Страница 141 из 156
— Откуда такой пессимизм, Елизавета Викторовна? — благодушно успокаивал ее Литовцев. — Кому-кому, а мне знакома ваша настойчивость. Добьетесь. Не сейчас, так позже. Не знаю, как дирекция, но я обязательно включу в план эту работу, — решил он показать свою объективность.
Привычная к лабораторному столу Пузырева сумела за два дня провести нужные ей анализы и однажды поделилась своими сомнениями с Литовцевым:
— Впервые в жизни встречаюсь с таким непонятным явлением. Беру пробу из вибромельницы — величина частиц одна, в растворе — та же самая. А на стенках формы частицы другие, абсолютно измельченные, как будто бы ультразвуком. Я еще не проверяла, но мне кажется, что такой тонкий помол, столь высокая дисперсность здесь играют отрицательную роль.
Она напомнила, что однажды встретилась с непонятной болезнью газобетона. При такой дисперсности разрушались пузырьки. Пришлось вводить стабилизаторы.
— Ничего не могу сказать, милейшая Елизавета Викторовна, — усмехнулся Литовцев. — «Омне симиле клаудет». «Всякое уподобление хромает». Мы же при разработке лидарита пробовали ультразвук. Нам он тогда помог, повысилась прочность, улучшился ряд других показателей. Что же касается капризов вашего бетона, то они одному богу известны.
Пузырева даже немного обиделась:
— Какой же это бетон? Это совершенно новый строительный материал. В нем использовано исключительное взаимодействие добавок, абсолютно оригинальная технология, — и, чувствуя недовольство Литовцева, поспешила добавить: — Но это только в лаборатории. А здесь…
— Поживем — увидим… Проверьте насчет ультразвука, пожалуйста.
В этот же день Пузырева выяснила, что была права. Некоторые ультразвуковые частоты отрицательно действовали на схватываемость нового материала. Он разрушался, с ним происходили какие-то странные вещи, причем крайне трудно было установить зависимость между частотой ультразвука, мощностью колебаний, разностью потенциалов между положительно заряженными частицами разбрызгиваемого раствора и металлической плитой, на которую он наслаивался, температурой раствора, его химическим составом.
Все это требовало длительных экспериментов, а потому Пузырева не считала нужным говорить Васильеву о своем открытии, которое еще может оказаться мифом. Больше того, она даже сожалела, что проговорилась Валентину Игнатьевичу, который стоял над душой и требовал подробнейшего отчета о каждом опыте. Лишь после того, как Пузырева убедилась, что разрушению бетона — вернее, нового материала Даркова — способствует ультразвук, Валентин Игнатьевич покинул лабораторию и не отходил от стройкомбайна, где опыты шли своим чередом.
Прежде всего он попросил Багрецова рассказать обо всех контрольных приборах, которые были установлены в стройкомбайне, и путем наводящих вопросов выяснил, что ультразвук здесь не применяется. Валентин Игнатьевич не раз видел, как в его лаборатории производилось перемешивание лидарита с помощью ультразвукового генератора. В конце концов, стоит лишь прикоснуться стержнем, который вибрирует с ультразвуковой частотой, к сосуду с лидаритом или бетонным раствором, как частицы его придут в движение. А если так, то почему бы не предположить, что такой стерженек где-нибудь упирается в стальную форму стройкомбайна?
И вот, к всеобщему удивлению, солидный ученый, который лишь отдавал распоряжения, указывая палкой на ту или иную часть стройкомбайна, вдруг забрался на его крышу и, придерживая шляпу от ветра, ходил там, что-то рассматривая. Он подлезал под платформу, пробирался в люк, стучал по стенкам и все что-то искал, искал…
Вряд ли его поиски были многообещающи, он понимал, что столь тонкая диверсия никому бы не пришла в голову, ведь для этого надо сделать открытие, надо быть специалистом. Это не в пластмассовой трубке сделать трещину, не трансформатор сжечь. Впрочем, и в данном случае Литовцев не очень-то верил в злой умысел, хотя и спорил с Васильевым. Значит, надо искать научную разгадку, которая сразу в руки не дается.
