. Когда мы вошли в класс, я не сразу почувствовала, что что-то изменилось, хотя изменилось все. Кит, Овца, Сыроежка, Головастик и Воробей вели себя так, как будто меня больше нет. Но я не сразу это поняла. Я подумала, что такого не может быть и все это мне кажется.

— Привет! Как дела? — Я подошла к ним на перемене. Но все молчали. Наконец Овца громко рыгнул и сказал:

— Слышь, Килька, мы тут решили, что ты не в тусовке больше.

— Ну ты дебил, — сказала Сыроежка.

— А че такого — просто котлетками запахло, — Овца заржал.

Кит на меня не смотрел — как будто меня тут не было или я вообще умерла и превратилась в призрак.

Я отошла и села на свое место. Может, это наказание за то, что я не плакала, когда умер дедушка? От всего этого мне самой хотелось умереть.

После уроков все зависли на продленке, и я поняла, что мне лучше пойти домой. Когда я вышла из школы, меня кто-то окликнул.

— Ты к метро? — Я обернулась и увидела Фигуру. С ним еще был Пукан.

— К метро.

Фигура ничего не сказал, но они пошли рядом со мной. Наверное, я ни разу не разговаривала с Пуканом. Ну, может, один. Я даже не знала, какой у него голос. Так что в каком-то смысле мы познакомились. Оказалось, что они с Фигурой живут рядом и вместе ездят в школу и обратно. А еще что Пукан тоже любит Майн Рида.

Так я стала дружить с Фигурой и Пуканом. То есть как дружить — по телефону мы, конечно, не трепались, но почти каждый день вместе шли до метро, а на перемене играли в морской бой и болтали про книжки. Кит и Сыроежка теперь гуляли вместе. Я видела, как они ходят в обнимку, и каждый раз у меня противно скручивало живот. С Воробьем мы больше не созванивались — как будто никакой дружбы раньше не было. Теперь они были лучшие подружки с Сыроежкой и после уроков часто ходили к ней в гости. Однажды Кит подошел ко мне на перемене:

— Слышь, Килька, ты чего, втюрилась в Пукана? Или в Фигуру, может?

— Мы просто дружим.

— Групповуха типа? — Кит захихикал.

— Заткнись, — тихо сказала я, но он услышал.

— Че ты сказала?

— Ничего.

— Я все слышал. Ты не жилец.

На следующий день первым уроком была история. Нам задали выучить любое стихотворение на историческую тему, чтобы потом обсудить, как история влияет на литературу. Все воскресенье мы с мамой повторяли «Жил на свете рыцарь бедный» Пушкина, потому что оно о Крестовых походах.

Моча был в хорошем настроении. Заходя в класс, он напевал какую-то песенку. Овца прочитал «Песнь о вещем Олеге». Воробей — «Бородино». Тут Моча спросил меня. Я немного волновалась, и у меня вспотели руки.

— Проститутка.

Сначала я не поняла, что произошло, но пол как-то странно поплыл у меня под ногами.

— Сынок, помолчи, пожалуйста, — промямлил Моча. — Так, продолжай.

— Про-сти-тут-ка, — по слогам повторил Кит. — Килька — проститутка.

Пока я думала, что он имеет в виду, кто-то бросил в меня комок жвачки.

Моча занервничал, в уголках рта у него, как обычно, выступила белая пена.

— Мальчики, вы срываете урок, — сказал он и откашлялся.

— А чем мы мешаем-то? Я вообще молчал и стихотворение выучил, — сказал Овца.

— Ну Хорошо, не надо хулиганить больше. Продолжай, мы слушаем, — попросил меня Моча.

— Жил на свете, — снова начала я, но в горле застрял гадкий комок, который мешал глотать и говорить.

— На том свете, — передразнил меня Кит.

Комок становился все больше и пытался выскочить наружу. По щекам потекли слезы и закапали на парту. Почему-то мне было ужасно жалко маму, хотя она-то никогда не узнает, что случилось. И одновременно я злилась на нее: может, если бы она не заставила меня выучить именно это стихотворение, ничего такого бы не произошло.

Домой из школы я шла одна. Я посчитала все шаги до метро. Я не наступила ни на одну из полосок между плитами на станциях и в переходе. Я засекла на всех станциях. Я молилась богу, не знаю какому: «Господи, сделай так, чтобы они меня простили. Господи, сделай так, чтобы я снова была нормальная».

Дома мама спросила:

— Ну как?

— Что — как?

— Как ты рассказала «Жил на свете рыцарь бедный»? Что же еще?

— Нормально.

— У тебя на все один ответ. Что значит «нормально»? Не сбилась?

— Почему я должна была сбиться? — крикнула я. — Вечно ты думаешь, что у меня ничего не получится!

— Что с тобой? — недоуменно спросила мама, но вместо ответа я убежала в комнату и хлопнула дверью.

Настроение у меня стало еще хуже, и весь вечер я старалась прогнать его, слушая «Битлз». Первый дедушка когда-то подарил мне книжку про Джона Леннона, и я прочитала, что у него тоже было трудное детство. Конечно, не такое, как у меня, но все-таки…

Так прошел январь и начался февраль. Однажды по дороге в школу меня кто-то окликнул. Я обернулась и увидела Воробья, которая бежала за мной.

— Фух, как ты быстро идешь, еле догнала. — Воробей была вся красная и тяжело дышала.

— Чего тебе?

— Погоди, дай отдышаться.

— Ну?

— Слышь, Килька, давай помиримся?

— Я с тобой не ссорилась.

— Ну, в смысле давай снова дружить.

— Давай.

Кажется, мои молитвы кто-то услышал. После уроков Фигура спросил меня, иду ли я домой.

— Вы идите, я с Воробьем.

— Как скажешь, — Фигура хмыкнул и ушел. Как будто мне нельзя дружить еще с кем-то.

По дороге домой Воробей рассказала, что Кит и Сыроежка больше не гуляют.

— Почему?

— Он сказал, что у нее нет сисек и это все равно что с пацаном гулять.

— Тебе сказал?

— Да не мне, а ей.

— А она?

— А она обиделась, конечно. Ты же знаешь ее, ей-то самой кажется, что сиськи у нее по всему телу растут.

На следующий день на большой перемене Кит снова начал задирать Пукана. На этот раз он отобрал у него шапку и начал делать с ней неприличные движения: как будто он тыкается в нее своим одним местом. Тогда Пукан подошел к Киту:

— Отдай, — сказал он.

Кит протянул шапку Пукану, но, как только тот попытался ее взять, кинул ее Овце. А Овца — обратно Киту, а Кит — Головастику. И так далее — как в пионербол. Пукан медленно переходил от одного к другому, хотя было понятно, что шапку они не отдадут. Вдруг Кит сказал:

— Килька, лови.

Я поймала шапку и одновременно взгляд Пукана. Он обрадовался и шел ко мне, потому что думал, что я отдам ему шапку. Но я даже не успела подумать — просто перекинула шапку Овце, а Овца зажал ноздрю и сморкнулся внутрь зеленой слизью. После этого он бросил шапку на пол.

— Свиньи! — В класс вошел Фигура. Он поднял шапку и начал натягивать ее на Овцу, Овца брыкался, вопил, Кит свистел, а все остальные просто смотрели и смеялись. И я тоже: рот как будто сам расплывался, хотя на самом деле мне было не смешно. Не знаю, чем бы все кончилось, если бы в класс не вошла англичанка и не начала урок.