Помог случай, к которому была причастна Надя, хотя она терпеть не могла Литовцева и успехов ему не желала.
Он донимал ее расспросами о телеконтролерах, о том, на каких волнах они работают, Надя злилась, думая, что это пустой разговор, попытка загладить свою вину, а потому отвечала коротко, односложно, чтобы отвязаться:
— Никаких волн нет.
— Как же так, Надин?
— Очень просто. ТКП передает изображение по проводам.
Разговор происходил во время очередного испытания, когда Надя стояла возле телевизора и ждала, что вот-вот опять рухнет потолок. Васильев уехал в райком, а опытами руководил Литовцев, — значит, ничего хорошего не получится. У Александра Петровича другая система, он успевает сделать десятки экспериментов, а этот тянет, тянет. Ничто его не интересует. Поскорее бы Александр Петрович приезжал. Дело пошло бы иначе.
— Совсем замерзла, — сказала Надя. — Пойду хоть немного отогреюсь. Ручки не крутите. Видно хорошо.
Как и следовало ожидать, на экранах телевизоров были видны те же самые явления. Обе камеры показывали оседание стенок, набухший потолок, трещины после сушки. Но что-то в этом эксперименте представлялось Литовцеву иным, непохожим на прежние, и он решил его повторить. Раздвинулись обе половинки формы, рабочие сняли с потолка остатки сырой массы, и вот уже снова зашипели форсунки.
Валентину Игнатьевичу показалось, что экран потемнел, он машинально повернул ручку яркости, как у себя дома на телевизоре, но расположение ручек здесь было иное, на экране все исчезло, только светлые строчки догоняли друг друга.
Боясь, как бы не испортить аппарат, Валентин Игнатьевич не стал больше экспериментировать с ним и решил продолжать заливку потолка без телевизионного наблюдения, благо толщина бетонного слоя с точностью до миллиметра легко определялась контрольными приборами, вынесенными на пульт управления.
После того как раздвинулись обе половинки формы стройкомбайна, Валентин Игнатьевич, прикрывая зевок рукой, поднялся на платформу, уверенный, что увидит привычную картину: обвалившийся потолок, груды сырого и растрескавшегося бетона на полу или, в лучшем случае, еще висящую над головой плиту, готовую при первом прикосновении рассыпаться на куски.
Ничего этого не было, ни теста, ни кусков на полу, и когда, взобравшись по лестнице, Алексей с рабочими сняли плиту, то Валентин Игнатьевич понял, что опыт удался. Правда, нужны еще исследования, проверка на прочность, на сжатие, на влажность — все, что требуется по техническим условиям, но первый успех уже налицо.
— Валентин Игнатьевич, — услышал он раздраженный голос Нади, — зачем выключили контролер?
— Какой контролер? — все еще ощупывая твердую шероховатую плиту, спросил Литовцев.
— Обыкновенный ТКП. Ведь только что объясняла. — Надя подошла к аппарату и осмотрела его со всех сторон. — Я же вас предупреждала, чтобы ручки не трогать.
Только сейчас Литовцев понял, что случилось. Значит, виноват телеконтроль. Надо еще раз проверить. И, не желая, чтобы Надя воспользовалась его открытием, Литовцев заворковал:
— Извиняюсь, Надин. Это я по привычке, как в телевизоре. Кончилась передача, и я выключил, когда сюда пошел.
Литовцева мучили сомнения — не случайность ли это?
Плита сразу же была отнесена в лабораторию, где Пузырева быстро определила, что именно такая структура нового материала, со всеми его прекрасными свойствами, была получена Дарковым. У нее даже записи есть, которые это подтверждают. А кроме того, анализ плит, тех, что были сделаны раньше на площадке стройкомбайна, дал почти те же показатели. Оставалось решить задачу, почему сейчас удалось добиться успеха при сдвинутых вместе половинках формы.
— Вы чародей, Валентин Игнатьевич, — польстила ему Пузырева, не зная еще, как он воспримет свою удачу. — Неужели нашли источник ультразвука?
— В том-то и дело, что нет. — Литовцев оглянулся на дверь и, почти не разжимая рта, глухо проговорил: — Я просил бы никому не высказывать вашего предположения. На то есть серьезные причины…